Навь и Явь (СИ) - Инош Алана. Страница 203

После некоторых раздумий «за» проголосовали две трети Сестёр, а остальные либо показали крест, либо затруднились с ответом.

– Ну что же, большинство высказалось положительно, – подытожила княгиня. – Я поддерживаю и разделяю их мнение полностью. Со своей стороны постараюсь обеспечить уважительное отношение к вам, а все попытки оскорбления вас словом либо действием будут пресекаться. Дело, ради которого вы здесь остаётесь – хорошее, предстоящий труд – огромный, а тот, кто усердно и неустанно трудится, у нас всегда в почёте.

После совета правительница Белых гор позвала всех присутствующих, в том числе и навий, к ужину, уже поданному в трапезной. Нарядно одетая, приветливая и по-весеннему обворожительная Ждана встретила и Сестёр, и гостей поклоном и улыбкой.

– Моя супруга, хозяйка и хранительница моего сердца и домашнего очага, Ждана, – представила Лесияра жену навьям.

Олириэн приветствовала её с подчёркнутой почтительностью. Пока Лесияра называла имя и цель прибытия навьи, та стояла перед Жданой навытяжку, после чего низко поклонилась и коснулась губами её руки.

После ужина Лесияра предложила навьям остаться во дворце на ночь, дабы те отдохнули перед обратной дорогой. Те с поклонами и витиеватыми благодарностями приняли приглашение.

– Я привезла тебе подарок, государыня, – сказала Олириэн. – Помимо моего основного дела, зодчества, я немного увлекаюсь живописью. Большая часть моих работ осталась дома, в Нави, но некоторые я переправила сюда. Надеюсь, ты не откажешься их принять от меня в знак моего глубокого почтения и восхищения твоим великодушием.

Из повозки гридинки Лесияры перенесли около четырёх десятков картин. С них на зрителя смотрела Навь во всей её мрачноватой, угрюмой красоте: горы и долины рек, озарённые тусклым солнцем, больше похожим на луну; морозные мерцающие сокровища подземных пещер, застывшие водопады, виды городов; изображения томных девушек-навий, полулежащих в обстановке комнат… Все картины объединяла общая черта – гнетущая сумрачность.

– Что поделать, такова Навь, – молвила Олириэн. – По сравнению с вашим миром она намного более тусклая.

– Но она не лишена и своеобразного очарования, – заметила Ждана, задумчиво рассматривая вид замёрзшего водопада, будто он напомнил ей о чём-то грустно-трогательном. – Мне жаль, что ваш мир на грани гибели… И жаль также, что ваша правительница Дамрад захотела решить вопрос переселения путём завоевательского жестокого набега.

– Я ни в коей мере не оправдываю нашу владычицу, – проговорила Олириэн. – Однако население Нави очень многочисленно. Мы не смогли бы разместиться здесь, не потеснив изрядно хозяев. Вряд ли все народы Яви захотели бы добровольно делиться с незваными пришельцами своими землями: они и между собой-то их поделить не могут. Вероятно, Дамрад из этих соображений и исходила, задумывая поход на Явь.

– К счастью для нас и на беду Нави, её затея провалилась, – подвела итог Лесияра. – Впрочем, не будем о печальном. Благодарю тебя за этот подарок, Олириэн. Я даже знаю, где разместить картины: отдадим их в Заряславскую библиотеку, пусть они украсят её стены. Эта библиотека – детище моей дочери Светолики. Это не только собрание книг, но и высшее училище, в котором преподаются разные науки.

– Среди нас есть и учёные, – сказала Олириэн. – Думаю, они будут рады пообщаться и обменяться опытом и знаниями с вашими хранительницами мудрости.

– Вот видите, насколько мирное сотрудничество лучше и плодотворнее вооружённой вражды, – с улыбкой молвила Ждана.

– Без всяких сомнений, – поклонилась навья. – Твои несравненные уста изрекают истину, прекрасная госпожа.

С этими словами она снова церемонно склонилась над рукой Жданы и запечатлела на её пальцах в высшей степени почтительный поцелуй.

Обезоруженное войско навиев, сопровождаемое отрядами кошек, тёмной рекой медленно и безрадостно текло по своему пути к Мёртвым топям, а Дамрад ехала в крытых носилках, которые тащили на жердях дюжие псы. Покинув Воронецкое княжество и перейдя Белые горы, унылая вереница воинов вступила в Светлореченскую землю. Передвигались вечером и ночью, а утром и днём отдыхали с завязанными глазами: как назло, солнечная погода установилась непоколебимо.

– Кто будет закрывать проход, госпожа? – спросил Рхумор, шагая рядом с дверцей. – Кому-то придётся остаться здесь навек…

Ночное небо мерцало пологом звёзд, прохладный ветерок гладил щёки Дамрад, а спереди и сзади дышали и тяжело топали потные и смердящие воины.

– Подай мне мой походный письменный прибор, – подумав, велела она.

Приказ был незамедлительно исполнен, и старший муж поднёс к окошку дверцы зажжённый светоч. Положив на колени гладкую, обитую тонкой кожей дощечку, а на неё – листок бумаги, Дамрад окунула перо в чернила и набросала несколько строк. От покачивания носилок почерк пьяно приплясывал, да и владычица по-прежнему была под хмельными парами: не лезла ей в горло твёрдая пища, от тошноты переворачивались кишки, и единственным источником сил для неё стал «жидкий хлеб» – забористое, духовитое пиво, которое ей доставляли кошки из холодных белогорских погребов.

Рхумор принял листок, небрежно и устало зажатый между двумя когтистыми пальцами супруги, пробежал глазами. Его лицо застыло мраморной маской, брови резко выступили на нём чёрными шелковистыми полосками.

– Что я скажу Свигневе? – глухо сорвался с его посеревших губ вопрос.

– Скажи ей, что я её люблю! – Дамрад почти выплюнула ему в лицо ответ и зашлась в остром, пронзительно-стальном смехе, надламывавшем рёбра.

Свигневе, оставшейся управлять делами Длани в отсутствие матери, предстояло взойти на престол, мужьям Дамрад назначала ежемесячное денежное содержание, а наложников оставляла ни с чем. Радужный оттиск заверил её последнюю волю.

– Госпожа, пусть лучше это буду я, – пробормотал Рхумор. – Не приноси себя в жертву, прошу тебя!

– Я заварила эту кашу, мне и расхлёбывать, – справившись с нездоровым смехом, прорычала сквозь зубы владычица. – Я запрещаю тебе обсуждать моё решение. Оно принято. Назад пути нет, точка. Всё, не докучай мне.

Властный взмах пальцев – и Рхумор отстал от носилок, после чего Дамрад некоторое время покачивалась на летуче-звёздных волнах привычного хмеля и тошноты. Может, перед шагом в бездну стоило немного протрезветь? Нет, на ясную голову эта дорога была бы непереносимой.

– Госпожа, – всхлипнул нежно-серебристый, мягкий, как шёлковая подушечка, голос Лукоря, золотоволосого и синеглазого младшего мужа. – Рхумор показал твоё завещание… Прошу, не делай этого, не покидай нас! Прикажи закрыть проход любому из нас! Или кому-то из воинов… Пусть это будет кто угодно, только не ты! – Всхлип, шмыганье носа.

Сквозь хмельную раздражительную усталость в душе Дамрад проклюнулся цыплячий коготок растроганности.

– Лукорь, дитя моё, не разводи тут сырость, – грубовато ответила она. – Ну, иди сюда, золотце… Дай, поцелую.