Обитель любви - Брискин Жаклин. Страница 62

Все запахи заглушал аромат роз. Многие сады лишились утром своих самых красивых цветов, которые перекочевали в малую столовую дома Ван Влитов, где стоял лакированный деревянный гроб. Малиновые розы покрывалом устилали его крышку, а белые стояли в высоких вазах. Самые маленькие цветы помещались в ликерных бокалах, расставленных по подоконникам. Подобное цветочное изобилие было обычным для Лос-Анджелеса, где выращивание цветов не требует никаких усилий. Вокруг гроба, однако, не стояли стулья для главных плакальщиков. Это было единственным отступлением от местных традиций.

Бад и Три-Вэ встретились у гроба матери впервые после их драки. Они долго и напряженно смотрели друг на друга, потом Бад резко повернулся и ушел на веранду. Три-Вэ и Юта перешли в гостиную, где на камине, прямо под портретом дона Винсенте, стояла в рамке фотография доньи Эсперанцы. У Юты снова вырос большой живот. Она все пыталась унять Чарли Кингдона, смуглого любопытного и очень живого малыша, когда принимала соболезнования от гостей.

Весь день люди шли в дом Ван Влитов, ибо застенчивую донью Эсперанцу очень любили. Весь город разделил скорбь семьи: люди, которые осели здесь давно, как Хендрик, и недавние поселенцы, одетые в черное престарелые дамы, приходившие оплакивать покойницу, и их мужья, дети и внуки тоже плакали, ибо считалось, что умерла их родственница. Франц Ван Влит, бакалейщик, пришел, сел на стул в холле и так и не вставал с него до самого конца церемонии. Рядом сидела его дородная жена-испанка, которую он привез с севера, откуда-то из-под Монтеррея. Пришли и бурильщики из бригады, которая работала на Бада, его друзья.

Отсутствовали только те, которых все называли «мамиными людьми», ибо они уже простились с последней урожденной Гарсия. Боль их утраты была велика. У покойной было доброе сердце. Об этом сказал Хендрик. Обычно совсем не возвышенный голландец, рыдая, вопросил:

— Какой прок будет Лос-Анджелесу от двух железных дорог, трамваев, множества туристов, электричества и всей нефтяной индустрии, если перестало биться сердце благородной испанки?!

Наутро после похорон Марию нашли мертвой в ее клетушке на чердаке. В руках она сжимала мешочек из кроличьей шкурки со своими амулетами.

Туманным декабрьским утром Три-Вэ искал нефть вблизи Сан-Падро. Смерть матери ошеломила его, но желание найти нефть не пропало. К полудню он приблизился к крутому бурому холму. Спешившись и держа лошадь в поводу, он поднялся на его вершину, где скалы пирамидой громоздились одна на другую. Это был его ориентир. В соленом воздухе над головой у него шумели чайки. Море было затянуто сплошным туманом.

Наслаждаясь уединением, Три-Вэ достал из седельной сумки пакет с едой, которой его снабдила Юта. Она, как всегда, приготовила слишком много, поэтому, насытившись, он откинулся на спину и стал швырять хлеб чайкам, которые тут же устроили из-за него драку. Три-Вэ расслабился. Мысли текли сами по себе. Ему почудилось, что он на острове, и вспомнилась древняя легенда о Калифорнии: «Знай же, что по правую руку от Индии лежит остров Калифорния, от которого рукой подать до Земного Рая. Остров этот населен смуглыми женщинами, среди них нет ни одного мужчины, и они живут как амазонки, их сила огромна, а храбрость велика». Перед его мысленным взором возник образ матери, когда она еще была молода: высокая, статная, темноволосая... «Их остров неприступен: крутые утесы вздымаются посреди его, скалистые берега обрываются прямо в море. Оружие у тех женщин только золотое, как и сбруя диких зверей, которых они приручили и на которых ездят верхом. И, кроме золота, на всем острове нет другого металла...»

Голова Три-Вэ качнулась, словно он почувствовал чье-то приближение. Подмышки у него мгновенно вспотели. Встав на колени, он нагнулся и прижался щекой к сухой холодной земле.

— Она там, — проговорил он. И в ту же секунду ему показалось, что он почуял запах нефти, навсегда завладевший его сознанием: насыщенный нефтяной запах brea. Его темные глаза увлажнились.

Это пустынное место недалеко от Сан-Педро называлось Сигнал-хилл. Три-Вэ купил здесь по дешевке десять акров, нанял бригаду бурильщиков, и началась работа. Он всегда был неважным начальником, но рабочие попались неплохие. Бог ведает, где и как они ошиблись, но только на глубине 2061 фута они потеряли бур и не смогли его выловить. Три-Вэ купил новый бур и стальной трос, который был прочнее пеньки. Они перенесли установку в другое место и опять принялись бурить. И снова ни намека на нефть.

Глубина шестой скважины достигла уже почти трех тысяч футов, когда Юта визгливо закричала, что у них осталось меньше сотни долларов. Она уже нянчила к тому времени их второго сына, Тома, которому было три месяца. Пока Юта кормила малыша, Три-Вэ усадил Чарли, непоседливого двухлетнего мальчугана, себе на колени. Прижав к себе Чарли покрепче, Три-Вэ откинулся на спинку стула. Наступило странное расслабляющее облегчение. «Деньги кончились, — подумал он. — Наконец-то они кончились». Странно, но почему-то эта мысль притупила то чувство вины, которое не отпускало его со дня исчезновения Амелии.

— Нельзя нам жить в Лос-Анджелесе, — проговорил он.

Юта согласилась.

— Мы должны уехать. На то есть воля Господа.

В последнее время все свои решения она отождествляла с божественной волей.

Они переехали чуть севернее в Бейкерсфилд, жаркий тихий поселок в удаленной от побережья долине. Юта взяла в долг у свекра денег и сняла большой квадратный дом со множеством спален, которые она стала сдавать «порядочным леди и джентльменам». Она прослыла раздражительной хозяйкой, но зато у нее всегда была хорошая кухня и пирожки к каждому приему пищи.

Три-Вэ теперь редко спал с женой в их спальне наверху.

Он работал на «Юнион ойл», вел геологоразведку. Разъезжал по округе в рессорном фургоне, набитом современными романами, сборниками стихов и географическими картами. Была там и кирка, компас Брантона, куль сена, мера зерна, 10-галлоновый бочонок с водой, два брезентовых бурдюка с ромом и запас бекона. Ромом и беконом он делился с пастухами-басками, которые встречались ему в пути. В горах под звездным небом он жевал ломти хлеба, отрезанные пастухом от огромного круглого каравая, а пастух в это время жарил его бекон. Баски сошлись с Три-Вэ в основном потому, что испанский был для них вторым языком, как и для него. Они могли с ним потолковать о том о сем. Он отдыхал с ними на привалах. Им доставляло удовольствие рассказывать ему о необычных скальных формациях, о нефтяных выходах на поверхности земли, о местах, поросших бурой травой, что тоже было верным признаком наличия нефти.

Вдали от Лос-Анджелеса, где остались пережитые им поражения, измены, чувство вины и воспоминания, вдали от своего брата Три-Вэ чувствовал странное умиротворение.

Бад стоял перед особняком в стиле королевы Анны, где он когда-то жил. Вернувшись из бесполезной поездки во Францию около полутора лет назад, он занял номер на втором этаже отеля «Надо», что на углу Спринг и Ферст. С тех пор он ни разу не переступал порог дома, который выстроил для жены. У Лию теперь было свое дело, но вместе со своей женой Хуанитой он продолжал следить за домом.

Свет горел во всех окнах, отовсюду доносились голоса людей. Глубоко вздохнув, Бад взбежал по ступенькам крыльца. В столовой суетились два помощника аукционера, развешивая на мебель ярлыки с ценами. Бад был здорово пьян и поэтому весело приветствовал этих людей. Двери в гостиную были распахнуты. Сюда со всего дома снесли фарфор и белье, которое было приданым Амелии. Он взял в руки наволочку от подушки. На ней были вышиты инициалы «А. Л. Д.» Ему показалось, что сквозь пыльный запах давно не стиранной наволочки он чувствует аромат розы... Амелия всегда клала в бельевой шкаф саше с лепестками роз. Это был аромат ночей, которые они провели вместе...

К тому времени Бад был уже уверен в том, что она умерла. Ее последние слова, обращенные к нему — «Бад, всегда помни: я люблю тебя!», — не покидали его. Горе он пытался глушить в суматохе дел и в тяжелой работе, но эти слова не выходили у него из головы. Он считал, что, кроме смерти, нет другой причины, которая бы разлучила их. И тем не менее продолжал оплачивать нанятых детективов на двух континентах. Почему? Он и сам не знал. Но по той же необъяснимой причине он так долго откладывал продажу этого дома.