Я тебе верю - Осипова Нелли. Страница 35

И тут разговор повернулся таким образом, что Юле пришлось оправдываться и уверять, что она не так и не то хотела сказать, что только чувство неловкости вынуждает ее думать о съемной квартире. Вмешался Алексей и, чтобы прекратить спор, сообщил, что грант ему выделен, решение окончательное. Антонина обняла его, расцеловала.

– Поздравляю, – присоединилась Юля. – Я искренне за вас рада.

– Тогда давай перейдем на «ты», а то я уже без твоего разрешения перешел, а ты мне все еще выкаешь. Согласна?

Юля молча кивнула, но в глубине души не была уверена, что ей это легко удастся, – все-таки большая разница в возрасте требовала, как она считала, соблюдения определенных правил общения.

– И что даст этот грант, кроме денег, конечно? – спросила Антонина.

– Это значит, что после защиты докторской я смогу поехать на стажировку в Штаты.

– Надолго? – насторожилась Антонина Ивановна.

– Сейчас трудно сказать, посмотрим, – Алексей с тревогой взглянул на мать.

– Значит, надолго… – грустно заметила она.

– Мама Тоня, ну что ты заранее настраиваешь себя! Все еще вилами по воде писано, – попытался успокоить ее Алексей.

– Солнышко, если кто-то и хочет больше всех, чтобы твоя поездка состоялась, так это я. Но без тебя мне будет тоскливо и грустно, и тут ничего не поделаешь.

– Вот видишь, Юля, еще один аргумент против твоего решения переехать куда-то от нас. Неужели ты оставишь маму Тоню одну? – воспользовался Алексей ситуацией.

– Но ведь вы…

– Ты! – напомнил он.

– Да, да… я еще не привыкла, – оправдалась Юля, – ты ведь не сегодня уезжаешь. Еще и докторскую не защитил…

– Совершенно верно, но я хотел бы знать определенно, что ты не оставишь мою маму в одиночестве, – произнес Алексей, глядя в упор на Юлю.

– Конечно, нет. Вы столько для меня сделали доброго, что даже если бы это противоречило моему искреннему желанию, я бы никогда, никогда… – она не смогла закончить фразы, расплакалась и вышла из комнаты.

– Ну вот, расстроили девочку, – сокрушенно заметила Антонина.

– Я сейчас, – Алексей вышел вслед за Юлей…

Вечер, посвященный музыке Шопена, прошел в гармонии и согласии. Несмотря на свое первоначальное решение снимать комнату, Юля была рада остаться здесь, с Антониной Ивановной и, что греха таить, с таким заботливым и интересным молодым человеком, которого судьба послала ей, словно сжалившись наконец над ее страданиями.

Гагры утром особенные, непохожие ни на какое другое место на всем черноморском побережье. Кажется, солнце здесь не только светит и греет, но и звенит, радостно и счастливо, оттого что в этом земном раю оно не должно никому угождать, ничего доказывать, выдерживая и высчитывая нужное для статистики количество световых дней, а просто жить вместе с морем, дожидаясь, когда последние купальщики покинут его, и тогда медленно и блаженно окунуться самому в него, чтобы на следующий день вновь всплыть над всей этой красотой.

Галина любила Гагры так, словно это была ее родина. Она знала здесь каждый закуток, каждый изгиб побережья и не променяла бы гагринский пляж из мелкой гальки на все песчаные пляжи других курортов. Она терпеть не могла песок, который забирался во все складки и щели одежды и тела и даже после возвращения в Москву иногда обнаруживался в самых неожиданных местах. Это напоминало ей иголки перестоявшейся после Нового года елки – сколько ни борись с ними, хоть выметай, хоть пылесось, нет-нет да и возникнут то в щелях между паркетинами, то на ковре. К тому же она считала, что песчаные пляжи не очень гигиеничны. То ли дело гагринская мелкая галька, на которой можно даже голышом, без лежака и полотенца, валяться, ощущая всей кожей тепло, скопившееся в камешках.

Встреча с Ларисой Киселевой не доставила ей ни радости, ни огорчения – по большому счету, она была ей безразлична. Почему – сама не знала. Ну не интересна, что ли?

Утром раздался легкий стук в дверь, ведущую в ванную комнату.

– Ларис, это ты? – спросила Галина.

– Я, – отозвалась соседка.

– Сейчас… – Галина поднялась с постели, открыла дверь, впустила Ларису. – Ты что в такую рань?

– Побойся Бога! Уже десять часов, пора на пляж.

– Знаешь, моя дорогая, мне пора на пляж тогда, когда я этого хочу. Если ты готова, иди, загорай, меня не жди. Мой отдых заключается в основном в том, что я делаю здесь, что хочу и когда хочу.

– Но утренние лучи более полезны, в них больше ультрафиолета и меньше тепловой энергии, – объяснила Лариса.

– Я тебя умоляю! Что ты мне здесь прописные истины впариваешь! Плевала я на эти лучи, если мне не нравится рано вставать. Давай договоримся: каждый отдыхает, как хочет. Можем вместе пообедать в ресторане или встретиться на пляже, если совпадем на какой-нибудь часок. И – все. Никаких режимов, никаких обязательств. Полная свобода!

– Ладно, ладно, – примирительно проговорила Лариса. – Делай, как тебе удобно. Я буду на пляже, займу тебе лежак. Придешь – хорошо, нет – значит, полежу одна.

– Вот так хорошо, – согласилась Галина и шмыгнула в постель досыпать или просто долеживать свое время.

Лариса ушла…

Галина любила завтракать в маленьком кафе, где за стойкой торговал высокий огненно-рыжий буфетчик. Он явно симпатизировал ей, каждый раз приветствуя гортанным выкриком и всплеском обеих рук. Посетители, стоящие в небольшой очереди, оглядывались на нее, а он, уже изучивший Галины вкусы, быстро открывал баночку мацони, выкладывал на тарелку свежий теплый хачапури и поверх голов протягивал ей. Очередь начинала роптать, а буфетчик улыбался и говорил протестующим:

– Ви зачем шумите? Ви не видите, кто пришел? Все – гла лубов, все – гла красота!

Голоса смолкали, а глаза всех устремлялись на Галину, которая спокойно забирала свой завтрак и садилась за дальний столик. Она действительно была хороша в свои тридцать с хвостиком лет: огромная грива светло-русых волос обрамляла чуть смугловатое лицо с ярким, как бывает только у детей, румянцем. Изящный, слегка вздернутый носик словно принюхивался к чему-то и потому то и дело морщился, что придавало всему лицу легкий оттенок капризности. А светло-серые глаза смотрели из-под густых бровей с лукавой усмешкой, словно хотели продемонстрировать, что хозяйка их не так проста, как может показаться.

Оглядев незнакомку, народ странным образом успокаивался, как будто понимал, что здесь на самом деле особый случай, требующий обслуживания вне очереди.

Когда Галя добрела до пляжа, основная масса отдыхающих уже начала покидать его, и это было самое приятное – не лежать в куче тел, а наслаждаться открывшимся пространством.

Лариса, как и обещала, все еще была на пляже. Галя подошла к ней, стала раздеваться.

– Вот твой лежак, – сказала Лариса и убрала с него свои вещи, которые должны были означать, что здесь занято.

Девушки минут десять полежали на солнце, потом искупались и снова улеглись, блаженно растянувшись прямо на гальке.

– Привет папуасам! – раздался знакомый голос.

Галина привстала. Это был Кирилл, в шортах, с пляжной сумкой через плечо, загорелый, улыбающийся, с какой-то травинкой в губах. Она подумала, что давно не видела его таким спокойным, ясным, безмятежным. Видимо, время все-таки лечит.

– Давай к нам, Кирюша, – предложила она.

Он извлек из сумки полотенце, расстелил на свободном лежаке, лежавшем рядом с лежаком Ларисы, и плюхнулся на него с таким удовольствием, что не оставалось сомнений – Кирилл освободился наконец от пагубной зависимости от Тамары.

– Познакомься, это моя московская соседка Лариса, тоже врач, – представила ее Галя.

Кирилл чуть завалился на бок в сторону Ларисы, протянул руку:

– А я Кирилл.

– Лариса, – ответила девушка.

– Я запомнил.

Они лежали, вяло перебрасываясь отрывочными фразами, – под разморившим их солнцем говорить не хотелось.

– Как насчет поесть, дамы? – спросил Кирилл.

– Я бы не отказалась, – заявила Лариса, поднимаясь. – Сейчас в ресторане как раз свободно, большинство уже отобедало.