Влюбленная в море - Картленд Барбара. Страница 30

Лизбет настолько привыкла слышать жуткие вещи о зверствах испанцев, что сперва сторонилась дона Мигуэля, позволив предубеждению взять верх над интуицией. Но после того, как она стала видеться с ним ежедневно за столом, после того, как они несколько раз прогулялись вместе по палубе «Святой Перпетуи», — то, что им обоим нечем было заняться на корабле, вынужденно сблизило их, и быстрее, чем это могло произойти в подобных обстоятельствах естественным образом, — Лизбет начала относиться к испанцу так же, как относилась к другим молодым людям, которых встречала в Камфилде.

Просто невозможно было все время говорить о таких серьезных скучных вещах, как война и национальная непримиримость. Вместо этого, поскольку оба были молоды, они преимущественно разговаривали о жизни, о людях, о том, что интересовало их обоих.

Дон Мигуэль оказался завзятым наездником, а Лизбет ездила верхом, едва научившись ходить, и лошадей любила едва ли не больше, чем все прочее в жизни. Сперва чувствуя себя в обществе испанца скованно и настороженно, Лизбет постепенно начала с нетерпением ожидать встреч с ним.

Когда они стояли в бухте, дон Мигуэль выходил только на обед и ужин, а все остальное время не покидал своей каюты, и у его двери дежурил часовой. Но когда корабли снова вышли в море, испанец получил свободу передвижения по кораблю. Родни понимал, что отсюда ему никуда не деться.

И вот Лизбет и молодой испанец вели беседы то на испанском, то на английском, а время от времени вспоминали французский и латынь и смеялись над ошибками друг друга.

Бухта, в которой Родни осматривал груз, находилась в опасной близости к Панамскому каналу, поэтому в ней не стоило задерживаться дольше, чем на несколько дней. И, взяв на борт туземных матросов, англичане двинулись вдоль побережья, и с каждой пройденной милей находили его все более красивым.

Повсюду, на сколько хватало глаз, простирались густые леса, буйствовала тропическая флора. За время стоянки Лизбет запаслась множеством трав, которые требовались ей для лечения раненых. Матросы собирали черепашьи яйца, авокадо, кокосы, ананасы и бананы, варили и вялили вкусное черепашье мясо. И многое другое доставили на борт, отчего еда, которой питались первую часть путешествия, начала казаться кошмарным сном.

Одних только фазанов на Дарьенском побережье водилось видимо-невидимо. Они миновали порт, в котором высадился Дрейк и который он назвал Фазаньим, потому что эти прекрасные птицы встречались здесь повсюду. В памяти испанцев конечно же были еще свежи дерзкие вылазки Дрейка из Фазаньего порта, поэтому Родни не стал задерживаться здесь и прошел мимо, надеясь, что его корабли остались незамеченными.

У местных жителей англичане приобретали оленину, поросят и кур, и Родни неизменно требовал, чтобы за все было заплачено по справедливости, и в результате, когда кто-то из нового пополнения отправлялся на берег, то возвращался, как правило, с другом или даже двумя, желавшими тоже поступить на корабль.

Это были счастливые корабли, и, несмотря на то что изредка какого-нибудь провинившегося матроса и подвергали показательному телесному наказанию, Лизбет заметила, что дон Мигуэль частенько с удивлением поглядывает на улыбающиеся лица людей, которые сновали взад-вперед по палубе, вверх и вниз по канатам, беспечно распевая и насвистывая за работой, что свидетельствовало об их полном довольстве жизнью.

— Они, кажется, счастливы… — задумчиво сказал он однажды вечером, когда сидел вместе с Лизбет в каюткомпании. Это замечание его побудила сделать известная каждому матросу с младенчества лихая морская песня, которую кто-то затянул на палубе, и сразу же дружно подхватило множество голосов.

— Да, они и правда счастливы, — ответила Лизбет. — Они сыты, им улыбнулась удача, а когда мы вернемся в Плимут, каждый получит хорошую награду, — беззаботно проговорила она и, тут же испугавшись, что задела чувства испанца, косвенно намекнув на его собственную неудачу, добавила: — Мне очень жаль… жаль вас, я хотел сказать.

Он улыбнулся и внимательно посмотрел на Лизбет, которая свернулась калачиком в кресле, положив подбородок на руки, на ее успевшие отрасти с начала путешествия волосы, падавшие ей на плечи огненными кольцами и ярко выделявшиеся на темном бархате кресла. Удивленная его молчанием, она подняла взгляд и увидела в его глазах нечто, заставившее ее напряженно замереть.

— Вы очень красивы, — тихо произнес он по-английски, и Лизбет почувствовала, как ее щеки заливает краска.

— Что вы хотите сказать? — запнувшись, выговорила она.

— Вы же не думаете, что вам удалось обмануть меня? — усмехнулся дон Мигуэль. — Я догадался сразу же, едва увидел вас. Неужели англичане такие слепцы, или они только притворяются?

Лизбет не стала делать вид, что не понимает его.

— Родни знает, — сказала она. — А все остальные нет.

Дон Мигуэль слабо взмахнул рукой:

— Я никогда не сомневался в том, что англичане — тупицы, но считать, что такое очаровательное существо может быть мужского пола, — это же сущий бред!

Лизбет не выдержала и рассмеялась.

— Обещайте, что никому не скажете, — попросила она. — Я объясню вам, как оказалась здесь.

Она поведала дону Мигуэлю свою историю и, только щадя его чувства, не совсем точно указала причину, по которой отец рассердился на Френсиса из-за его дружбы с доктором Кином. Она рассказала, каким образом заняла место Френсиса, как вознегодовал Родни, узнав, какую с ним сыграли шутку, и как мужчины на корабле приняли ее в свою компанию, не догадываясь, каков ее истинный пол.

Дон Мигуэль слушал внимательно, затем подался вперед.

— И вам нравится быть мальчиком? — спросил он.

— Очень! — с некоторым вызовом ответила Лизбет. — Вначале было немного странно, а теперь я привыкла.

— И все же, будь вы женщиной, как изменилась бы атмосфера на корабле! Все старались бы услужить вам, офицеры наперебой добивались бы вашей благосклонности, каждый приобрел бы галантность. Мужчины работают гораздо лучше, если это делается ради женщины.

— Родни бы ваши слова возмутили, — сказала Лизбет. — Он не одобряет присутствия женщины на корабле. И кто упрекнет его за это? На английских кораблях только самые плохие капитаны и самые плохие женщины плавают вместе.

— Англичане так непредсказуемы, — пожал плечами дон Мигуэль. — Но я не могу понять, как вы, такая красавица, умудряетесь держать их в заблуждении. Хотел бы я посмотреть на вас, одетую в те шелка, что лежат сейчас в трюме. Это китайский шелк, его можно пропустить сквозь кольцо, настолько он тонкий. Там есть рулон изумрудного цвета… есть и изумрудное ожерелье, которое изумительно смотрелось бы на вашей шейке.

Он внезапно поднялся и взглянул на дверь, ведущую на палубу. Она была затворена, матросы все еще продолжали петь, вверху слышались мерные шаги вахтенного офицера.

— Сейчас я вам кое-что покажу, — сказал дон Мигуэль. Он прошел по каюте, снял со стены одну из картин и положил ее на пол. Деревянная панель под картиной ничем не отличалась от остальных в этой комнате. Дон Мигуэль нажал скрытую пружину, и часть панели отъехала в сторону. Тайник был запрятан так ловко, что догадаться о его существовании было невозможно. Лизбет невольно затаила дыхание.

Из отверстия за панелью дон Мигуэль извлек старинную шкатулку, украшенную богатым орнаментом. Шкатулка оказалась заперта, и испанец снял с шеи ленту, на которой висел маленький золотой ключик. Крошечный висячий замок тоже был сделан из золота. Испанец открыл его ключом, откинул крышку, и из губ Лизбет вырвался изумленный возглас.

В шкатулке лежали драгоценности всевозможных видов. Тут были и жемчужины разнообразной формы и размеров, нанизанные на нитки и в своем первозданном виде, и рубины, и огромные сапфиры, оправленные в серебро, а сверху красовалось ожерелье из изумрудов, оправленных в золото. Дон Мигуэль вынул его и показал Лизбет.

Это была самая красивая вещица, которую приходилось видеть Лизбет. Она инстинктивно протянула к ожерелью руки.