Год садовода - Чапек Карел. Страница 8

Вообще с покупкой посадочного материала — сущее наказание. В марте владелец питомника вашего заказа обычно не выполняет из-за того, что еще холодно и культуры не высажены; в апреле тоже не выполняет, так как у него слишком много заказов, а в мае — потому, что почти все уже продано. Белой буквицы больше нет; возьмите вместо нее дягиль: у него тоже цветы желтые.

Но бывает и так, что почта вдруг доставит вам корзину с заказанными культурами — ура! А мне как раз требуется на куртину что-нибудь повыше — между омегой и острожей. Посажу-ка туда диктамнус — ну да, который еще называется диптаном, или глистным корнем. Присланный саженец, правда, какой-то крохотный, но ничего, вырастет — не успеешь оглянуться!

Проходит месяц — саженец не хочет расти; так, что-то вроде низенькой травки: не будь это диктамнус, можно подумать — диантус. Нужно его как следует поливать, чтоб лучше рос. И цветы какие-то розовые…

— Посмотрите, — говорит садовод опытному человеку, пришедшему к нему в гости. — Какой низкий диктамнус.

— Вы хотите сказать — диантус, — поправляет гость.

— Ну да, диантус, — подхватывает хозяин. — Я оговорился. Мне подумалось, что между этими двумя высокими многолетниками лучше было бы посадить диктамнус. Как по-вашему?…

В любом пособии по садоводству сказано, что “выращивать культуры лучше всего из семян”. Но ни одно из них не говорит о том, что в отношении семян у природы есть свои правила. Например, существует закон, по которому у вас либо ни одно семя не прорастет, либо прорастут сразу все. Человек говорит себе:

— Хорошо бы посадить что-нибудь декоративное колючее, — скажем, цирзиум или остропестр.

И покупает по мешочку семян того и другого, высевает их и любуется дружными всходами. Приходят время их рассадить, и садовод радуется, что у него сто шестьдесят горшочков с буйными ростками. “Самое лучшее дело — из семян выводить”, — думает он,

И вот уже пора высаживать в грунт. Но куда их девать — целых сто шестьдесят колючих саженцев? Каждый свободный клочок земли уже утыкан ими, и все-таки остается сто тридцать с лишним. Неужто после стольких трудов — в мусорную яму кидать?

— Не надо ли вам саженчиков цирзиумов, сосед? Они ведь такие декоративные.

— Что ж, пожалуй.

Слава богу, сосед взял тридцать штук и начинает метаться с ними по саду, — не зная, куда воткнуть. Есть еще сосед по другую руку и напротив…

Да поможет им бог, когда у них вырастут этакие двухметровые декоративные колючки!

Благодатный дождь

Почти в каждом из нас таится некая наследственная частица сельского хозяина, — пусть даже на окне нашем не растет ни пеларгонии, ни морского лука; если целую неделю светило солнце, мы уже начинаем озабоченно поглядывать на небо и при встрече вести такие разговоры:

— Пора бы быть дождю, — говорит один горожанин.

— Пора бы, — отвечает другой. — На днях я был на Летне. Там такая сушь, что земля трескается.

— А я на днях ездил по железной дороге в Колин, — продолжает первый. — Страшно сухо.

— Нужен хороший дождь, — вздыхает второй.

— Чтоб хоть три дня лил, — подтверждает первый.

Но солнце палит, и Прага мало-помалу пропитывается жарким запахом пота, в трамваях уныло преют человечьи тела, все раздражены друг на друга, во всем разлад.

— Наверно, будет дождь, — говорит одно взмокшее существо.

— Хорошо бы, — вздыхает другое.

— Хоть бы недельку на травку полило и вообще, — продолжает первое.

— Ужасно сухо, — подтверждает второе.

Между тем начинает парить, в воздухе нависла гнетущая тяжесть, по небу перекатываются громовые раскаты, не принося облегчения ни земле, ни людям. Но вот опять на горизонте прокатился гром, пахнуло влажным ветром и — началось: жгуты дождя упали на мостовую, земля почти внятно для слуха вздохнула, вода бурлит, журчит, плещет, звонко стучит в окна, барабанит тысячью пальцев по желобам, бежит в канавах, звенит в лужах, и тебе хочется кричать от радости, высунуть голову в окно, чтоб охладить ее влагой небесной, хочется свистеть, орать, встать босыми ногами в стремящиеся по улицам желтые ручьи. Благодатный дождь, прохладная ласка воды! Обдай мою душу, омой мое сердце, сверкающая студеная роса! Я был злым от жары, злым и ленивым; был ленивым и тяжелым, тупым, грубым, эгоистичным; высох от зноя и внутренне задыхался от неподвижности и отвращения. Звените, серебристые поцелуи, которыми жаждущая земля отвечает на удары капель. Шумите, летучие водяные вихри, смывая все. Ни одно из чудес солнца не сравнится с чудом благодатного дождя. Беги по канавам в землю, мутная водица. Напои и смягчи жаждущую материю, у которой мы в плену. Все вздохнули с облегчением: трава, я, земля — мы все. Так нам хорошо!

Шумный ливень перестал, будто по команде. Земля засияла серебристыми испарениями, в кустах запел дрозд: заливается как сумасшедший. Нам тоже хочется петь, но пока что мы выходим без шляпы на улицу — подышать свежей искрящейся влагой воздуха и земли.

— Славно спрыснуло, — говорим мы.

— Славно, да мало. Надо бы еще.

— Надо бы, — отвечаем мы. — Но и это была благодать.

Через полчаса — опять дождь; падает длинными тонкими нитями. Настоящий, тихий, добрый дождь. Беззвучный, широкий, урожайный. Уже не стремительный, хлещущий ливень, а чуть шелестящий, воздушный мирный дождик. Из твоих капель, тихая роса, ни одна не пропадет зря. Но тучи разошлись, и тонких нитей коснулись лучи солнца; нити разрываются, дождь проходит, и земля дышит теплой влагой.

— Вот это был настоящий майский дождь, — восторгаемся мы. — Теперь зелень славно распустится.

— Еще чуть-чуть попрыскало бы — и довольно…

Солнце совсем овладело землей; от мокрой почвы подымаются знойные пары; тяжело дышать; душно, как в парнике. В одном углу небосклона снова темнеет, зной сильней, несколько тяжелых капель падает на землю, и откуда-то с другой стороны повеял ветер, напоенный дождевым холодком. В проволглом воздухе размаривает, как в горячей ванне. Вдыхаешь капли воды, шлепаешь по лужам, смотришь, как па небе собираются белые и серые клубы паров. Словно весь мир хочет тепло и мягко растаять в майском дожде.

— Надо бы еще дождичка, — говорим мы.

ИЮНЬ САДОВОДА

Июнь — главная пора сенокоса. Но, поскольку речь идет о нас, городских садоводах, пожалуйста, не воображайте, что мы в одно росистое утро, наклепав косу и расстегнувши на груди рубаху, пошли косить могучими свистящими взмахами искристую траву, распевая при этом народные песни. У нас это выглядит не совсем так. Прежде всего мы, садоводы, желаем иметь английский газон, зеленый, как бильярд, и густой, будто плотный ковер, газон безупречный, ничем не запятнанный, дерн мягкий, как бархат, лужок ровный, как стол. И вот еще весной мы замечаем, что этот английский газон состоит весь из каких-то лысин, одуванчиков, головок клевера, глины, мха да нескольких сухих, пожелтелых кустиков травы. Сначала надо это выполоть; мы садимся на корточки и выдергиваем весь негодный сорняк, оставляя за спиной землю, пустую, вытоптанную и до того голую, словно на ней плясали каменщики или целое стадо зебр. Потом заливаем все это водой и предоставляем ему трескаться на солнце; а затем решаем, что надо бы все-таки выкосить.

Неопытный садовод, приняв такое решение, отправляется на ближайшую окраину, и на общипанной, голой меже находит гам старуху с тощей козой, объедающей куст боярышника или сетку вокруг теннисной площадки.

— Бабушка, — приветливо говорит садовод, — не надо ли вам отличной травки для вашей козочки? У меня можно накосить сколько угодно.

— А сколько заплатите? — спрашивает старушка после некоторого раздумья.

— Двадцать крон, — отвечает садовод и возвращается домой — ждать старушку с козой и серпом. Но старушка не приходит.