Навь и Явь (СИ) - Инош Алана. Страница 230

– Хмарь у неё в молоке оказалась, – проговорила Горана невесело. – Всё, всё, ступай. Зарянку уж яснень-травой отпоили, всё обошлось. А как Младу чистить да лечить, о том мы с матушкой Левкиной посоветуемся утром. Иди, спи. Всё наладится.

– Хмарь? – пробормотала Рагна, поддаваясь мягкому нажиму супруги. – Жуть-то какая… И откуда взялось-то только?…

Люльку с девочкой перевесили к постели Гораны, чтоб той было удобнее кормить Зарянку ночью, а Млада с Дарёной долго не могли уснуть, глядя на опустевший угол комнаты. Дарёна с тягучей, как осенний птичий крик, тоской понимала, что не может удержать супругу на краю бездонной тьмы уныния, в которую та неумолимо погружалась. Её устремлённый в одну точку взгляд снова сковывала та остекленелость, которую Дарёна отчаялась прогнать, пока часть души Млады пребывала в Озере.

– Лада… Ты меня слышишь? – испуганно затормошила она супругу.

Млада моргнула, пошевелила бровями, стрельнула в сторону Дарёны виновато-усталым, хмурым взглядом.

– Слышу, Дарёнка. Чего ты?

Судорожный вздох облегчения вырвался из груди Дарёны, холодные лапки мурашек пробежали по лопаткам, тая в тепле одеяла.

– Да у тебя опять глаза стали такие… пустые, – прошептала она. – Словно ты снова… погрузилась душой в это треклятое Озеро.

– Я с тобою, лада моя. – Вздох Млады согрел лоб Дарёны, губы прильнули к нему в коротком, но крепком поцелуе. – Давай спать.

– Не спится мне… Зарянки рядом нет – и сна нет, – с грустью призналась Дарёна.

– Не тревожься, с нею всё хорошо. Горана нас с тобой здорово выручает. – Рука Млады сладкой, долгожданной и тёплой тяжестью объятий скользнула на жену.

Так и промучилась Дарёна в тягостной, сушащей веки полудрёме до самого утра, то и дело вздрагивая от приснившегося голоса дочки. Он таял призрачным эхом в голубых предрассветных сумерках за окном, а Дарёна, упираясь локтем в подушку, ещё долго слушала загнанный стук своего сердца. Устав маяться, она села в постели, зарылась лицом в ладони и беззвучно заплакала.

– Лада… Что такое? Ты чего? – Голос Млады прозвучал совсем не сонно, словно и она ни разу не сомкнула глаз за всю ночь.

– Я не могу без Зарянки, – всхлипывала Дарёна.

– Дурашка ты моя, она ж просто в другой комнате, – с грустноватой улыбкой молвила Млада.

– Я привыкла, что она тут, всегда под боком… А когда её нет, мне чудится её голосок… – Дарёна пыталась унять слёзы, смахивая их пальцами и перебивая глубокими вдохами, но безуспешно – они продолжали литься тёплым градом по щекам.

– Ну-ну-ну… Лада! – Ладони Млады завладели её руками, и Дарёна очутилась в объятиях супруги. – Горана её только покормит – и весь день Зарянка в твоём распоряжении. Никто ж её у нас не отнимает!

Матушка Крылинка уже топила печь на кухне, замешивая тесто для оладий. Рагна неважно себя чувствовала с утра, и ей было разрешено ещё поваляться в постели, а Горана, сидя рядом, держала Зарянку у своей груди.

– Ну, что? – шёпотом спросила Дарёна, останавливаясь в дверях.

– Сосёт вроде, – улыбнулась оружейница. – Я боялась, что не хватит ей – ан нет, полилось сразу молозиво, будто по волшебству, стоило только племяшку к груди приложить.

– Как же ты на работу пойдёшь, ладушка? – потягиваясь под одеялом, спросила Рагна. – Не возьмёшь же ты Зарянку с собою в кузню…

– С собой, знамо дело, не возьмёшь, да и дома не останешься – работать надобно, – согласилась Горана. – Вы вот что… Как она кушать попросит – несите её к воротам и меня зовите. Выйду, покормлю – да и дальше работать.

– Хлопотно тебе будет, – вздохнула Дарёна.

– А что поделать? – Горана пожала плечами и снова устремила полный родительской нежности взор на девочку. – Кошкой ваша с Младой дочурка должна расти – кошке её и кормить следует. Не звать же кого-то чужого в кормилицы…

Вместо слов благодарности Дарёна обняла оружейницу за плечи и поцеловала в чуть шершавую голову. В груди разгорался комочек нового, особенного тепла, а из него тянулась ниточка к сердцу Гораны, в чьём облике проступали и черты Млады, и Твердяны, делая её ещё ближе, ещё роднее…

– А мне сегодня котятки снились, – сказала Рагна, прижимаясь к плечу супруги и с задумчиво-ласковой улыбкой глядя в лицо кормящейся малышки. – Два таких славных, маленьких котёночка… Чёрные, как уголёчки, мурчат, ластятся ко мне, а глазёнки – синие-синие, как у тебя, ладушка.

– И что же значит сей сон, по твоему разумению? – Горана с добродушной усмешкой скосила взгляд на жену.

– Чую я, двойня у нас будет, – с уверенностью сказала Рагна. – Я тут вот что подумала… Ежели и правда двойня родится, давай, я одну сама стану кормить, а? Одну – ты, вторую – я. Двух кошек, Светозару с Шумилкой, мы уж вырастили, а белогорской девы у нас ещё не было. Я б её вышивать научила… М?

– Поживём – увидим, лада, – молвила Горана с не гаснущей в глазах улыбкой.

А между тем матушка Крылинка уже принялась печь оладушки и ласково созывала всех к столу:

– Кому ладушки-оладушки горяченькие, с пылу-жару?

Дарёне стоило немалых усилий убедить Младу выйти к завтраку. Та что-то совсем приуныла, замкнулась, и при виде её насупленных бровей и осунувшегося угрюмого лица Дарёна и сама не рада была новому дню.

– Ладушка, ну улыбнись, – уговаривала она, покрывая лицо супруги лёгкими поцелуями. – Ежели б ты только знала, как я истосковалась по твоей улыбке…

Млада только вздохнула в ответ, и улыбка у неё вышла кривоватая, невесёлая.

– Ты из-за Зарянки расстроилась? Полно тебе! Ты же не виновата, что с твоим молоком такая беда вышла! – убеждала Дарёна, но сердцем чувствовала: впустую падали слова-семена утешения, не давая ростков в печальной душе её любимой синеглазой кошки.

Кое-как они добрались до стола. Усадив Младу, Дарёна подвинула ей одну миску с простоквашей, а вторую – с оладушками.

– Что-то ты кислая с утра, сестрица, – заметила Горана.

– Ничего, сейчас вот оладушек горяченьких отведает – и повеселеет, – уверенно сказала Крылинка.

Млада хотела что-то ответить, но поморщилась и промолчала. Тоска в её глазах язвила Дарёну в сердце, вливая в жилы холодный яд уныния. Румяная, радостная заря вставала за окном, сад беззаботно вздыхал листвой, пробуждаясь в утренней прохладе, а птицы звонко и весело перекликались пронзительно-хрустальными голосами, но жизнь не играла для Дарёны и половиной своих красок, если Млада была мрачнее тучи.

Левкину звать не пришлось: главная жрица Лалады постучала в дверь сама, принеся в дом на складках своего светлого плаща росистую свежесть утра и величественно-спокойный, умиротворяющий дух хвои и тихорощенского мёда, туесок которого она, как и Вукмира в своё время, принесла с собою. С почтительными поклонами приглашая её к столу, Крылинка поведала ей о случившемся.