Навь и Явь (СИ) - Инош Алана. Страница 222

– Я знаю, – шептала Дарёна сквозь солёный жар в горле, не вытирая тёплых едких ручейков со щёк.

«Если пойдёшь к тому Озеру, попробуй свою песню, – сказал оборотень. – Твой голос – великая сила. Может статься, тебе и не придётся ничем и никем жертвовать».

Дарёна могла только обнять Грогея за могучую шею: все слова улетели вместе с огоньками под загадочный тёмный шатёр живого, шепчущего леса. Это были светящиеся осколки её сердца.

– Родные мои, я узнала, где душа Млады. Она в Озере потерянных душ… Там же находятся души всех павших на этой войне кошек и пожертвовавших собою дев Лалады. Я знаю, их можно освободить! Хотя бы Младу. А может, даже и всех. Прошу вас, благословите меня в дорогу.

Вечерние лучи, путаясь в кронах яблонь, янтарными зайчиками играли на стене, а руки Дарёны лежали на руках матушки Крылинки и Гораны. Последняя только что пришла с работы и даже не успела умыться: на столе остывала вода в тазике, а на плече у оружейницы висело старенькое застиранное полотенце. Дарёна поведала обеим о своей ночной встрече с отцом, и они выслушали молча, с потемневшими от тревоги глазами.

– И ты ему веришь? – подала голос стоявшая в дверях Рагна. – Он же Марушин пёс!

– Я разговаривала не с Вуком, а с Доброданом, – сказала Дарёна. В сердце у неё навеки поселилось разглаженное покоем лицо отца, окружённого светлячками; ложь не могла коснуться чёрным крылом этого светлого образа, даже сама мысль об этом заставляла Дарёну горько и негодующе содрогаться. – На смертном одре не лгут, Рагна. Кроме того… Смотрите.

Она вынула из ножен кинжал, и его клинок мягко засиял всё тем же светом.

– Матушка Твердяна, прощаясь, обещала дать мне знак насчёт Млады. Сегодня ночью я увидела моего отца во сне, он звал меня, просил о помощи… Помните, Вукмира сказала, что только навии знают, где находятся все души? Так вот, клинок точно так же светился, когда я проснулась. Это знак! Матушка Твердяна, – обратилась Дарёна к клинку с тёплым содроганием в сердце, – покажи им… Ежели мой отец сказал правду про Озеро, мигни один раз.

Свечение клинка померкло на краткий миг, а потом вновь разгорелось в полную силу. По щекам матушки Крылинки алмазным градом покатились светлые капли, и она, накрыв пухлой ладонью рукоять кинжала, прошептала:

– Родненькая моя… Ты и оттуда о нас заботишься… Прости, что долго к утёсу не ходила, не разговаривала с тобою! Завтра я тебе блинков с рыбкой отнесу, обещаю.

Охнув и обняв Крылинку, заплакала и Рагна, а Горана задумчиво нахмурилась.

– Как же ты к Озеру-то этому пойдёшь, голубка? – проговорила она. – Одна, что ли? А ежели опасно это? Непременно нужно, чтобы шла именно ты?

– А кто больше, Горанушка? – Дарёна сжала её тёмные от сажи и копоти руки. – Песня – моё оружие, им я и хочу попробовать отомкнуть сей злой чертог. Авось, ничего Нави не сделается, и выстоит волшба. Грогей сказал – может, ещё и обойдётся всё.

– Ты вот что… – Горана, сдвинув брови, в раздумьях потёрла подбородок. – Сходи к начальнице Млады, Радимире, да объясни всё – мол, так и так… Может, и даст она тебе подмогу хоть какую-то. Одной тебе ходить не следует, моя хорошая. Может, я и сама с тобою пойду. Млада мне всё-таки сестрица родная, и больно мне глядеть на то, какою она теперь стала… Хочется уж поскорее свет разума в её очах увидеть.

– Благодарю тебя. – Дарёна встала и обняла старшую дочь Твердяны за плечи, прильнула щекой к щеке.

А матушка Крылинка, утирая слёзы, жалобно и тихо пробормотала:

– Родненькие мои… Жалко Младуню, но и за вас страшно. А ежели там с вами случится чего? Как же я жить-то буду дальше, а?! И так нас мало осталось…

– Так… – Горана опустила тяжёлую, сильную руку на плечо матери, чмокнула её в висок. – Матушка, а ну-ка, не реви! Случится, не случится… Что горевать заранее? Нельзя Младу так оставлять, пойми ты. Томится там её душа, и каждый день, должно быть, за год идёт. А голосок Дарёнкин и правда – сила большая. Уж коли она на поле боя уцелела под защитой песни, то тут – и подавно.

Успокаивать матушку Крылинку пришлось долго, даже ужин из-за этого запоздал. Покормив и перепеленав Зарянку, Дарёна склонилась над супругой и ласково шепнула:

– Ничего, ладушка. Скоро душенька твоя цела будет.

Чуть свет они с Гораной были в Шелуге. Радимиру им удалось застать на месте: та занималась казначейскими и снабженческими делами, отдавая распоряжения своей помощнице, а посетительницам кивнула и попросила подождать за дверью. Присев на лавочку у каменной стены, Дарёна сжала рукоять своего кинжала, и тот отозвался ласковым теплом, прогоняя тревогу и наполняя душу крылатой силой чистого неба и спокойной выдержкой горных вершин.

Наконец Радимира освободилась и пригласила их под сумрачные, озарённые трепещущим светом ламп суровые каменные своды своей рабочей палаты. Могучий дубовый стол был завален грамотами, а сама начальница крепости восседала на троноподобном кресле с высокой резной спинкой. Спокойная, как гладь белогорского клинка, пристальность её серых глаз окутала Дарёну прохладным облачком волнения, но она собралась с мыслями и начала:

– Госпожа Радимира, мы с Гораной пришли насчёт Млады. Я знаю, как можно вернуть её, сделав прежней.

Сероглазая Старшая Сестра выслушала её подробный рассказ с неравнодушным, искренним вниманием, не перебивая недоверчивыми возгласами или преждевременными расспросами. Когда волнение всё-таки вторглось в поток слов Дарёны, удушающей лапой перехватив горло, тёплая ладонь Радимиры мягко накрыла ей руку.

– Я понимаю, дитя моё, – молвила она ободряюще. – Успокойся. У тебя есть все основания верить своему отцу?

– Да, госпожа! – признательная Радимире за эту доброжелательную поддержку, воскликнула Дарёна. – У меня нет никаких сомнений в том, что он сказал правду. Кроме того, душа матушки Твердяны подала мне знак, а уж ей-то я верю.

– Вот как? – настороженно приподняла брови Радимира. – Что же это за знак?

Пришлось вынуть кинжал из ножен и опять просить его мигнуть светом. Клинок не подвёл, и Радимира задумалась. Взяв подарок Твердяны в руки, она бережно, с тёплым и уважительным интересом изучила его простые, но благородные очертания, скользнула подушечкой пальца по лезвиям.

– Это необычное оружие. Подобный свет я видела лишь у Меча Предков, – промолвила она наконец. – Ты вполне заслужила право носить этот клинок, Дарёна, и звания девы-воина ты также, без сомнения, достойна. А что касается Озера потерянных душ… Давай сделаем так: для начала я пошлю туда на разведку отряд своих кошек. Ежели там всё тихо и безопасно, я сама провожу вас с Гораной в эту пещеру, и мы попробуем освободить Младу и прочие души из плена. В силе твоего голоса я не сомневаюсь… Он способен творить чудеса, мы все в этом убедились на поле боя. Думаю, и сейчас он сможет сослужить добрую службу.

Кошкам Радимиры требовалась пара-тройка дней, чтобы тщательно обследовать окрестности закрытого прохода за Мёртвыми топями, и это время Дарёна с Гораной решили провести в домике Млады на берегу Синего Яхонта. Дарёна переселилась из него к Твердяне и Крылинке сразу же, как только началась война, и с прошлой осени он стоял пустой. Здесь протекали первые счастливые месяцы их с Младой совместной жизни, и каждое брёвнышко, каждая половица, каждый вышитый рушник на стене дышал воспоминаниями. За этим столиком для рукоделия Дарёна оплакивала убитую Младой лебёдушку, на этой деревянной пристани полоскала бельё, а в этой печи пекла для супруги рыбные пироги… Всё это окутало её тёплой пеленой слёз, которую Дарёна смахивала пальцами, улыбаясь соснам и чистой, прохладно-суровой, синей озёрной глади.