Пылкая дикарка. Книга 2 - Нильсэн Вирджиния. Страница 18

— Майкл ничего не должен моему мужу! — На бледных щеках Элизабет появились два пунцовых пятна. — Иван ни за что на свете не доверился бы ему ни в чем. Если он утверждает обратное, то он несносный лгун и больше ничего! Ну что тебе удалось выяснить в Новом Орлеане? Ты был в полиции?

— Да, но только не для того, чтобы навести справки о мадемуазель Орелии. Она не такая девушка...

Элизабет холодно возразила:

— Я надеялась, что ты в ходе своего расследования вскроешь кое-какие факты и не станешь прислушиваться к личному мнению кого бы то ни было.

— Да, но... — Элизабет Кроули заставляла его все время держать оборону, и ему от этого было неловко. — В полиции я проверил документы и обнаружил ордер на арест женщины-пекаря в пекарне, принадлежащей Ивану на улице Шартр-стрит, что произошло около восемнадцати лет назад. Судя по всему, она, вооружившись кухонным ножом, прогнала из лавки другую женщину. Вы помните этот инцидент?

Элизабет нахмурилась.

— Иван, вероятно, поехал в полицию, чтобы заплатить за нее штраф. Она упоминается в протоколе как рабыня.

— Рабыня Берта, — сказала Элизабет.

— В полиции предполагают, что у нее вышла ссора с покупательницей. Им так и не удалось допросить вторую женщину, замешанную в этой сваре.

— Кажется, там произошло что-то вроде этого. Я очень смутно помню этот случай. Какое глупое проявление благотворительности со стороны Ивана, — приобрести для своей бывшей рабыни пекарню! Мейзи все время кого-нибудь к нему присылала... такая назойливая... но, Алекс, какое это все имеет отношение к делу?

Не отвечая на поставленный вопрос, он спросил:

— Не хотите ли вы встретиться с Жардэном в моем присутствии в моей конторе?

— Зачем?

— Я побывал в монастыре. Мать-настоятельница подтвердила, что Иван платил за содержание этой девушки в течение последних двенадцати лет. За это время он множество раз посещал ее и привозил подарки.

Стоя за дверью, Нанетт поднесла руку ко рту. "Не может быть! Это неправда! Папа никогда бы..."

— В течение двенадцати лет? — повторила за ним пораженная Элизабет. — Такого не может быть. Мне бы об этом стало известно.

Алекс мягко сказал:

— Он сказал матери-настоятельнице, что представляет здесь интересы отца девочки, который пожелал остаться неизвестным, чтобы защитить честь той женщины, которая родила их незаконнорожденного ребенка. Трагическая история, сказала она.

Он рассказал ту же историю женщине, у которой ребенок рос в течение первых шести лет. Иван потом забрал ее оттуда и привез в монастырь. Потом он описал ей подробно свой визит на плантацию четы Будэн на Обманчивой реке.

Лицо Элизабет посерело.

— Какой он дурак. Стоило марать свои руки, копаясь в чужом грязном белье! Вероятно, этим приятелем был Амос Филдинг. Я всегда подозревала, что Амос, один из тех, кто содержал любовницу-квартеронку на Рэмпарт-стрит...

— Но девочка белая, мадам Кроули.

— Ты в этом уверен? — резко переспросила Элизабет. — Амоса всегда привлекали эти миловидные создания на этих позорных балах, где они выставляют напоказ свои телеса...

— К тому же получила воспитание в монастыре, — твердо подчеркнул Алекс, пытаясь подавить охвативший его приступ гнева. — Если бы у Жардэна не было каких-то доказательств, что ее мать была белой, то он не стал бы угрожать вам судом. Закон это самым строгим образом запрещает. Я подозреваю, что Жардэн знает мать девушки. Не хотите ли вы встретиться с ним и мадам Дюкло в моей конторе, чтобы обсудить с ними это дело и выявить, какими доказательствами они располагают.

— Я не пошевелю и пальцем, чтобы встретиться с Майклом Жардэном где бы то ни было!

— В таком случае позвольте мне привести его сюда, к вам, мадам. Мне кажется, нужно сделать следующий шаг — завязать с ним диалог, чтобы выяснить, что они намерены предпринять.

Ледяным тоном Элизабет сказала:

— Не предлагаешь ли ты мне заплатить за явный шантаж, Алекс?

— Нет, мадам, не предлагаю. Будучи вашим адвокатом, я просто говорю, что вы могли бы приступить к переговорам, чтобы прийти к какому-то соглашению, чтобы не разглашать этого дела и не чернить тем самым память о вашем муже и его имя. Если они обратятся в суд, то это вызовет повсюду нездоровый интерес. Готовы ли вы предоставить этой девушке приданое, или пойдете на громкий скандал, который неизбежно возникнет, если она публично обратится к властям с просьбой о ее признании дочерью вашего мужа?

— Признать, что Иван — ее отец? — взорвалась Элизабет. — И после этого смириться с тем, что она будет постоянно приходить в этот дом и требовать все больше денег?

— Я могу составить соответствующие бумаги и попросить ее их подписать, что защитит вас...

— Иван просто вышвырнул бы тебя за подобное предложение?

— Вы вольны наносить оскорбления любому адвокату, мадам, — жестко сказал Алекс.

— В таком случае я так и поступлю! Всего хорошего, Алекс!

В бешенстве он поклонился:

— Прощайте, мадам!

Нанетт ждала его в главном холле. Глаза ее горели от ярости.

— Неужели ты на самом деле веришь россказням этой девушки? — бросила она ему обвинение злобным шепотом.

Его охватило еще более неистовое бешенство, когда он понял, что она подслушивала у двери. Алекс сжал челюсти, чтобы не утратить самообладания.

— Она показалась мне человеком, которому можно верить.

Нанетт в сердцах плюнула:

— Да она же маннелука[2]!

— Она белая!

Вдруг они начали шипеть друг на друга, как две змеи, к ужасу своему, отметил Алекс. Миловидное лицо Нанетт исказилось от неистовой ревности.

— Конечно, можно понять твою жалость к ней! В конце концов семья твоей матери пользуется дурной репутацией из-за своего расового дальтонизма!

Алекс глубоко вздохнул. Вот почему его родители хотели, чтобы он услышал трагическую историю Жана-Филиппа. Они знали, что рано или поздно может произойти нечто подобное, но никак не ожидал такой атаки со стороны Нанетт.

Горечь со злостью, как чернильная смесь, казалось, пропитывала его сердце.

— Если у тебя есть претензии к моей семье, почему же в таком случае ты все же хочешь выйти за меня замуж? — холодно спросил он. — Я освобождаю тебя от данного мне обещания, мадемуазель!

Она прижала рот рукой.

— Алекс, я не хотела...

— Ты все высказала достаточно ясно, Нанетт. Вы не страдаете расовым дальтонизмом, а моя семья вас просто оскорбляет.

В эту минуту из глубины холла показался Радклифф с тяжелым серебряным чайным подносом. За ним следовала горничная с переброшенной через руку полотняной салфеткой. Нанетт опустила руки.

Дворецкий остановился в полном отчаянии.

— Вы уходите, мики?

Не давая ему возможности поставить чайный поднос на стол в холле, Алекс сам сдернул свою шляпу с вешалки. Поклонившись Нанетт, он сказал:

— Не беспокойся, Радклифф. Не нужно меня провожать.

С этими словами он быстро направился к выходу. Позади он услыхал сердитый крик Нанетт:

— Мама! Ты только посмотри, что ты наделала!

6

С севера, подгоняемые холодным ветром, надвигались темные тучи. Алекс возвращался в пансион. Оставив лошадь на попечение Лафитта, он пешком отправился к себе в контору. Когда северный ветер гнал со стороны Мексиканского залива влажный воздух, это означало, что непременно начнется сильный дождь. Несколько тяжелых капель упало, когда он открыл дверь, потом подошел к письменному столу, а дождь уже лил вовсю, и настоящие дождевые потоки текли по его окну, выходящему на быстро опустевшую улицу. Алекс, схватив бумагу, ручку и чернила в бешенстве начал составлять отчет о понесенных им затратах, о стоимости оказанных им услуг, включая поездку в Новый Орлеан. Этот отчет он намеревался вручить мадам Элизабет Кроули.

Когда он закончил, дождь уже излил свою ярость, а гнев его стих. Здесь его постоянно одолевало чувство понесенной утраты и острая тоска по дому в Беллемонте и семье. У него возникло такое ощущение, словно он лишился какого-то члена своего тела. Они с Нанетт настолько привыкли на протяжении стольких лет к идее предстоящего брака, что он даже не задумывался над каким-то иным поворотом в его личной жизни. Но теперь произошел с ней окончательный разрыв. Было бы просто катастрофой жениться на женщине, которая открыла ему свои потайные чувства в отношении смешения кровей в лоне семьи его матери.