Ханская дочь. Любовь в неволе - Лоренс Ине. Страница 21

Остап привлек к ней внимание. Сердце Сирин билось в груди, казалось, готовое выскочить, она дрожала, как детеныш сайгака в окружении стаи волков. Откуда-то из глубины помещения послышался голос Вани:

— Иди сюда, татарин, вымойся, выгони блошек!

— У меня нет блох! — фыркнула она. — Я не русский.

— Горячая вода еще никому не вредила. Раздевайся и ступай сюда. — Голос Тарлова звучал так, словно он собирался собственноручно стащить с татарина одежду и запихнуть его в чан с водой.

Сирин попробовала сориентироваться, но в маленькой и не слишком хорошо освещенной комнате стоял такой густой пар, что она не могла разглядеть ни мужчин, ни оружия. Девушка пришла к мысли, что и остальные видят только ее расплывчатый силуэт. Она поспешно сорвала с себя платье, повесила на крюк, который нащупала рядом с дверью, и залезла в чан с водой, стоявший рядом с Остапом. Ко всем Сирин старалась поворачиваться спиной, впопыхах поскользнулась и ушла в чан с головой. Кашляя и задыхаясь, она высунула голову на поверхность и скрестила руки перед собой, чтобы прикрыть свою едва, впрочем, обозначившуюся грудь. К ее ужасу, пар постепенно рассеивался. Сирин стала различать лица мужчин.

Огромный деревянный чан вместил бы дюжину человек, но сейчас в нем сидели только Ваня, Тарлов, Остап, Ильгур и еще двое заложников. Она инстинктивно опасалась сына эмира, хотя рассудок больше предостерегал ее против русского капитана. Сергей, довольный и распаренный, походил сейчас на большого ребенка, но Сирин ни на минуту не оставляла мысль, что именно он захватил в плен ее отца.

— Возьми, это мыло. Отмоешь грязь. — Сергей бросил ей странный темный предмет. Сирин попыталась схватить его, но предмет выскользнул из рук и упал на дно чана.

Все захохотали, а Остап тем временем, словно выдра, нырнул в чан и вылез снова уже с куском мыла в руке:

— Возьми, Бахадур. Только осторожнее, от этой штуки щиплет глаза.

Сирин была знакома с мылом. Женщины ее племени готовили его из козьего жира и золы, специально сжигая определенные травы. Это мыло отличалось от того, к которому привыкла Сирин, оно было шершавым и неприятно щипало кожу, зато пены оно давало гораздо больше, чем девушка не преминула воспользоваться.

Остап с легкой завистью поглядел на груду пены, в которой утонул его старший друг.

— Хочешь, Бахадур, я тебе спину помою?

Сирин не желала, чтобы к ней прикасался кто-то еще, но чрезмерная стыдливость могла бы ее выдать, поэтому она протянула мальчику мыло и отвернулась лицом к краю чана. Остап успел всего пару раз провести мылом по ее спине, как его уже нетерпеливо окликнули. Сирин было обрадовалась, но тут же поняла, что вся пена с нее смыта. Пар тем временем тоже разошелся, стало видно, что в помещении стоит еще несколько таких же громадных чанов. Кто-то уже вылез из воды и расхаживал по бане голым. Сирин ни разу не видела так близко обнаженного мужчину и заставляла себя не разглядывать окружающих слишком пристально. Однако положение ее тем временем становилось все более щекотливым: вода в чане делалась все мутнее из-за грязи и мыльной пены, рано или поздно ей придется вылезти, и тогда женское естество скрыть не удастся. Теперь было видно, что по стенам устроено множество крюков, на которых мужчины развесили одежду и оружие, однако до ближайшего кинжала все равно было не достать.

Помогла ей случайность. Мужчина, вертевшийся в одном из чанов поблизости, недовольно заорал, что вода остыла. Видимо, он был знатным господином, так как к нему немедленно заторопились слуги, тащившие ведра с горячей водой, и помещение тут же заволокло густым паром. Сирин дождалась, пока все стало неразличимым уже на расстоянии вытянутой руки, и поспешно выбралась из воды. Она заранее приметила, где лежит тряпье для вытирания, и через мгновение уже нащупала толстую ткань. Когда пар снова улегся, Сирин стояла полностью одетой, оправляя кафтан.

Тарлов тоже выбрался из воды, но одеваться не спешил, блуждающим взглядом обводя своих подопечных:

— Ну, кто еще хочет со мной попариться?

— Я уже чистый, — быстро выкрикнул Остап. Ему, еще почти мальчишке, было неловко среди взрослых могучих мужчин, подтрунивавших друг над другом и хваставшихся своей мужественностью.

— Не сейчас, я уже оделся, — покачала головой Сирин.

Другие заложники отказывались один за другим. Тарлов широко улыбнулся:

— Вы просто не представляете, отчего отказываетесь.

— Баня человека промывает до самых кишок. Тогда и водочка лучше пьется, — попытался убедить их Ваня.

— Это потому русские столько пьют? — ехидно поинтересовалась Сирин.

Тарлов, еще не одетый, подошел к ней и сгреб за плечи:

— Для тебя Россия состоит только из водки и свинины! Раскрой глаза, мальчишка! Погляди на наши города, на церкви с золотыми куполами, на дворцы! Послушай песни, которые здесь поют! Может быть, тогда ты хоть немного поймешь настоящую Россию.

Сирин поняла, что Тарлов действительно любит свою родину. Но он отнял у нее ее дом, отнял семью, и она уже хотела прошипеть ему в лицо какую-нибудь дерзость. Однако тут же вспомнила, что решила быть дружелюбнее и покорнее, чтобы снова войти в доверие к капитану и вернуть оружие. Но еще прежде, чем она нашла достойный ответ, вмешался Остап. Мальчик явно говорил от чистого сердца:

— Россия действительно красивая и такая огромная! Ты ведь тоже так думаешь, Бахадур?

Сирин кивнула и наконец подобрала достойные слова, стараясь вложить в них побольше восхищения:

— Я никогда не думал, что Москва — такой большой, могущественный город. Когда мы ехали, золотые купола показались мне воротами на небо. — Она с трудом говорила, ощущая, как все внутри противится таким словам. Однако лицо Тарлова прояснилось, а в глазах блеснула гордость.

— Москва — самый прекрасный город на земле, ты прав. А наши церкви на самом деле — ворота в Царствие Небесное. Я рад, что они тебе нравятся. — Он отошел на пару шагов, взял тряпицу и начал вытираться, при этом нисколько не скрываясь, так что Сирин могла разглядеть его привлекательное в своей гармонии тело. У нее перехватило дыхание — так сильно какая-то часть ее сущности отозвалась на этого мужчину, больше всего ей сейчас захотелось обнять его, прижаться к груди. «Он сын шайтана, — сказала она себе, — посланный, чтобы соблазнять женщин, сбивать их с дороги». И все же от сравнения его с другими мужчинами удержаться не могла — пришлось признать, что молодой капитан приятен ей больше остальных. Рассердившись, она отвернулась и увидела Ильгура, который, горделиво выпячивая бедра вперед, втолковывал что-то одному из заложников. Сирин не могла не усмехнуться — даже калмык Бедр имел больше оснований гордиться своей мужественностью, хотя и ему до Тарлова было далеко.

Устыдившись своих нечистых мыслей, она поспешила к двери. Проходя мимо Вани, который из неизвестно где усвоенных приличий замотал бедра тряпицей, насколько смогла по-мужски ухмыльнулась ему:

— Где тут можно поесть? Я голоден как волк.

— Я тоже! — Остап, все еще сражаясь со штаниной, подпрыгнул на одной ноге. Сирин помогла ему надеть штаны, протянула рубаху.

Ваня вопрошающе поглядел на капитана:

— Нам бы перед едой еще попариться, да, Сергей Васильевич?

Тарлов горделиво выставил вперед подбородок:

— А то как же! Придется нашим татарским друзьям обождать.

У Сирин уже вертелось на языке, что они не друзья и друзьями никогда не будут, но она смиренно спросила:

— Может быть, для нас найдется хоть по куску хлеба, пока вы не закончите мыться?

Сергей кивнул и подозвал к себе слугу:

— Эй, сбегай, принеси каравай хлеба и бутылку водки.

— Да, водка будет очень кстати, чтобы уж всю грязь с потом выгнать, — засмеялся Ваня.

Слуга кивнул и исчез. Через пару минут он вернулся с хлебом и несколькими бутылками. Тарлов выхватил у него одну, зубами откупорил ее и выпил глоток, затем бутылка перешла к Ване. Тотчас вокруг них столпились и все остальные, даже маленький Остап пытался урвать себе немного. Презрительно глянув на них, Сирин взяла у слуги хлеб, каравай был огромным и пах совсем иначе, чем лепешки, которые женщины ее народа пекли на горячих камнях. Такой хлеб она уже ела в дороге, и он показался Сирин очень вкусным. Порой она задумывалась — не кладут ли туда кроме муки и воды еще и свиной жир, но отказаться от него было выше ее сил. Она оторвала кусок и начала жадно жевать.