Время перемен - Куксон Кэтрин. Страница 40

Вся их троица, по выражению Бена, решила удостоить державу своей службой. Лишь в одном у братьев возникли разногласия: в какой род войск вступить. Гарри с Джонатаном стояли за флот. Бена больше привлекала армия. Он старался склонить их на свою сторону, братья в свою очередь объединили усилия. В этом «сражении» так никто и не победил. Бен в результате вступил в армию, а братья записались на флот.

Бенджамин мог бы приехать домой на два дня раньше братьев, но подождал, пока они получат краткосрочный отпуск.

— Давайте, сразу, как войдем, запоем: «Боже, храни короля», — предложил Джонатан, остановившись у крыльца. — Все сразу сбегутся. Конечно, если отец дома, и женщины примчатся.

— О, женщины! — Гарри театрально приложил руку к сердцу, покачиваясь из стороны в сторону. — Нет, давайте подождем, пока Ада нас увидит.

— Готов побиться об заклад — Бетти расплачется, — произнес Бен. — Ставлю двадцать против одного.

— Брось, парень. — Гарри дернул подбородком. — Лучше не спорить. Ты сказал двадцать против одного, а она возьмет и не заплачет, так что мне точно повезет.

— Лучше сначала зайдем к маме, — предложил Джонатан.

Братья прекратили дурачиться, взглянули на него и молча вошли в дом.

Они пересекали холл, когда из кухни вышла Ада. Остановившись, она замерла, прижав фартук ко рту. А когда трое молодых господ дружно отсалютовали ей, Ада ухватилась за завязки своего накрахмаленного чепца и запричитала:

— Боже правый, боже правый!

Братья, как в детстве беззлобно передразнили ее:

— Боже правый и… с ним Ада Хаулитт.

— Ах, мистер Бен. — Обычно, когда братья были вместе, она обращалась к Бену. — И вы двое. — Ада по очереди указала на Гарри и Джонатана. — Да как же это. У миссис будет удар, она этого не переживет. Ой, что же вы не предупредили. Свалились, как снег на голову. Да еще и все вместе. Господи, Боже мой!

Дверь кухни распахнулась, и в холл влетела Бетти Роув, но не прежняя Бетти, а немного располневшая женщина средних лет. Она тоже сперва остановилась, как вкопанная, прикрыв рот фартуком, а потом, вся сияя, бросилась к ним.

— Вот не ждали, так не ждали. Какие же вы красавцы, глаз радуется. Да, вот так новость.

Братья быстро переглянулись.

— Что же ты не плачешь, Бетти? — спросил Бен. — Почему не рыдаешь?

— С чего это мне вдруг плакать? — удивилась Бетти. — Не знаю, зачем это. Вы такие молодцы. Нам придется красавиц посадить на цепь, а то они станут бросаться на вас, как…

Толкнув Бетти в бок, Ада оборвала ее живописания уготованных молодым людям преследований со стороны противоположного пола и, как положено, объявила:

— Хозяйка в своей комнате, сэр, — сообщила Ада, снова обращаясь к Бену.

Юноши рассмеялись и, развернувшись, словно по команде, дружно затопали наверх.

Как обычно, не постучав, они медленно приоткрыли дверь, чтобы убедиться, будет ли им удобно войти в этот момент. Увидев мать, стоявшую у встроенного в шкаф зеркала, братья вошли один за другим в давно определенном порядке: первый Джонатан, последний — Бен.

Барбара как раз поправляла волосы. Увидев сыновей, она так и застыла с поднятыми руками, потом круто обернулась и крикнула:

— Нет, только не это!

— Все как надо, все как должно быть, дорогая. — Джонатан подошел к ней, обнял и заговорил медленно, чтобы мать смогла разобрать его слова. — Это все равно должно было произойти. Чем раньше, тем лучше. Все равно пришлось бы пройти через это.

Барбара взглянула на любимых сыновей, потом перевела взгляд на Бена, неприязнь к которому граничила с ненавистью. Его мундир отличался от формы братьев. Он всегда был другим, не таким, как они, упрямым, эгоистичным, равнодушным, со скверным характером. В эту минуту ее радовало только одно: теперь он не будет рядом с ними, и мальчики избавятся, наконец, от дурного влияния. Но на войну уходит и Джонатан, ее единственная отрада в этом доме, в котором на протяжении уже многих лет Барбару окружала мертвая тишина. Этот дом давно стал ее тюрьмой, где она была заключена, получая необходимую пищу и одежду. Единственным лучом света, скрашивавшим унылую жизнь все эти мрачные годы, был Джонатан, ее милый, добрый, преданный, отзывчивый и чуткий сынок.

Барбара не знала, что было ему известно. Он никогда не интересовался, а она ничего не рассказывала и не объясняла об особых отношениях с его отцом. Сын всегда любил ее.

Он единственный разговаривал с ней в столовой с тех пор, как мальчикам разрешили сидеть за общим столом. Это было уже после того, как Рут Фоггети ушла из дома, а оставалась она до тех пор, пока живот ее не стал совсем огромным. Барбара считала, что только разговоры и внимание Джонатана не дали ей лишиться рассудка в те жуткие дни, когда Рут самым бессовестным образом вынашивала ребенка Дэна, и потом, когда Дэна бросало из одной крайности в другую. Сначала он пристрастился к вину. На протяжении многих месяцев не проходило вечера, чтобы муж мертвецки не напивался. Обычно Барбара ложилась спать не раньше, чем слышала, как за Дэном с грохотом захлопывалась дверь его спальни. Она не могла запереться у себя: у дверей не было никаких запоров.

Потом Дэн бросил пить, но перестал ночевать дома. Затем увлекся книгами. Теперь они заполняли большую часть детской, отчего комната стала похожей на библиотеку.

С этого времени Дэн стал относиться к ней ровнее, оставаясь вежливо равнодушным. Он никогда не интересовался ее делами, даже не спрашивал о здоровье. Муж с холодным спокойствием воспринял ее глухоту. Когда она полностью потеряла слух, Дэн перешел на язык жестов. Он делал это так естественно, будто никогда не переставал им пользоваться в общении в ней.

Несколько лет назад Барбара выработала для себя определенную манеру поведения. Частенько не обедала дома, а ездила в город, порой не приезжала ночевать. Барбара проделывала это, когда Гарри с Джонатаном были в колледже, а Бен занимался своими гнусными делами.

Но уже много лет она не ночевала вне дома.

И вот, сидя у туалетного столика, Барбара взирала на сыновей.

— Но… почему флот… — спросила она, качая головой, — и без офицерского звания?

— Всему свое время, — ответил Гарри, помогая себе жестами. — Джонни сказал, что метит в адмиралы, а я, между нами говоря, не откажусь и от контр-адмирала.

Джонатан пихнул брата, и они весело рассмеялись.

— Но разве… вы не понимаете, что сделали? Это… ужасно, такое потрясение.

— Но, мама, — склоняясь к ней, заговорил Джонатан, — ты же знала, мы не останемся в стороне. Помнишь, мы обсуждали это и говорили, что уйдем воевать, если начнется война.

— Да… но не так. Можно было сделать все как-то иначе. Вы долго пробудете дома?

Улыбки покинули их лица. Джонатан начал объяснять ей на пальцах:

— Нам надо вернуться сегодня вечером, а завтра мы отправляемся в Шотландию. Но ты же знаешь, Шотландия это совсем рядом. — Он попытался улыбнуться. — В конце недели мы снова к тебе нагрянем. А Бен пока побудет рядом. Их расквартировали в городе, как говорят, кому-то надо обеспечивать оборону. Везучий дьявол наш Бен, — ухмыляясь, он обернулся к брату.

Но Бен не ответил на улыбку. Он смотрел на мать. А она, с трудом оторвав от Джонатана полный тревоги взгляд перевела глаза на Бена. Он взирал на нее с угрюмым вызовом. Ее пустой, лишенный даже намека на любовь взгляд отозвался в его душе такой же острой болью, как и в детстве, когда он впервые понял, что мать не любит его.

Сколько раз он молил, чтобы Барбара погладила его по голове или от души расцеловала. Но она лишь подставляла для поцелуя равнодушную щеку. Долгие годы мальчик не мог понять, за что мать так ненавидит его. Пока отец однажды не рассказал ему правду.

Это произошло в тот день, когда Бена выгнала из колледжа. Отец не стал упрекать его, говорить о загубленной карьере. Он понял мятущуюся душу сына, и после этого открыл ему свою.

— Я не хотел так вести себя с ней, — говорил отец. — Она сама сделала меня таким.