Лейла. По ту сторону Босфора - Ревэй Тереза. Страница 39

Перед ним сидел Селим-бей в безупречном стамбулине, с бумажным пакетом в руках. Турок с интересом рассматривал Луи. Хозяин конака кивком указал на стоящий на медном подносе кувшин. Луи осушил сосуд с такой жадностью, что пролил воду на рубашку. Рукавом отер губы.

— Спасибо, друг мой, — сказал он хрипло.

Селим задумчиво кивнул.

— И давно это?

Луи посмотрел на него искоса. Он боялся момента, когда придется давать объяснения. К тому же француз знал, что не сможет долго лгать такому человеку, как Селим. Правда была проще, порядочнее.

— Привычка из Сайгона. Знаю, что у вас это не так распространено. Но я даже не сопротивлялся соблазну.

Капитан зажег сигарету, его руки дрожали.

— Не судите меня, — нервно пробормотал он.

Селим осторожно выплюнул скорлупку фисташки и протянул Луи пакет. Француз жестом отказался.

— Так приятно освободить разум, а о теле вообще забыть, — продолжил он, оправдываясь. — Но вы, Селим-бей, не сможете понять меня, вам не нужно ничего забывать.

Луи упрекнул себя за толику зависти, скользнувшую в словах. Француз, вообще, считал, что жаловаться на судьбу отвратительно, но после смерти лучшего друга ни разу не ощущал такого родства душ, как с Селимом.

— Я хотел бы быть хорошим мужем и отцом, но я на это не способен, — с горечью прошептал он. — Жена не выносит меня, и я не знаю, как общаться с дочерью. Нужно же где-то искать утешение, а?

Селим вскинул брови. Он знал кое-что о французском капитане, с которым провел немало приятных вечеров перед отъездом в Париж, но не ожидал таких откровений. Селим не был большим знатоком отрицательного воздействия опиума, но налицо были темные круги под глазами, болезненно-бледное лицо и пергаментная кожа. Возможно, повышенная эмоциональность — еще одно последствие курения? Француз был ему симпатичен, хотя и не набивался в друзья. Иногда бывает такое состояние — хочется найти благодарного слушателя, но и не обсуждать тему бесконечно. Хозяин канака снова начал грызть фисташки, любуясь красками заката на Босфоре. Но все же трудностей предостаточно. В последние дни политическая ситуация обострилась. Уже несколько дней систему лихорадило, а секретарь султана находился в самом центре бури.

— У каждого из нас есть слабости и тайны, — прошептал Селим. — Ничто и никогда не бывает таким простым, как кажется. И никогда не бывает просто ни с женщинами, ни с совестью. Только вы можете перестать судить себя, но не другие. Но вы должны избегать того места. Иначе оно вас погубит.

Луи чувствовал себя как-то странно. Он разоткровенничался, и стало легче. Такого с ним не было уже очень давно. В горле стоял ком. Он не смог ничего ответить, но был признателен Селиму за то, что тот выслушал его.

На следующий день у себя в кабинете в одном из корпусов дворца Йылдыз Селим почти пожалел о том, что не познал прелестей опиума. Перед ним лежала россыпь газет, как османских так и европейских. Все задавались одним вопросом — каково будущее Мустафы Кемаля, избранного в сентябре 1919 года Сивасским конгрессом главой Представительного комитета. Засевшая в Анатолии теневая власть, сделав в конце 1919 года своей резиденцией Анкару, стала фактически временным правительством Турции, располагая войсками, управляя телеграфной сетью, удерживая страну под административным контролем, заменив чиновников надежными людьми. И отныне во всеуслышание комитет требовал отставки великого визиря.

Один из советников падишаха заметил, что Дамат Ферид-паша сам навлек на себя неприятности, так как пытался противодействовать Представительному комитету. Провал был громким. Захваченные мятежником документы свидетельствовали о том, что османское правительство действовало в сговоре с британцами. Раскрыв предательство великого визиря, Мустафа Кемаль требовал его немедленного ухода.

— И что же произойдет, если он не уйдет в отставку? — пробурчал Селим.

— Если великий визирь не уйдет в отставку, Кемаль отрежет Анатолию от Стамбула, — ответил советник. — Кемаль утверждает, что народ доверяет только его императорскому величеству и что правительство намеренно отдаляет нацию от суверена.

— Пустые угрозы.

— Не заблуждайся. Он уже много чего претворил в жизнь. Отныне можно вести диалог только с его людьми из провинций. А провинциалы до сих пор радуются, что этот славный человек клянется в верности трону, — подтрунил он.

— Не верю ни единому слову, — прорычал Селим, наливая себе воды. — Этот конгресс был инициативой республиканцев. Кемаль знает, что страна не потерпит ни малейшего сомнения в неприкосновенности падишаха, но я-то Мустафу знаю. Это лис, выжидающий время. Он вышвырнет Его Величество при первой же возможности, — заключил он, резко взмахнув рукой.

Собеседник побледнел. В дверь постучали, и молодой секретарь протянул документ советнику. Тот пробежался по бумаге взглядом.

— Что это? — с любопытством спросил Селим.

— Список журналистов и писателей с экстравагантными взглядами. Меня не перестает удивлять число женщин, которые считают полезным высказывать свое мнение, — ехидно заметил он. — Однако их рубрика «письма читателей» просто впечатляет, и мы вынуждены признать их влияние. Ты знал, что Халиде Эдип предлагает нашей стране стать американской подмандатной территорией?

— Как будто можно доверять этому кретину Уильсону! — воскликнул Селим, у которого остались в памяти надменность американцев и их полное непонимание Ближнего Востока.

— А некая Лейла-ханым стала популярной за последние месяцы, но, в отличие от ее коллеги, никто не знает ее в лицо. Она отправляет статьи главному редактору по почте. И пока нашим людям не удалось ее идентифицировать.

Селим мысленно содрогнулся, но внешне себя не выдал. В императорском дворце слухи разносятся быстро. Еще в начале карьеры он научился скрывать свои чувства. «Лейла никогда не писала бы для газет!» — принялся он себя успокаивать. Его жена не интересовалась политикой. Однако в душе зародилось маленькое сомнение. Советник собрался спрятать список в папку, и Селим с равнодушным видом попросил взглянуть на список одним глазком… Неожиданно его пробрало холодом. Газета, для которой писала эта женщина, принадлежала мужу Зейнеп-ханым, кузины Лейлы.

Оставшись один, Селим принялся перебирать газеты. Выбрал несколько страниц и засунул в карман. Затем схватил телефон и предупредил, что отлучится. Фиакр довез секретаря до ближайшего трапа дворца Долмабахче, где он отыскал свободный каик. Поднявшись на борт, Селим устроился на подушках так, чтобы не мешать двум гребцам в парусиновых штанах и легких рубахах.

Он решил воспользоваться поездкой, чтобы почитать статьи. Потрясение сменилось гневом. Как Лейла осмелилась взять на себя такую инициативу, не спросив у него разрешения? «Потому что ты никогда бы ей не разрешил! — разозлился он. — Да чтобы жена секретаря падишаха, молодого перспективного дипломата, писала письма, содержащие угрозу для правительства!» Он и сам не питал большого уважения к Дамат Ферид-паше, считая его манипулятором и ничтожным человеком, но за спиной его величества нужно оставаться едиными.

Селим указал гребцам на йали. Мужчина сгорал от нетерпения увидеть жену, потребовать от нее объяснений. Он прикажет ей немедленно прекратить глупости. Селим вспомнил о вспышках гнева Лейлы первое время после женитьбы. Появление детей успокоило супругу, что вовсе не удивительно, женщина всегда расцветает со своим чадом. «Может, пора задуматься о третьем ребенке?» — спросил он себя.

В розарии работали садовники. Ахмет с громкими криками прыгал с понтона, подогнув коленки. Женщины сидели кружком на ковре, ели сладости и пили шербет. Наверняка сироп из ежевики, особый домашний напиток. Перихан в белом кружевном платьице скакала за обручем. Когда каик подошел к понтону, она подбежала к отцу. Селим положил плату за поездку на ковер на дне лодки и осторожно сошел на понтон. Малышка обняла его. Он смеясь, подхватил ее и закружил.

— Что ты здесь делаешь? — спросила Лейла, поднявшись, чтобы приветствовать супруга. — Мы тебя сегодня не ждали.