Корделия - Грэхем (Грэм) Уинстон. Страница 58

Набраться мужества и выпалить все до конца! Но этот леденящий страх… нервное истощение… а Брук настаивает…

— И из-за этого ты плакала! Да, я понимаю. Иногда женщины плачут… А я-то думал, что обидел тебя! Значит, это случилось перед моим отъездом? Господи, как папа обрадуется!

Она подняла заплаканное лицо. У Брука был такой вид, словно он получил сказочное наследство. Нет, больше — к нему словно вернулась жизнь!

Корделия с трудом разлепила губы.

— Это случилось в твое отсутствие…

— Интересно, папа уже лег? Обычно он не гасит свет до одиннадцати. Сейчас же пойду его обрадую.

— Брук, я должна тебе еще кое-что сказать.

— Еще один Фергюсон, а? Папа всегда мечтал о внуке. Это просто… Ох, дорогая, я понимаю твое смущение, но… не могу удержаться. Ты ведь и не ожидала другой реакции?

Он отвернулся, чтобы идти, и вдруг, словно что-то вспомнив, резко повернулся к Корделии и неловко поцеловал ее. Потом стал всовывать ноги в комнатные туфли.

— Куда ты? — истерически крикнула она.

— Посмотрю, может, у папы еще горит свет.

— Брук, не теперь же!

— Именно теперь! — он улыбнулся и пошлепал к выходу.

— Брук! Ты не должен этого делать!

— Ничего подобного. Прости, если я оскорбляю твою стыдливость, милая, но я просто обязан ему сказать! Я мигом. — Он открыл дверь. — Бр-р! Как здесь холодно. Да, кажется, у него под дверью свет. Господи, как он удивится!

— Брук!

— Что?

Он уже стоял в коридоре. Бледное, доброе лицо осветилось торжеством, какого Корделия еще не видела. Он ждал.

— В чем дело, дорогая?

Она без сил опустилась в кресло, подыскивая нужные слова, но они никак не приходили. Брук немного подождал и исчез. К горлу Корделии подступила тошнота и одновременно — приступ истерического хохота. Она подавила и то, и другое. И снова, вся дрожа, схоронила лицо в ладонях.

Глава XXIV

"Наглый обман. Вот как это называется. Двурушничество. Мерзкое притворство. Неужели они поверят? И что теперь делать?

Ты пыталась открыть Бруку глаза? Да, пыталась. Начала фразу, но он постоянно перебивал. Тогда почему ты сама не перебила? Если люди чего-то по-настоящему хотят… Ты действительно хотела?

Я не могу развестись с Бруком. Иначе мое дитя станет незаконнорожденным. Клеймо на всю жизнь. Позорный пробел в свидетельстве о рождении. Немыслимое пятно. Общество беспощадно к согрешившим родителям, но при чем тут дети? Изгой, прокаженный — вот какая участь его ожидает. Помню историю Салли Фармер. Когда все узнали… А ведь гораздо хуже, если родится мальчик…"

Если бы не истерика, ни за что не открылась бы Бруку. Это было чистым безумием — не подумав, не взвесив… Ей вдруг захотелось сказать ему правду, схлестнуться лицом к лицу: ах, ты хочешь знать? Тогда приготовься к худшему! Но в последний момент его сияющее лицо опрокинуло ее планы. С тех пор она несколько раз была на грани признания. Пусть ее выгонят из дома! Она не пойдет к Стивену — и даже к своим родным. Укроется где-нибудь… Ей не раз приходилось читать о подобном в книгах. Преступная мать с ребенком бредет сквозь метель… Правда, сейчас нет никакой метели, только дождь, и ребенок еще не появился на свет.

Жизнь сыграла с ней злую шутку. Она до сих пор продолжает участвовать в пошлой мелодраме. Вместо позора и всеобщего презрения…

— Дитя мое, — сказал мистер Фергюсон. — То, о чем сообщил мне Брук вчера вечером… неужели это правда? Вы не можете себе представить, какое это счастье. В силу множества причин, о которых мне не хотелось бы распространяться, преемственность для меня — главное в жизни.

Это были те самые полчаса, в которые он обычно занимался домом, но сейчас все было забыто. В холодных, как сталь, глазах мистера Фергюсона светилась доброта, чуть ли не обожание. "Легко сказать — открой правду. Нет, это невозможно! Но долго ли я выдержу? Почему они не могут отнестись к этому спокойнее?"

Мистер Фергюсон встал.

— Мой отец основал красильню. Я рассказывал, как мы переселились в этот город?

— Нет.

— Мой дед был фермером в Карлайле. Он прослышал о необыкновенных возможностях, какие человеку представляет большой город, и решил переехать сюда. Я тогда еще был совсем маленьким. Это было грандиозное событие — почти как эмиграция в чужую страну. Мы плыли пароходом; путешествие заняло целых две недели. В конце концов судно село на мель; пришлось взять лодку и грести последние двадцать миль до Ливерпуля — в шторм, в открытом море. Мама рассказывала, что все до одного — даже гребцы — страдали морской болезнью. От Ливерпуля мы ехали сюда в неудобной повозке. У нас было мало денег, но дедушка открыл магазин и за короткое время скопил достаточно средств, чтобы приобрести земельный участок возле реки и заложить красильню. Фабрика в том виде, в каком она существует сейчас, была построена уже тогда, когда я женился. На словах все выходит легко, а на деле это были тяжкий труд и пот, борьба, планы, долги, строительство… Стоит ли удивляться, что моим самым сокровенным желанием всегда было знать, что эти усилия не затрачены впустую — что новый член семьи, плоть от плоти и кровь от крови нашей… "А Стивен? Как быть со Стивеном?"

— Для меня сейчас лучше всего было бы уехать, — слабым голосом проговорила она. — Должно быть, я переутомилась, ухаживая за Бруком. — (Месяца будет мало — год. Время на размышление…)

— Признаюсь вам, что, как это ни глупо с моей стороны, я уже на такое и не надеялся. Поэтому и стал приобщать вас к бизнесу. По крайней мере, еще какое-то время продержалось бы наше имя. У меня всегда было чувство, что Брук не доживет до старости. Может быть, я ошибся. Поневоле вспомнишь: скрипучее дерево…

Питал ли он подлинные чувства к Бруку или смотрел на него как на орудие для достижения своей цели?

— Ваши… другие сыновья, мистер Фергюсон… Сколько им было лет, когда вы их потеряли?

— Что вы сказали? — он неодобрительно надул губы. — Да. Их обоих унесла скарлатина. Одному было семь, а другому всего четыре. Страшный удар. — Корделия поняла, что он не хочет, чтобы ему напоминали об этом.

Одно дело — проявить слабость, когда на него обрушилась болезнь Брука, и другое…

— Простите…

— Мы возлагали особенно большие надежды на старшего, Вогена. Господь странным образом являет волю свою. — Мистер Фергюсон покачал головой. — Ну ладно. Это старые болячки. Нужно смотреть в будущее. Оно светло и прекрасно.

Светло и прекрасно. Отныне ей предстоит стать маткой в улье: ее будут лелеять, оберегать, баловать…

Мистер Фергюсон — сама доброта. Надолго ли? Что, если до него дойдут какие-нибудь слухи? До сих пор ей было все равно… Возможно, Мэссингтон не единственный, кто мог видеть ее со Стивеном. Рано или поздно их ушей коснется сплетня…

Он сама доброта. Смерть Маргарет произошла от естественных причин. Не было никакой особой тайны, ничего такого, что нужно было бы скрывать — их молчание объяснялось естественным нежеланием вспоминать о неприятном, особенно в присутствии второй жены, молодой, впечатлительной женщины…

Вечером заехал Роберт, и они побеседовали. Корделия знала — ему приятно ее общество. Жаль, что врожденная сдержанность мешает ему сходиться с людьми.

Она круто переменила тему разговора:

— Вчера Брук впервые посвятил меня в некоторые подробности смерти Маргарет. До меня доходили слухи, и весьма неприятные, но…

Он покраснел.

— Да, имели место нападки со стороны ее родных.

— Вы не могли бы точно сказать мне, что все-таки произошло?

Роберт устремил на нее проницательные карие глаза. Корделия не отвела взгляда. Он сказал:

— Первая жена Брука страдала бессонницей. Я прописал ей простейшее наркотическое средство и как раз накануне смерти привез коробочку с двадцатью пилюлями. На следующий день нашли только четыре. В ее смерти не было ничего подозрительного, но я счел необходимым привлечь внимание к этому факту. К счастью, вскоре пилюли отыскались, но возникли слухи — из-за нескромности сиделки и благодаря усилиям Дэна Мэссингтона.