Я тебе верю - Осипова Нелли. Страница 39

Обследование отца принесло горькое разочарование – у него оказалось неоперабельное запущенное злокачественное заболевание, на которое он никогда не жаловался, по-мужицки преодолевая недуг или на самом деле не испытывая недомогания. Теперь уже трудно было установить истинную причину такого позднего диагностирования. Единственным ощутимым симптомом стало постепенно наступающее истощение. Отец худел, хотя на аппетит не жаловался, стал быстро уставать, жаловался на дурной городской воздух, от которого, по его мнению, все напасти, и стал проситься обратно, в деревню. Иван не мог найти правильного решения – сказать ли матери сейчас об обреченности отца или просто ждать. Вопрос решился сам собой. В один из вечеров, когда отец уснул, мать попросила сына выйти на кухню для разговора.

– Ванечка, сынок, хоть ты и молчишь, слова мне не скажешь, а я все ж своим умом поняла: не жилец он, не жилец… Отвези нас домой, пока не слег он вконец, а потом уж поздно будет. Там и стены родные, и воздух здоровый, да и хозяйство какое никакое, а присмотра требует.

Как ни убеждал ее Иван, что здесь, в клинике, отцу будет лучше – тут и уход, и поддерживающая терапия продлят ему жизнь, мать не соглашалась.

– Ты пойми, Ваня, он ведь и сам чувствует и все твердит, что хочет умирать в своем доме, на своей постели.

– Он мне ничего такого не говорил, – возразил Иван, – с чего ты взяла?

– Да не говорит, потому что огорчать тебя боится. Неужто думаешь, мы не видим, сколько забот и работы у тебя?

Так и не смог Иван убедить ее. Пришлось отвезти родителей в калужское село, а самому вернуться, терзаясь чувством вины – если бы раньше он спохватился, еще можно было бы спасти, что-то сделать…

Через полгода отца не стало.

После похорон Иван решил не оставлять мать одну, уговорил продать дом и хозяйство – ведь все равно она не работник, а за ее здоровьем ему сподручнее следить в Москве, а не на расстоянии. Мать довольно быстро согласилась – с кем же ей оставаться, как не с единственным сыном?

К началу 1951 года Ивану удалось обменять свою комнату на небольшую двухкомнатную квартиру, доплатив вырученные за деревенский дом деньги. Радости матери не было конца – все свое, удобное, чистое, вода горячая круглые сутки, батареи греют не хуже деревенской печи, магазин рядом. Чего еще желать? Если бы муж еще чуток пожил, вместе с ней порадовался новой квартире… Она подумала, что это неправильно, когда первым уходит мужчина, потому что женщине труднее одной, нежели ему. Вот Иван живет бобылем столько времени, а все у него в порядке – и работа, и жилье, хоть в общежитии, хоть в комнате, которую ему по первости дали. Она глубоко вздохнула, подумала, что если он вскорости не женится, то вряд ли она дождется внуков. Но разговоров на эту тему с сыном не вела. Только раз осмелилась спросить у него, когда же он соберется жену привести в дом, ведь нынче тридцать второй год ему пошел. Иван пожал плечами и ничего не ответил.

Между тем молодой, красивый мужчина не был обделен женским вниманием, на него заглядывались и врачи, и медсестры, ненавязчиво, но недвусмысленно предпринимая тщетные попытки соблазнить его. И всегда в такие минуты он вспоминал свою Ксюшу, каждый раз пытаясь определить меру своей вины в ее гибели. Все мысли и рассуждения по этому поводу начинались с пресловутого «если бы» – если бы он настоял и они поженились… если бы он не обращал внимания на ее жалобы, что ей с ним скучно… если бы, если бы…

Зато с диссертацией все двигалось прекрасно: на ученом совете уже состоялась предварительная защита, оппоненты и руководитель говорили хорошие слова и о работе, и о самом диссертанте. Теперь следовало дождаться окончательной защиты, а до того пройти чертову уйму бюрократических и организационных препон, начиная с цензуры и кончая письменными отзывами рецензентов. И доктор Пастухов ринулся преодолевать новые для себя препятствия.

К этому времени срок ординатуры уже был исчерпан, и профессор, руководитель клиники и он же руководитель диссертации, намеревался назначить Ивана на должность ассистента клиники, но из-за отсутствия кандидатской степени и чтобы не потерять эту ставку, его сделали и.о. ассистента, то есть исполняющего обязанности. Теперь оставалось ждать защиты, утверждения ВАКом, всеядным и беспощадным чудовищем под названием Высшая аттестационная комиссия.

Работы в клинике прибавилось, и не из-за новой должности, а скорее всего, из-за растущей популярности хирурга.

Наконец наступило время отпуска. Традиционно клиники закрывались на целых два месяца, но отдыхать так долго Иван не привык, поэтому месяц он провел дома, к радости матери, и посвятил его изучению английского языка. С немецким у него было получше, помогали школьные знания и занятия в институте. Учить английский самостоятельно, без педагога, было сложнее, но он поставил перед собой задачу и, как всегда, упорно двигался к цели.

Второй месяц он провел вместе с матерью в Краснодарском крае, куда после лечения в Усть-Лабе регулярно ездил.

Вернулся Иван после отпуска не просто отдохнувшим и загорелым, а каким-то обновленным и просветленным в прямом смысле этого слова: его пшеничные волосы сильно выгорели и теперь уже почти не отличались от седых прядей, которые он приобрел во время войны. На их фоне его светло-голубые глаза казались чуть темнее обычного.

Врачи клиники встретили его тепло, в конце дня устроили в ординаторской импровизированный «блиц-межсобойчик», как по традиции назывались подобные проводы-встречи в отпуск и из отпуска. Иван принес с собой огромную сумку с тщательно завернутыми в газетную бумагу банками, полным вкусной горячей еды, приготовленной матерью. Посидели минут двадцать, наговорили ему кучу комплиментов и разошлись.

На следующий день Иван обошел свои палаты, внимательно осмотрел всех больных и пошел в ординаторскую делать записи в историях болезни, планировать предстоящие операции. Он засиделся почти до пяти часов и когда уже заканчивал работу, в дверь заглянула молоденькая девушка в белом халате, без шапочки, зыркнула на него острыми озорными глазенками, испуганно ойкнула и выпалила:

– Простите!

– Вы кого-то ищете? – спросил Иван, решив, что это пришла посетительница к больному и заплутала в поисках нужной палаты.

– Я ищу Анну Васильевну. Вы не знаете, где она?

Анна Васильевна, уже немолодой хирург, работала ассистентом в клинике. Видимо, посетительница хотела поговорить с ней о своем родственнике или знакомом, который лежит здесь.

– Она уже ушла. Приходите завтра, после двух, – ответил Иван.

Девушка улыбнулась.

– Да нет, я здесь работаю, в операционной. Понимаете, мы закончили операцию, а Анна Васильевна торопилась и когда размывалась, оставила в предоперационной свои очки… вот, – она протянула ладонь, на которой лежали завернутые в марлевую салфетку очки, будто хотела убедить в правдивости своих слов.

– Вот оно что… Давайте сделаем таким образом: вы сейчас позвоните ей, скажите, что очки нашлись, чтоб она не волновалась, а я положу их в шкаф до завтра или как она скажет.

– Я не знаю ее телефона, – растерялась девушка.

– Телефоны всех врачей записаны и лежат вот здесь, под стеклом, – Иван указал на столешницу письменного стола, за которым сидел.

– Спасибо, я быстро, – девушка взглянула на список и стала набирать номер. Переговорив с врачом, она обратилась к Ивану: – Анна Васильевна просила оставить их в шкафу.

– Прекрасно. И спасибо вам. – Иван взял у нее сверток, открыл дверцу шкафа и положил очки на полку. – Вот здесь, на верхней полке, на случай, если я буду занят со студентами.

Девушка попрощалась и ушла.

Минут через десять и он собрался, снял шапочку, халат, переодел обувь и вышел из ординаторской.

На следующий день, утром, перед операцией, Иван Егорович столкнулся в ординаторской с Анной Васильевной. Она с огромным уважением относилась к нему, ценя в нем и человеческие качества, и высокий профессиональный уровень. Что и говорить, опыт фронтового хирурга выгодно отличал его от других молодых врачей, и довольно быстро после возвращения в alma mater Иван справедливо вошел в число ведущих хирургов клиники.