Княжна - Берендеева Светлана. Страница 65
Александр сжал её ладонь, посмотрел внимательно.
Корчмарь, старый худой еврей, встретил их в дверях, проворно согнул сутулую спину.
– Комнату для княгини, – сказал Александр, останавливаясь у дверей, – постель и завтрак. Она останется до завтра, подождёт меня.
Хозяин ещё ниже склонился, взглянул на Марию, спрятал усмешку.
– Всё будет, что пану угодно. Комната та, где пан ночевал, уже прибрана.
Он крикнул по-польски, вышла молодая черноглазая женщина в вышитой рубахе, принесла крынку молока и каравай.
– Может, пан тоже выпьет молочка, которого не хотел дождаться? Парное.
Мария дёрнула Александра за рукав, напомнила:
– Юбку.
Хозяин услышал, спросил:
– Пани угодно переодеться?
– Да, – попросила Мария, – юбку на сегодня, завтра мне привезут.
Корчмарь снова крикнул женщине, достал две тёмные глиняные кружки, разлил молоко, нарезал хлеб.
– Пока жёнка достаёт одёжу, покушайте. Сейчас яишня будет готова.
Александр собирался, как видела Мария, уйти, как только устроит её, поэтому она поскорей притянула его за руку на лавку и пододвинула кружку с молоком. Он выпил её махом и принялся за вторую. И она выпила. А хлеб был таким свежим и запашистым, что от каравая почти ничего не осталось. Яишня и одежда для неё появились одновременно, и она сказала, что сначала переоденется, а потом спустится и поест. Тут он опять собрался проститься, но она была наготове и попросила проводить её в комнату.
Комната была маленькая с косым потолком и открытым окошком. В углу белела постель, из-под которой торчало сено.
Мария чувствовала внутри какую-то странную щекотку. И ей казалось невозможным, что Саша сейчас уедет. Она положила свёрток с одеждой на столик у стены и спросила:
– Тебе обязательно сразу сейчас ехать?
Он переминался посреди комнаты.
– Ну, конечно, я же на службе.
– Могла же у тебя лошадь расковаться, или ещё что.
Она встала напротив него и склонила голову набок.
– На немножко со мной останься.
Он насупился и слегка покраснел.
– Но я же быстро, Туда и сразу обратно. Пакет отвезу, ответ возьму и сразу сюда.
Мария вздохнула и стала стряхивать что-то невидимое с его рукава.
– А они этот ответ, может, два дня сочинять будут.
Он поймал её руку, поднёс к губам, сказал невнятно, прижав рот к её ладони:
– Я их потороплю.
Мария подняла лицо близко к нему и сказала медленно:
– Саша, ты мне муж?
Хотела сказать утвердительно, а получился вопрос, и от этого вопроса он стиснул её плечи, как тисками, и впился губами в её губы.
Комната закружилась вокруг неё, и стало жарко. Она хотела сказать, что здесь очень жарко, но он сам догадался и снял с неё кафтанчик, а потом и рубашку. Постель была прохладной, сено шуршало и вкусно пахло. Она изнемогала от его губ и рук, это было мученье… А он вдруг ткнулся в подушку рядом с ней и застонал со сжатыми губами.
– Что ты? – спросила она испуганно и погладила его по плечу.
– Сейчас, подожди, – сказал он в подушку и полежал так немного. Потом поднял голову и ущипнул губами её ухо.
– Ты ещё красивее, чем я думал.
Он смотрел на неё сверху, поднявшись на локте.
– И вся ты – моя.
Мария почувствовала, что на ней совсем нет одежды, потянула на себя простыню, но он отбросил простыню в сторону.
– Ну уж нет, – сказал он вкрадчиво, – я так долго ждал.
Он провёл ладонью по её груди, и по ней по всей пробежала горячая волна.
– Вы прекрасней греческой статуи, княгиня, никаких покрывал!
Его ладонь спустилась на живот, а грудь заняли губы.
Её умолкшее было томление поднялось вновь ещё больше. Это было так сильно, что она даже перестала бояться. Но всё же, почувствовав прикосновение к тому местечку своего тела, которое никто никогда не трогал, она вздрогнула и невольно сжалась. Сашины глаза склонились к её лицу.
– Что ты испугалась? Не бойся.
– Я не боюсь, – прошептала она.
– Вот и умница, – бормотал он между поцелуями, – ты у меня умница.
Теперь у неё уже не было ничего сокровенного, ничего своего, всё принадлежало ему. Она даже перестала различать, где её тело, а где его, всё было общим. И ей совсем не было больно. Только маленький больной толчок, а потом по телу разлилось пронзительное блаженство и утренний свет погас вокруг неё.
Она очнулась, чувствуя его губы на своей шее.
– У тебя жилка бьётся, – бормотал он.
Она потянулась под прохладной простынёй, выпростала руки. И обе руки немедленно были взяты в плен. Им целовали каждый пальчик и каждый ноготок и пресекали все попытки к бегству.
Она открыла глаза. Он вскрикнул и схватился за сердце.
– Осторожнее! Такими глазами и убить можно.
Она молча улыбнулась. Он немедленно поцеловал её в улыбку.
– Знаешь, – сказал он, оторвавшись от её губ, – я очень понимаю их всех.
Она спросила глазами.
– Ну, Августа, Алексея, пана того польского, как его… Я бы за тебя что угодно сделал, чтоб тебя получить.
– Ты и сделал, – разомкнула губы Мария.
Её голос был хрипловатым, губы плохо слушались.
Александр, услышав этот голос, замычал, как в истоме, уткнувшись в её плечо. От его стона по телу пошла медленна волна, и она уже знала, что это такое. Она протянула руку и положила ладонь на его спину. Какая твёрдая и горячая у него спина! Он посмотрел на неё близко, недоверчиво дотронулся до её груди и восторженно выдохнул:
– Ты меня с ума сведёшь!
А потом всё было снова. Только ещё лучше, потому что она сразу ничего не боялась и не стеснялась, и он тоже.
Солнце переместилось со стены на пол перед окном, когда они оторвались друг от друга. Александр сел, глянул в окно.
– О, ч-ч-ч… Мне же ехать надо!
Он наклонился, быстро несколько раз поцеловал её лицо.
– Машенька, мне ехать надо. Я быстро вернусь.
Мария поднялась, придерживая простыню на груди.
– Я с тобой спущусь. Дай мне одежду. И отвернись.
– Зачем же отворачиваться, – спросил он лукаво.
– Ну, Саша!
– Ладно-ладно.
Он одевался, отвернувшись от неё. Она видела его спину с мощно перекатывающимися под белой кожей желваками. Спина была совершенно белой, а шея, лицо, кисти рук загорели до черноты.
Её одежды всего и было, что белая рубаха с вышитыми рукавами и воротом да шерстяная понёва в красно-чёрную клетку.
– Я готова, – сказала она, обёртывая вокруг головы белый плат.
Александр обернулся и увидел вместо своей Маши хорошенькую поселянку с мешковатой фигурой.
– А голову зачем? – спросил он, указывая на платок.
– Как же, – ответила она гордо, – я ведь теперь баба, непристойно с непокрытой головой.
Он рассмеялся, подхватил на руки.
– Баба ты моя!
Внизу на вопрос о яишне корчмарь осклабился.
– Уж какая теперь яишня, ясновельможный пан, обедать пора. Вот, не изволите ли, есть уха куриная, рыба фаршированная, мозги телячьи, бараний бок…
Александр нетерпеливо кивнул.
– Княгине подайте. И всё, что надобно для неё.
Он значительно глянул на кланяющегося еврея, и тот ещё пуще закланялся, закивал, забормотал угодливо.
Мария всплеснула руками – как же он поедет голодный!
Сказала корчмарю:
– С собой заверни что-нибудь. Жаркое, хлеба.
Торопливо, чтобы Саша не успел возразить, зачастила:
– На ходу жевать можно. Сытому ведь и дорога короче.
Когда Александр уже засовывал в седельную сумку собранный хозяином перекус, она, глядя в сторону, попросила:
– Ты не слушай там никого. Возьми у Вареньки платье, а у Марьи Васильевны, у княгини Долгорукой, мою шкатулку, она знает. А больше ни с кем про меня не говори. Ладно? А то там… сплетни всякие…
Она робко подняла на него глаза.
Он был уже в седле. Соскочил, обнял крепко.
– Любушка моя! Да как же я могу, после всего… Ты не тревожься. Какие нравы при польском дворе, это все знают. И злословие придворное тоже известно. Ты не тревожься.