Лейла. По ту сторону Босфора - Ревэй Тереза. Страница 60

Гардель был озадачен. Неужели Лейла в кого-то влюблена? Но где бы турчанка встретилась с мужчиной? Она вела затворническую жизнь. Луи отметил у себя мимолетный порыв ревности.

— Я должна вас покинуть, — произнесла женщина, отдавая письмо Розы. — Вы сейчас к Селиму? Ваши визиты для него, как свет.

— К сожалению, я должен присоединиться к своим людям. Мы на рассвете отплываем в Анатолию. На меня возложили задачу доставить туда несколько французских граждан. Начались некоторые разногласия с Мустафой Кемалем.

Глаза Лейлы заблестели. Похоже, в дипломатическом плане ветер повернулся в пользу националистов. В начале года победа турок над греческими войсками в сражении при деревне Инёню подтолкнула французское правительство серьезно рассмотреть сближение с правительством Ангоры. Волнения в оккупированной французами Киликии, а также в Мосуле и Месопотамии, готовность советской власти договориться с Мустафой Кемалем спровоцировали страны Антанты пересмотреть условия Севрского договора.

— Как же вам повезло! — воскликнула молодая женщина, когда они вместе подходили к дому. — Я вам так завидую…

Она подумала о Хансе, который, вероятно, находился именно там. После последней их совместной ночи он сообщил ей, что возвращается в Анатолию и будет сражаться на стороне турок. Она была против, не хотела, чтобы любимый подвергал себя опасности, желала, чтобы он оставался в Берлине, но Ханс не принимал возражений. «По крайней мере, я буду на той же земле, что и ты», — заявил он.

— Вы считаете, что мы победим? — вдруг спросила она с детским нетерпением.

Луи пожал плечами.

— Ситуация еще крайне нестабильная. Греки до сих пор считают себя победителями, и они превышают вас по численности и по вооружению. Единственная для них помеха — то, что они потеряли поддержку союзников после отстранения от дел премьер-министра Венизелоса. Теперь все зависит от выдержки и стратегического мастерства.

Они подошли к дверям гаремлика. Луи поцеловал руку Лейлы.

— Как всегда, на все Божья воля, — вздохнула женщина со смиренной улыбкой. — А время Господне нам не принадлежит, ведь так?

Глава 14

Ханс Кестнер лежал на животе, скрывшись за скалистыми насыпями. Глаза налиты кровью, на языке был горький привкус. Его униформа сливалась по цвету с камнями, а все металлические детали были навощены ваксой, чтобы не отблескивать на солнце. Неподвижно и молчаливо вот уже несколько дней он следил за неумолимым продвижением греческих войск к Ангоре. В одиночестве и постоянно настороже, он довольствовался припасами, которые смог с собой унести.

Колонны греческой армии пересекли пустыни и горы, чтобы взять турок в клещи. Но военный транспорт не выдержал условий степи. Теперь солдаты короля Константина продвигались на запряженных волами и верблюдами повозках в клубах пыли. «Как хеттские воины в былые времена», — подумал Ханс, наблюдая за медленным движением завоевателей.

Рискуя быть убитым или взятым в плен, он несколько раз приближался к пехотному отряду, чтобы оценить состояние угнетенных жарой, малярией и унылыми пейзажами людей. Их продовольственное снабжение было настолько беспорядочно, что им приходилось довольствоваться жареным маисом. У командиров были неточные карты. Будучи знатоком местности, Ханс быстро догадался, что греки плохо здесь ориентируются. Но, несмотря на препятствия, они все же достигли сердца Анатолии, благодаря, в частности, речам командиров генерального штаба, напоминавшим о завоеваниях Александра Великого. Греческая армия вынудила Мустафу Кемаля отдать приказ об общем отступлении на триста километров. Кемаль обозначил последним ориентиром реку Сакарью.

Стратегическое решение было весьма смелым. В случае поражения последствия могли быть катастрофическими. Однако нужно было идти на риск: Турция была в смертельной опасности. Менее чем в сотне километров Великая Национальная Ассамблея негодовала. А жители Ангоры паковали вещи и торопились в Кайcери или Сивас. Если древний город, символ национального сопротивления, будет завоеван греками, мечта свободной и независимой турецкой нации можетрухнуть навсегда.

Ханс провел языком по сухим губам. Он составил представление о численности батальонов и стратегии офицеров. Пришло время возвращаться и доложить об этом. Он опустил голову на руки. Его изнеможенное тело весило целую тонну. До него доносились приказы, перекрикивающие скрип телег и бряцанье оружия. Вот уже несколько дней ему не давал покоя топот бесчисленных шагов. Какой нужно обладать смелостью, какая должна быть у турок вера в Провидение, чтобы не потерять надежду победить! Они получали от советской власти скупые партии оружия. Согласно приказу Мустафы Кемаля, вся страна поддерживала солдат, закон обязывал каждую семью передать властям пакет белья и пару обуви. Реквизировали также лошадей и волов, запасы кожи и масла. Каждый ремесленник работал на армию в соответствии со своими возможностями. Новобранцев призывали с минаретов. Шли безжалостные дикие бои. Позади войск оставались разграбленные, сожженные, опустошенные села.

Когда Ханс наконец пошевелился, от него метнулась ящерица. Камни ранили его руки и рвали униформу, но он еще долго полз, опасаясь быть замеченным. Когда он был достаточно далеко, встал, проверил по компасу местонахождение и двинулся в путь.

Несколько километров Ханс продвигался размеренным шагом, движимый той же несгибаемой волей, которая несла его через Аравийские пустыни во время Великой войны. Ему нечего было противопоставить суровой, выжженной солнцем земле — нечего, кроме терпения и смирения. Анатолия не была его врагом. Она удовлетворила его самые большие археологические мечты, открыла тайны, приучила к вкусу свободы.

Он посасывал камешек, чтобы выделялась слюна, и пытался сосредоточиться на неподвижной точке, которая была одновременно его надеждой и спасением. У него под веками танцевал облик Лейлы. Он решил вернуться в самый центр сражений, чтобы доказать себе, что достоин этой женщины. Он ненавидел войну, но приносил эту жертву так же беспрекословно, как приветствовал крестьянок, с которыми был знаком с детства, и османских преподавателей, которые великодушно приняли его. Теперь он не был чужим, неверным, он был бойцом, который использовал свои знания во имя победы кемалистской армии.

Вдруг Ханс оступился и тяжело рухнул на землю. Он не мог пошевелиться. В голове мерцали белые вспышки. Затем он перевалился набок, нащупал в кармане несколько липких фиников и насытился их сладостью. Часы остановились. По расчетам немца, нужно было пройти около часа, чтобы добраться до деревушки, где оставил коня.

Ханс встал на колени. У него кружилась голова. Но отдыхать нельзя, нужно передать сведения. Он боялся наступления темноты, потому что у него не было с собой ничего, чтобы идти во мраке. По такой неровной и скалистой дороге невозможно двигаться при свете луны и звезд. С ревом немец поднялся и двинулся дальше.

Два дня спустя Ханс наконец добрался до холма Алагёз, где в одном из глинобитных крестьянских домов Мустафа Кемаль разместил свой генеральный штаб. Он хотя и был провозглашен главнокомандующим и наделен многими полномочиями, но носил обычную солдатскую форму коричневого цвета без погон. У отступившей к верховьям реки турецкой армии появились преимущества, в частности благодаря доступу к железной дороге и источникам пресной воды. Лагерь мало напоминал военный. Не было суеты, как в разгар войны. Здесь можно было встретить кузнеца, крестьян в красных шароварах и синих куртках, а женщины с детьми на спинах перетаскивали на линию огня ящики с боеприпасами.

Ханс отрапортовал Рахми-бею.

— Мустафа Кемаль обрадуется, когда узнает о позициях врага, — поздравил его генерал. — Он изучает положение наших подразделений, затем перемещает их с учетом слабых сторон противника. Если бы у нас были разведывательные самолеты, — озабоченно вздохнул он. — Друг мой, да ты бледен! Пойдем, я приготовлю тебе поесть.