Навь и Явь (СИ) - Инош Алана. Страница 59

– Госпожа, тебе прекрасно известно, что всю себя я отдаю возведению построек, и на семейную жизнь меня уже не хватит, – с почтительным поклоном молвила Воромь. – Дворцы и дома, построенные мною, и есть моё потомство, в каждом из них – частичка моей души.

От одного изгиба брови Дамрад холодок заструился по её жилам: когда правительница говорила «прошу, не откажись», это было равнозначно приказу. Хлопок в ладоши отозвался под сводами величественного тронного зала хлёстким эхом, и с последним его отзвуком пред ясны очи Владычицы явился этот «славный паренёк» – а точнее, великолепный самец с чёрной как смоль гривой до пояса. Его мускулистое туловище блестело от благовонного масла, ухоженные когти были подрезаны, а обтягивающие кожаные штаны выгодно подчёркивали все достоинства телосложения.

– Повернись, Барох, – приказала Дамрад и шлёпнула по подтянутой, упругой заднице «славного паренька», подмигнув Вороми – дескать, не пропадать же такому добру! – Ну как, хорош мерзавец? Детки от него красивые будут – ты только посмотри, какая стать! А личико! – С этими словами Дамрад взяла Бароха за подбородок и стиснула так, что его и без того пухлые губы сжались пышным бантиком. – Ты мой сладенький!

«Сладенький» только хлопал пушистыми чёрными ресницами, позволяя госпоже мять и тискать своё лицо, щипать себя за щёки и шлёпать по всем выступающим частям тела. Одной из этих частей, весомо бугрившейся в штанах, Дамрад коснулась с особым трепетом.

– Вот оно, вместилище драгоценного семени!

Почему она решила отделаться от этого во всех отношениях прекрасного наложника, отборнейшего самца? Ни для кого не была тайной страсть Владычицы Дамрад ко всему новому; очевидно, Барох ей просто наскучил, и она взяла на его место другого, а ему дала отставку. Но не в её правилах было выбрасывать своих мужчин на обочину жизни, как изношенные тряпки – всем им она обеспечивала безбедное существование.

– Покрутись ещё, золотце, покажись твоей будущей супруге во всей красе, – сказала Дамрад Бароху.

Снова звонкий хлопок в ладоши – и зазвучала музыка, под которую черноволосый оборотень принялся изящно и соблазнительно двигаться, играя мускулами и извиваясь со змеиной гибкостью. Он прошёлся колесом, встал на руки и широко развёл в стороны ноги, как бы прося обратить внимание на его основное достоинство. Сильное, выносливое, красивое тело работало и блестело в танце, переполненное жизненными соками, а Дамрад уже деловитым тоном сообщила Вороми:

– Приданое за ним я даю приличное – три сундука золота, так что ты не думай, будто я навязываю его тебе, как обузу. Вдобавок к этому я обеспечу тебя заказами до конца твоей жизни, так что тебе больше не придётся искать их самой. Это будет не мелочь какая-нибудь, а заказы, достойные твоего дарования. Как тебе такое деловое предложение?

Да, Дамрад знала, каких струнок в душе Вороми следовало касаться. Каждый зодчий был свободным художником и сам искал, куда вложить свою душу и способности; изредка попадалось что-то действительно стоящее, но намного чаще приходилось браться за заказы только ради заработка. Платили зодчим, к слову, прилично – не так много, чтобы делать их сказочными богачами, но достаточно, чтобы они не бедствовали. Независимо от того, дворец строила Воромь или конюшню, душу она вкладывала в любую из своих работ добросовестно… Но, конечно, гораздо приятнее было бы сосредоточиться на дворцах.

– Отказаться, я так понимаю, у меня права нет? – Впрочем, ответ Воромь уже предугадывала, а поинтересовалась только порядка ради.

– В случае твоего отказа, боюсь, наши отношения могут испортиться, – с многозначительным, недобро-ледяным звоном в голосе проговорила Дамрад. – А ты, я полагаю, знаешь, что со мной лучше дружить, чем враждовать. Мне ничего не стоит сделать так, чтобы заказы сыпались на тебя в изобилии, но с такой же лёгкостью я могу устроить и обратное. И тогда… Сама понимаешь. Впрочем, не будем о грустном. – Правительница приподняла уголки губ в усмешке, но глаза её оставались холодно-пронзительными, как зимний ветер. – Что ты с ним будешь делать – это уже меня не касается. Можешь даже не делить с ним ложе, если не хочешь – дело твоё. Я знаю, как важна для тебя твоя работа, но многого от тебя я и не требую: мне нужно лишь, чтоб парень был пристроен в надёжные руки, чтобы был сыт и одет. Просто возьми его себе.

Барох присутствовал при разговоре с изящно-усталым равнодушием, как будто его нисколько не коробило отношение к себе, как к живому товару: купит его эта надменная госпожа с красивым, но замкнутым и задумчиво-отрешённым лицом – хорошо, а нет – не беда, другая найдётся.

– Твоё слово – закон, Великая Госпожа, – вздохнув, поклонилась Воромь. – Мужчины, конечно, мало занимают меня, приверженность к семейным ценностям – тоже не одно из моих главных качеств, но твоя воля для меня священна. Благодарю тебя, Госпожа, за внимание ко мне и участие в моей судьбе.

– Ну, вот и славно, – потирая руки, заключила Дамрад. По мановению её когтистого пальца музыка смолкла. – Барох, поди сюда, выкажи почтение к своей будущей супруге!

Красавец-оборотень преклонил перед озадаченной и смущённой Воромью колени и поцеловал ей руку. Прикосновение его мягких губ не то чтобы взволновало её, но вызвало в её душе доселе неизвестные чувства. Её рукам, привыкшим ласкать и одухотворять холодный камень, было странно ощущать касание чего-то тёплого, живого, податливого.

– Милый мой, хочу тебя предупредить, – молвила она, – работа для меня всегда будет на первом месте. Ревновать меня к моему делу бесполезно, тебе придётся с этим смириться.

– Как тебе будет угодно, госпожа, – ответил Барох.

Нельзя сказать, что бархатная хрипотца его голоса возбуждала и трогала душу Вороми; холодное эхо мраморных стен ласкало ей слух намного больше, но… Случилось то, что случилось. Прежде Воромь и не помышляла о том, что когда-нибудь наденет вышитый золотом чёрный свадебный наряд и сверкающие сапоги, а её прямые от природы белокурые волосы уложат в украшенную перьями торжественную причёску в виде сложной корзины локонов; не думала она, что однажды в храме Маруши жрица объявит её супругой этого «славного паренька», но это произошло.

Супружеский долг? К своему уже зрелому возрасту Воромь оставалась девственной, потому как знала: плотские отношения будут отнимать часть её сил у работы. По этой причине она пустила Бароха на своё ложе неохотно, и это затаённое раздражение помешало ей получить удовольствие. Было немного больно, но на её гладком, не тронутом временем и страстями лице ничто не дрогнуло. Лаская пальцами её щёки, супруг шептал:

– Ты прекрасна, моя госпожа…

О своей внешности Воромь не задумывалась, все её помыслы были отданы работе. Она привыкла оценивать лишь красоту строений, степень их света и одухотворённости, а к красоте живых существ была в целом равнодушна. То есть, здоровых, соразмерно сложенных сородичей с правильными чертами лица она, конечно, отличала от выглядящих посредственно – в своём роде они могли считаться красивыми, но особого отклика в её душе это не вызывало.

В первое время Воромь противилась зачатию. Её нежелание отвлекаться на рождение и воспитание ребёнка способствовало выделению внутренних соков, убивавших семя супруга; любая жительница Нави могла таким образом предотвращать беременность, но злоупотреблять такой возможностью не следовало: каждой женщине предписывалось продолжить свой род хотя бы один раз в жизни. Воромь была законопослушной и чтила обычаи; не хотелось ей также и того, чтобы муж чувствовал себя бесполезным и ненужным, а потому попробовала перебороть в себе сопротивление деторождению. Она старалась внушить себе, что ребёнок – это такое же произведение искусства, как все воздвигнутые ею постройки, на создание которого требуется время и силы, и это сработало. На третьем году семейной жизни Воромь ощутила в себе зарождение нового существа.