Навь и Явь (СИ) - Инош Алана. Страница 165

«Остановись!» – лилась мольба из янтарных глаз, вырастая до повеления.

И жаждущая спасения душа рванулась на свет этих очей. Вскинув руку вверх, Вранокрыл подбросил жезл, чтобы избавиться от него, как от чего-то гадкого, сосущего его силы и мутящего разум. Но отделаться от него оказалось не так-то просто: очутившись в воздухе, тот вдруг обернулся живым существом – раскрыл чёрные крылья, выпустил когтистые птичьи лапы и вцепился ими в руку князя.

– Ждана! – сорвался с губ измученный хрип…

Рывок – и Вранокрыл упал на пол в тереме, где при свете масляной лампы рукодельничала обладательница глаз – спасительных маяков. Она вышивала на пяльцах, спокойная и озарённая мягким внутренним сиянием, и сень её опущенных ресниц казалась князю самым желанным и благословенным местом на земле. Никакие невзгоды и злые силы не были властны над этим покоем, и Вранокрыл протянул к Ждане руку – уже человеческую, а не чудовищную. Исчезли когти и броня, он вернулся в свой обыкновенный облик, и Ждана обратила на него задумчиво-вопросительный взор.

– Спаси меня, прошу, – прошептал Вранокрыл.

Слёзы тёплой солёной дымкой застилали ему глаза, а в горле теснились сотни слов, но он смог сказать лишь:

– Прости за всё, что я сделал тебе дурного. Только ты можешь меня спасти…

Не тут-то было. Позади разверзлась мерцающая тьма, и Дамрад протянула к нему оттуда когтистые пальцы. С их кончиков лились длинные струи зеленоватого света, которые ядовитыми плетями цепко опутывали князя, увлекая в холодную бездну. Леденящий сердце хохот владычицы хлестнул его по лопаткам:

– Размечтался! Ты в моей власти и будешь делать всё, что я прикажу. Я повелеваю тебе: продолжай своё дело, веди Павшую рать в бой!

Дыра непреодолимо засасывала Вранокрыла, пальцы Дамрад уже щекотали его, и он из последних сил тянулся к Ждане:

– Помоги, молю…

Ждана поднялась на ноги, прекрасная и решительная, со стальным блеском клинков в очах. Взяв пяльцы, она повернула их к Дамрад, точно зеркало, и в лицо владычице хлынул слепящий, победительный свет тысячи солнц. Зелёные струны неволи лопнули, и князь ощутил себя свободным и чистым, как парящая в небе птица, а Ждана вонзила ему в руку иглу.

– И ты меня прости, княже… Только так я могу помочь тебе. Я не держу на тебя зла и отпускаю все обиды. Пусть моё прощение станет твоими крыльями.

Вранокрыл с закрытыми глазами блаженно ощущал живительное прикосновение её пальцев к своему лицу. На его губах дрожала солёная и мокрая от слёз улыбка, а от места укола по телу струился светлый жар. Растворённый в золотом сиянии шелест слов растаял тихим дыханием:

– Я… люблю… тебя… Ждана.

Дивное видение будто сдуло ветром: вокруг снова рычала, бурлила и лязгала битва, а тело князя было всё так же облечено в отвратительную броню, наросшую на нём за год болотного плена. Но оболочка уже не имела значения, она пошла трещинами от голоса кареглазой певицы, и серебряные лучики песни вползали внутрь, пробираясь к сердцу. Переполненное светом и восторгом, оно безболезненно разорвалось – просто лопнуло, как переспелый плод.

«…истинный государь…»

«…смерть в тело своё…»

***

Едва глаза коронованного полководца погасли, как угольки, в воздухе пропела стрела, пущенная Лесиярой. Белогорская правительница уже давно напряжённо держала на прицеле жезл, который, как ей казалось, и был источником гулко ухающей подземными ударами беды, но только сейчас княгине удалось так близко подобраться к его владельцу.

– Осторожно, государыня!

По глазам ударила голубоватая вспышка. От осколков разлетевшегося во все стороны жезла княгиню прикрыл щит Радимиры. Полководец рухнул на снег, и его тело тут же начало превращаться в скользкую жижу. На несколько мгновений Павшая рать замерла, а потом воины, вместо того чтобы убивать кошек и людей, бросились друг на друга.

– Они, видно, продолжают древнюю битву, в которой когда-то полегли, – ошарашенно пробормотала Лесияра. И с торжествующей усмешкой добавила, обращаясь к Радимире: – Нам здесь делать больше нечего: с Павшей ратью покончено. Она уничтожит сама себя.

Она оказалась права. Прежде действовавшая сообща рать размежевалась на полки и отряды, которые сходились между собой в страшной сече, забыв о противнике. Болотные воины насаживали друг друга на свои рукомечи, раскалывали топорами головы, как орехи, а изумлённым людям и кошкам оставалось только наблюдать.

– Когда-то эту великую битву остановили боги, – сказала княгиня. – Но мы позволим ей завершиться.

Где-то неподалёку она слышала голос певицы, но не видела её в бурлящей гуще сражения. Девушка не должна была пострадать под волшебной защитой песни, но сердце кольнула ледяная иголочка тревоги, и княгиня бросилась на поиски. И вскоре нашла…

Певицей оказалась Дарёна: её прижимала к льду, закрывая своим телом, Млада. Лесияра сразу кинулась осматривать обеих; Дарёна дрожала и стонала, но была невредима, а вот Младе вошёл в спину, пробив кольчугу, осколок разорвавшегося жезла. Кошка дышала, но её незабудково-синие глаза были закрыты.

***

Голос подвёл Дарёну, сорвался, и серебряный узорный щит песни исчез. Млада закрыла её собой – и получила осколок.

«Не смогла, не защитила, не спасла», – горестным вороньим карканьем отдавалось в ушах Дарёны. Выставив всех из кухни, Твердяна и её сестра Вукмира колдовали над Младой, лежавшей на столе кверху спиной, а Дарёна сидела на полу у двери. Полы распахнувшейся шубки открывали её живот.

– Пересядь хоть на лавочку, – то и дело уговаривала матушка Крылинка.

Весь мир сузился до одной точки, всё прочее поглотила коричневая пелена. Холодная неподвижность владела телом Дарёны, а душа рвалась туда, за кухонную дверь…

– Давай-ка, поднимайся, милая.

Сильные руки княгини Лесияры подняли её с пола и усадили на лавку. Рядом были все: Огнеслава с Зорицей, Рагна, Горана, Светозара… Они тоже ждали, глядя на дверь.

Когда та наконец открылась, все силы словно утекли из Дарёны через ноги в пол. Она не могла встать – хоть убей. На угрюмом, блестевшем от напряжённой испарины лице Твердяны она пыталась прочесть правду, но видела только пепельно-серую усталость.

– Горана, Светозара, помогите-ка перенести её в постель, – отрывисто распорядилась глава семьи.

Приросшая к лавке Дарёна могла лишь бессильно наблюдать, как раздетую по пояс Младу выносили из кухни; ладонь Лесияры согрела ей руку и растопила лёд оцепенения. Кое-как заставив повиноваться подгибающиеся ноги, Дарёна вцепилась в дверной косяк и смотрела, как Младу укладывали на живот.

– Голову вбок ей поверни, – сухо проронила Твердяна.