Навь и Явь (СИ) - Инош Алана. Страница 204

Лукорь на ходу просунул в окошко дверцы заплаканное миловидное лицо, и Дамрад, крепко чмокнув его в губы, оттолкнула и откинулась на спинку сиденья.

– Ну, будет с тебя. Ступай, не трави душу. Да прикажи ещё пива мне подать.

Через некоторое время кошка-стражница протянула в окошко полную кружку с пенной шапкой.

– Всю дорогу не просыхаешь, – насмешливо заметила она. – Как в тебя столько помещается-то? Бездонная бочка…

– Ничего, недолго мне осталось вас стеснять своим присутствием, – хмыкнула владычица, приникая ртом к кружке.

А над рядами навьего войска зычно нёсся приказ:

– Подтянуться! Бег трусцой!

«Уф-уф-уф», – пыхтели воины в доспехах, переходя на лениво-тряский бег. Потным смрадом от немытых тел понесло ещё сильнее, и Дамрад морщилась, прикрывая нос платком.

Мёртвые топи уже не дышали хмарью на сто вёрст вокруг, та словно ушла в глубину трясины. На зов её поднималось слишком мало – уже не проскользнуть по ней над поверхностью болота, как по невидимому мосту. Может быть, одиночный оборотень ещё как-нибудь и проскакал бы горным козлом по радужным пузырькам, как по камушкам, но для целого войска такой опоры не хватало. Как ни крути, нужно было прокладывать гать.

Для Дамрад потянулись одинаковые, выхолощенные, тусклые дни ожидания. Пока одни раздетые по пояс, вонючие воины валили прилегающий к топям лес, с хрипом тащили и укладывали брёвна в дорогу-настил, другие ловили дичь им на пропитание, так как кошки снабжали войско поверженного врага только хлебом и водой. Владычица в шалаше из хвороста тянула своё пиво, погружаясь в колышущийся, плывущий, горько-дымный мрак. Тело усохло, лицо припухло, печень ныла; наручники с неё давно сняли, но тошнота не проходила, и когда Рхумор предложил ей поджаренную на углях зайчатину, её едва не вырвало от одного запаха.

– Госпожа, что же с тобой такое? – сокрушался старший муж. – Ты таешь на глазах.

– Ничего, недолго осталось, – хмыкнула Дамрад.

В последние два дня строительства гати она перешла на воду с растворённым в ней мёдом, а в её желудке с горем пополам начали удерживаться сухари. Отёк с мертвенно-жёлтого лица сошёл, а тело понемногу наполнялось необычной, крылатой лёгкостью и щекочущим предчувствием развязки.

Переход по гати занял два дня, а точнее, две ночи. Среди тёмного ельника пряталась каменная площадка всего с десяток саженей в поперечнике; поскольку старый проход был во много раз меньше нового, то и для его закрытия требовались не четыре жизни, а всего одна.

– Всем отойти, – хрипло каркнула Дамрад, отдаваясь покачиванию еловых верхушек и впитывая душой колыбельную звёздного неба.

Теперь, когда Калинов мост был закрыт, стало возможно распечатать старую дыру без опасения, что сразу два прохода нарушат хрупкое равновесие Нави и вызовут её стремительную гибель. Подступив к краю площадки с трёхсаженной каменной глыбой посередине, Дамрад шепнула:

– Откройся.

В звонко-холодной, гулкой тишине ночи послышался чей-то удивлённый голос:

– И только-то?

– Заткнитесь там! – глухо прорычала владычица. – Да, в те древние времена, когда проход был запечатан, всё было намного проще. И сами люди, и слова заклинаний.

Земля отозвалась гулким треском и протяжным, страдальческим стоном, и площадку опоясала серебристо светящаяся трещина. «М-м-м», – горько, погребально гудело небо, роняя звёзды-слёзы, и те цеплялись за еловые лапы гаснущими светлячками. Каменная глыба, ослепительно вспыхнув острыми, колкими лучами, рассыпалась тающими угольками. Свет медленно померк, и на месте площадки разверзлась тёмная, отражающая звёздное небо дыра.

– Проход открыт, – вороньим пером упал холодный отзвук голоса Дамрад. – Путь в Навь свободен, вперёд!

Ветерок чуть колыхал её плащ, ниспадавший с поникших плеч. Повинуясь приказу, воины двинулись к проходу и погружались в него строем – по пятеро в ряд. Звёздно-липкая тьма межмирного отверстия поглощала их беззвучно.

– А ты, владычица? – спросил кто-то из воевод.

– Я поставлю точку в этой войне, – с улыбкой-трещиной на иссохших губах ответила Дамрад. Колючим комом из её напряжённого, осипшего горла вырвался властно-ледяной приказ: – Вперёд! Не останавливаться!

Голос сгустился почти до мужского хрипа, до звериного рыка, голова клонилась вниз, отягощаемая рогатым шлемом, и она сняла его. Ряд за рядом, шаг за шагом – всё меньше становилось воинов на этой стороне, а на череп Дамрад уже не давил стальной груз власти. Её гладил ветерок свободы, простой голос неба шелестел в ушах, а строгие ели в чёрных нарядах улыбались ей. «Я не держу на тебя зла», – рокотали они глубоким гулом земных недр.

– Госпожа, – сиротливо обернулся Рхумор на краю.

– Шагай, – оскалились клыки Дамрад. – Завещание не потеряй. Войско теперь подчинено Свигневе.

Лукорь брошенным щенком проскулил, стиснув руки в замок:

– Госпожа, не покидай нас… Не оставляй меня. Я люблю тебя больше всех…

– Иди, золотце, – мягче, чем Рхумору, ответила Дамрад. – Боюсь, ни ты, ни я толком не знаем, что это такое – любовь.

– Пошли, Лопоухий, – потянул его за рукав старший муж.

У ночи появился острый, холодный и язвительный язык – кинжал, который Дамрад любезно одолжила для обряда одна из кошек. Слизнув под корень одну длинную серебристую прядь волос с головы владычицы без владений, он победоносно устремился в небо, а прядь выскользнула из пальцев и упала на краю прохода.

– За юг, – слетели с полынно-горьких губ слова.

Сухой звук отрезаемых волос – и вторая прядь белой змейкой свернулась на кромке, ощетинившейся прошлогодней травой и пожелтевшей хвоей.

– За восток, – сказала Дамрад.

Кошки стояли с оружием наготове и ждали – высокие, непреклонно-красивые воительницы в лунно мерцающих доспехах. Среди них не было той, чьи косы Дамрад так и не увидела под накидкой, но чьё прощение незримой иглой вышило на небосклоне новые крылья.

Север и запад также обзавелись своими прядями, и кинжал, спрятавшись в ножны, вернулся к владелице. Ветер налетел на полы белого плаща и поднял их, будто мягкие совиные крылья; раскинув оперённые руки, Дамрад приняла в распахнутые глаза пожар звёздного хоровода в небе и провозгласила:

– Запечатываю проход!

Древняя простота этих слов заструилась по жилам жарким ядом, разрывающим тело на сотни кусочков, разложенные по сторонам света пряди-змейки взвились огромными сияющими ящерами и переплелись в затейливой пляске. Они опутали Дамрад шевелящимся раскалённым клубком, и кошки-воительницы заслонились руками от ослепительного света.

В прохладном молчании еловой ночи и бесстрастном покое звёздного шатра родился новый утёс, напоминавший женщину, вцепившуюся себе в волосы и в мученическом крике устремившую лицо к небу. Сверху медленно падали, задумчиво кружась, не то хлопья пепла, не то пушинки, не то снег… Снегу сейчас, впрочем, взяться было неоткуда. Это обрывки разорванной тишины ложились со звоном на еловые лапы и плечи кошек, а земля гудела печальным утробным басом, словно тысячи певцов слились в едином протяжном «о-о-о» на могильном кургане какого-то воинственного князя.