Корделия - Грэхем (Грэм) Уинстон. Страница 62

— Да, — тяжело выдохнул мистер Фергюсон. Хорошо бы эта женщина ушла. Его первая встреча с новорожденным должна была стать глубоко интимной и исполненной величия, а не опошленной бабьей трескотней. Кроме того, его собственное чувство страдало от сознания, что она снова в положении — для женщины далеко за сорок, дождавшейся внука, это не совсем прилично. Пора бы и честь знать. Жизнь горазда на вульгарные фортели.

— У него глаза мистера Блейка, — авторитетно заявила миссис Блейк, — и нос Фергюсонов. Смотрите, зевает! Помнится, Корделия тоже зевала. Врач сказал, что это от анемии — мы вылечили ее соком печени трески. В четыре года она уже была самым пухленьким, самым румяненьким, самым умненьким ребенком.

— Мама, прошу тебя! — Корделия заметила, что мистера Фергюсона не слишком волнует ее раннее детство.

Когда эта женщина наконец отошла в сторонку, мистер Фергюсон сказал:

— Завтра эта новость будет во всех газетах. Я послал специального курьера.

— Спасибо, папа, — откликнулся Брук. — Какое спокойное крошечное существо! Как мы его назовем?

— Ян Фредерик Брук, — без малейшего колебания заявил мистер Фергюсон. — В честь отца, деда и прадеда.

— Хорошо, папа.

— Это уже пятое поколение Фергюсонов, с тех пор как Фергюсоны переселились в этот город. Но только второе, рожденное здесь. Как я рад, что он родился сейчас, когда я еще не слишком стар, чтобы руководить его воспитанием.

— Да, папа.

Мистер Фергюсон склонился над колыбелью и осторожно зашарил там. Наконец ему удалось надежно взять младенца и поднять над собой.

— Осторожно, сэр! — воскликнула няня Гримшо, делая шаг вперед.

Корделия обеспокоенно подняла голову.

— Я прекрасно умею обращаться с детишками, — заверил их мистер Фергюсон, не спуская глаз с крохотного личика, сжатых кулачков и облачка темных волосиков. — Он получит то же образование, что и ты, Брук. Средняя школа и колледж Оуэнса. Я против закрытых пансионов — там ребенок уходит из-под родительского влияния. А в Оксфорде из них делают папистов. Главное в деле воспитания ребенка — влияние семьи. Личный пример и передача опыта. Я как-то говорил об этом с Корделией, но, полагаю, теперь мы достигнем большего взаимопонимания.

— Конечно, — ответил Брук. — Но сейчас еще рано об этом думать.

— Приступать к воспитанию ребенка никогда не рано. Заботиться о его окружении и нравственном руководстве.

— Когда привести отца? — спросила Корделию мать. — Дети, конечно, тоже ждут, не дождутся. Особенно Эсси — она сама в ожидании счастливого события. А тетя Дорис говорит…

Мистер Фергюсон положил конец ее излияниям.

— Крестины устроим двадцатого, в мой день рождения. Постойте… Двадцать первого епископ проводит конфирмацию…

Корделия лежала и думала: "Та женщина на Пасху спросила, не встречались ли мы раньше; потом я отказалась зайти в гостиницу в Нортендене; потом пришлось уволить горничную Веру — мне показалось, будто она догадывается… Все это я сделала для моего сына. Он законный, он в безопасности. Только это и имеет значение. Они ни о чем не догадываются. Никому из них не знакома страшная боль одиночества. Через какое-то время она утихает — не проходит совсем, но становится относительно терпимой; три, четыре, шесть месяцев — и к ней потихоньку привыкаешь. И вдруг — письмо…"

Она помнила его наизусть:

"Я на несколько месяцев еду за границу, — писал Стивен. — Посмотрим, как мне там понравится. Но мне было бы невыносимо уехать, оставив все как есть…

Я вышел из себя и наговорил тебе непростительные вещи. Понимаю твои чувства и надеюсь, что ты тоже попытаешься понять мои. Я едва не сошел с ума — хотел убить тебя!

…Иногда я начинаю сомневаться: действительно ли ты собиралась бежать со мной? Ну да ладно. Посмотрим. Через год я за тобой приеду. Думай обо мне хоть изредка и попытайся простить того, чья единственная вина состояла в слишком большой любви к тебе."

Она прилагала неимоверные усилия, чтобы ожесточиться, забыть его, думать о том, что еще счастливо отделалась… Однако между ними существовала некая психофизическая связь, которую ничто не могло уничтожить. Временами Корделия разрывалась между двумя взаимоисключающими чувствами. Она любила Стивена, но сомневалась в нем; в Бруке она не сомневалась, но и не любила. Конечно, это упрощенная схема, но она была близка к истине. Иногда ей приходило в голову, что не только Стивен обманул ее, но и она его. Их отношения для него слишком много значили, гораздо больше, чем простое физическое влечение. Такого у него не было ни с одной женщиной. Корделия не знала ни минуты покоя.

Сегодня вечером, думая обо всем этом, она впервые почувствовала себя свободной от застарелой боли и спрашивала себя: надолго ли?

Но она отрешилась и от всего остального, стала равнодушной. Безразлично взирала на людей, осторожно ступавших по комнате. Они перешептывались в сумерках, обсуждая будущее ее только что рожденного сына. Ей было все равно. В настоящее время она еще слишком слаба и ощущает лишь пассивное удовлетворение от того, что выполнила свой долг. И завтра, и через неделю будет то же самое. Но в один прекрасный день к ней вернутся былые силы, пройдет это ощущение пустоты, потерянности, летаргического покоя, и тогда эти симпатичные или полусимпатичные люди — дедушки, бабушки, спорившие о том, чей у младенца нос и какое он получит образование, — с удивлением обнаружат, что есть еще один человек, с чьим мнением им придется считаться: не одержимый духом противоречия, но движимый могучим инстинктом самозащиты.

С кровати ей была видна надпись, выгравированная на камине. Хорошо, что мама не заметила. Брук вначале подумал, что она шутит, а убедившись в том, что надпись действительно существует, смутился так же, как и она сама. Его главной заботой было — что подумают слуги? Она не посмела признаться ему, что дала дяде Прайди сто фунтов. Ее бы сочли сумасшедшей.

— Мама, — Корделия дотронулась до руки матери, — ты знала мистера Слейни-Смита до того, как я вышла замуж за Брука?

Миссис Блейк подколола два локона; из небрежной прически тотчас выбились еще три.

— Да, дорогая. Почему ты спрашиваешь?

— Так, просто пришло в голову. Он заезжал справиться, как дела. Кажется, он всю жизнь был… всеобщим другом.

Миссис Блейк бросила быстрый взгляд на обоих мужчин — удостовериться, что они не слышали.

— Да, милочка, — зашептала она. — Ладно, скажу тебе, ты ведь сама стала матерью… Мы с Тедом были дружны еще до того, как я познакомилась с твоим отцом. Подростками мы питали друг к другу нежные чувства. Когда ему исполнился двадцать один год, прямо на празднике в его честь, он сделал мне предложение. За портьерой в кухне викария. Ты ведь знаешь — его отец был викарием церкви в Динсгейте.

— Нет, я не знала, что его отец…

— Тот самый человек, который снес шпиль церкви… ты тогда еще была девочкой… Я посчитала это кощунством; никто не знал причины столь странного поступка. У него было трое сыновей: Чарли (он утонул), Тед и Фрэнк — сейчас он работает на Бриджуотерском канале. Тед всегда питал ко мне слабость. Но давай поговорим в другой раз — я вижу, ты переутомилась. Полежи спокойно и ни о чем не думай.

Корделия выполнила первую часть материнской просьбы, но не могла не думать. Она вспомнила прошлый вторник, как дядя Прайди и мистер Слейни-Смит ссорились за столом в гостиной. Мистер Слейни-Смит показался ей сварливее обычного. Мистер Фергюсон еще не вернулся с фабрики. Первым начал мистер Слейни-Смит:

— Ну, Том, я слышал, ваш высоконаучный труд вот-вот осчастливит человечество?

Дядя Прайди оторвался от виолончели и сверху вниз посмотрел на приятеля.

— Да, он будет опубликован, если вы это имеете в виду. Не надеюсь, что он дойдет до глухих уголков земли. Я также не думаю, что обыватели придут в неописуемый восторг.

— Ну что вы, — возразил мистер Слейни-Смит, — он обязательно дойдет до глухих уголков. У читающей публики замечательное чувство юмора, — он подмигнул Корделии, но она сделала вид, будто не заметила.