Прекрасные тела - Каннингем Лора. Страница 48

Клер Молинаро обитала в собственном часовом поясе. Она жила не по «восточному времени», а по «международному времени Клер». Иногда она переставляла свой внутренний таймер на семь часов вперед, словно все еще — мыслями и душой — оставалась за границей, где так часто бывала. Таким образом, находясь в Нью-Йорке, Клер бодрствовала ночью, и подобный режим ее вполне устраивал.

Клер всегда казалось, что она плывет против течения, движется против ветра. Другие шли на работу, а она домой; она нередко меняла местами день и ночь, завороженная волшебным блеском ночных огней. На протяжении почти всей своей «карьеры» она выступала в заведениях, работающих до четырех утра, а потом еще тусовалась с другими музыкантами. Только под утро приходила она в «Тереза-хаус», в комнату, где ее ждали цветы и птица, спрятавшая голову под крыло.

Возможно, больше всего Клер любила возвращаться домой на рассвете… Иногда она могла пройти по пустынным улицам целые мили. Казалось, Нью-Йорк принадлежит ей одной — как во сне… Сомнамбулическая прогулка по лунным тротуарам… Клер могла бродить до тех пор, пока ее город не проснется. Ей нравилось смотреть, как дворники убирают улицы, нравилось вдыхать воздух, пропитанный ароматами кофе и горячих багелей. [63] В такой час она любила заглянуть в соседнюю, открытую круглые сутки лавку, стараясь подгадать к тому моменту, когда пачка свежей «Таймс» — шмяк! — уютно шлепнется на прилавок. После ночных прогулок Клер легко приходила в себя и вскоре была готова к новому дню, причем в будущее она смотрела не просто с надеждой, но еще и в предвкушении какого-то сюрприза. При этом она органично сочетала тягу к неизведанному с преданностью давно знакомым и любимым вещам.

Вот и теперь с наступлением темноты биоритм Клер достиг наивысшей точки. Она стала бодрее, подвижнее, активнее. Свечи, горячая ванна, пена, даже большое жесткое полотенце на батарее — все напоминало ей о Ночи Ночей… о той ночи, подробности которой так хотели знать подруги… Какое слово подобрать ей для своего состояния? Клер была вовсе не в восторге от привычных, обыденных выражений — «забеременела», «в положении» или, не приведи господь, «залетела», как говаривали в ее родном городке Старуха, штат Пенсильвания. (На самом деле город назывался Старрукка, но Клер с детства привыкла переиначивать название.) Нет, она бы никогда в жизни не сказала: «Я залетела». Если бы ей все-таки пришлось определить происшедшее с ней, она остановилась бы на слове «зачала». Да, «зачатие» лучше всего подходило для случая Клер, ведь беременность преобразила ее и в духовном плане.

Насколько откровенной собирается она быть с подругами? Стоит ли рассказывать им все? Клер задула свечи, вставленные в горлышки стеклянных сосудов разных цветов и форм. Эти свечи были свидетелями происшедшего с ней. Они освещали два обнаженных тела — ее и Дэвида…

Клер насухо вытерлась, с улыбкой вспоминая радости той ночи. Ночь Ночей, о да. Ладно, кое-что она им расскажет, поделится с ними своим удовольствием. Клер потрясла головой, пренебрегая феном. Пусть волосы сохнут сами, но только чтоб высохли хорошенько: слишком уж холодный сегодня вечер, чтобы выходить на улицу с мокрой головой. Теперь простуда для нее непозволительная роскошь.

На туалетном столике образовался целый натюрморт из вещей, от которых ей ныне пришлось отказаться: маленький кисет с отличной травкой, пачка турецких сигарет, графинчик «Метаксы», кофеварка на одну чашку и загадочные зеленые таблетки. Это были таблетки от простуды, и получила их Клер от студента-медика в Альпах. Клер хихикнула, вспомнив, как простудилась, позируя, стоя обнаженной на лыжах, у самой вершины Маттерхорна. [64] Как ни странно, таблетки тогда подействовали, но что в них содержалось?

«Противопоказанные мне товары со всего света», — думала Клер, с жадностью поглядывая на свою коллекцию. Ладно, вот ребенок родится, тогда… Но как трудно было поверить, что всего через несколько недель настоящий ребенок, ее ребенок… поселится здесь, в комнате № 312.

Боже мой, но где же его положить? Комната завалена вещами до самых потолочных балок. Пока ребенок занимал самое удобное место — внутри Клер. Они были как матрешки, один в другой. Но вскоре ему потребуется новое, куда большее пространство. Словно предвкушая этот момент, малыш ткнулся в татуировку на округлом животе Клер. Ребенок будет таким же активным, как она сама, будет так же любить приключения. Как и тот мужчина… отец. Она с улыбкой вспомнила его рюкзак. Он тоже много путешествовал и тоже «все свое носил с собой».

Клер посушила волосы хорошо прогретым полотенцем. Разомлев в тепле, она стала вспоминать другие подробности той ночи… Клер представила себе его тело, покрытое ровным загаром, и узкую полоску там, где… Рискнет ли она рассказать подругам о прозрении, которое снизошло на нее, когда она увидела Дэвида?

«Давай собирайся, — приказала себе Клер, — надо ехать в Нохо». Не явившись, она бы сильно огорчила подруг и подставила Джесси. Когда она сушила волосы и нежилась в тепле, ее вдруг переполнило радостное ожидание. Она особенно остро почувствовала, что ее жизнь подчинена какой-то высшей силе. Клер натерлась кокосовым маслом. Ее живот был тугим, но при этом слегка колыхался, как земля во время небольшого землетрясения.

«Интересно, а вдруг у меня появятся растяжки?» — подумала Клер. Это должно было выясниться довольно скоро. За время своих путешествий Клер посетила немало нудистских пляжей в Европе и на Ближнем Востоке и, само собой, видела там сотни обнаженных женщин, а потому хорошо представляла себе, что происходит с женским телом. Одни женщины совсем не менялись после родов; у других на коже образовывались мелкие складочки, напоминавшие шелковую ткань, по которой пошла затяжка. Кожа у них была сморщенной, как будто в нее навеки впечатался след от бандажа. Клер видела рубцы от кесарева сечения и даже «двойной пупок» — след от операции по поводу внематочной беременности. Живот, ягодицы, груди, бедра, красно-синяя вязь лопнувших капилляров — все это было своеобразной летописью женской жизни, повествованием о том, что этому телу пришлось вынести. На одних женщинах беременность оставила явные, разрушительные следы, а другие еще долго оставались такими же стройными и гладкокожими, как в юности.

Клер задумалась, насколько это хорошо — быть спортивной. Она всю жизнь бегала, плавала, гоняла на велосипеде, и, возможно, теперь ее мускулистому телу приходилось сильно перестраиваться, чтобы предоставить достаточно места для созревающего внутри нее организма.

Во время беременности Клер довелось испытать симптом, которого она прежде никогда не испытывала: боль в мускулах, как если бы она потянула связки. Боль была несильной, но неожиданной. Зато Клер не располнела и не стала неуклюжей, что, по всей видимости, объяснялось ее тренированностью.

Звонок походного будильника напомнил ей о времени. «Ну же, поторапливайся», — сказала себе Клер. Она быстро прикинула, куда ей предстоит ехать. Каким транспортом лучше добираться — на метро, на автобусе или на велосипеде? На чем быстрее? Сердце Клер почему-то забилось сильнее, а на лбу выступил пот. Может быть, это от горячей ванны? С чего бы ей сегодня нервничать?

Клер приказала себе успокоиться. «Когда приеду, тогда и приеду», — решила она. Чутье и опыт подсказывали ей, что она появится у Джесси в самый подходящий момент. Простившись наконец со своей любимой ванной, Клер перешла в комнату, вот уже много лет служившую ей пристанищем. Сравнительно небольшая (восемнадцать на двадцать футов), комната казалась просторной благодаря потолку в двадцать футов высотой, украшенному лепниной. Окно было всего одно, зато в форме эркера и высотой от пола до потолка, так что оно тоже создавало иллюзию пространства. Клер, по обыкновению, возблагодарила богов за это огромное окно, за потолок, как в церкви, за прочность штукатурки.