Корделия - Грэхем (Грэм) Уинстон. Страница 70

— Все имеет отношение к современной истории. Беда многих людей заключается в том, что они рассматривают предметы и явления изолированно — например, судят о человеке, не зная, кем был его отец, Возьмите мышей. Наука всеобъемлюща.

"Доверься я дяде Прайди — что бы он сказал? Но как он может понять, плохо зная Стивена, почему я все еще мечтаю уйти к нему и что именно мне мешает?"

После ужина Брук провел некоторое время с отцом. Потом он с сердитым выражением лица зашел в спальню.

— Делия, папа хочет тебя видеть. В своем кабинете.

Ну что же, она готова. Конфликт назревал уже несколько дней. Эта утренняя перебранка… Но сейчас вряд ли уместно ссориться. Ей все равно, что он скажет.

— Вы меня звали, мистер Фергюсон?

— Да. Садитесь, пожалуйста. Я сейчас освобожусь.

Молчание, нарушаемое лишь его сопением. Странная вещь — сила личности. В каком бы состоянии духа вы сюда ни вошли, очень скоро вы начинали чувствовать себя так, словно вас повысили в должности или высекли, как нерадивого ученика. За три дня, прошедшие после похорон, он ни разу не был на фабрике и вообще только раз выезжал из дома. Одно это уже говорило о том, как велико было его горе. Он потерял лучшего друга.

Через минуту мистер Фергюсон отложил свои бумаги.

— Помните, утром я сказал, что хотел бы кое о чем поговорить?

— Да.

— Это касается Брука и вас. В последнее время я не удовлетворен нашими отношениями. Им не хватает сплоченности. Я долго размышлял о причинах.

— Мне очень жаль, — произнесла Корделия.

"Может быть, Стивен приезжал просить прощения? Господи, хоть бы я умерла!"

— Вот именно, сплоченности. Позвольте мне сказать, Корделия, что в последние три месяца я ощущаю в наших отношениях некоторую холодность. Не будем искать виновного. Все не так просто. Первый шаг к устранению недостатков — их осознание. — Он смотрел мимо нее — беспристрастный судья, строгий, но справедливый, — и, как всегда, шумно дышал.

— Да, — повторила Корделия, думая: "Должно быть, он уже на пути в Лондон…"

— С одной стороны, я слишком занят, а с другой — вы, обладая живым, деятельным умом, страдаете от недостатка возможностей его приложения. Конечно, вы уделяете много времени вашему сыну… Вы, должно быть, знаете, что мистер Слейни-Смит умер, оставив одни долги?

— Да, Брук говорил мне.

— Осталась вдова и девятеро детей. Это огромное несчастье. Полагаю, я должен оказать им посильную помощь. И вот, в свете последних событий, я подверг ревизии свои дела.

Корделия терпеливо ждала, пока свекор задумчиво барабанил пальцами по папке с бумагами. Наконец он продолжил:

— Я хочу увеличить число основных держателей акций компании с трех до шести, включив в это число вас, Брука, а также коллективного члена — семейство Слейни-Смит, разделив основной капитал поровну между всеми шестерыми. Руководить будете главным образом вы с Бруком, а я оставлю за собой функции советника. Так я постепенно передам бразды правления в ваши руки. Это должно стать дополнительным стимулом, — он то сжимал, то разжимал кулаки. — Я говорю обо всем так подробно, чтобы вы могли подвергнуть сей проект всестороннему рассмотрению.

Она ожидала язвительной критики, может быть, даже грубых нападок, скандала — только не этого! Благороднейший жест! Корделия должна была бы ощущать удивление, признательность, но вместо этого думала: "Что, если бы я приняла его? Но это же было невозможно. У меня не было выбора".

— Смерть Слейни-Смита заставляет думать о том, как много места в нашей жизни занимают пустяки, как мы склонны делать из мухи слона. С годами я не становлюсь моложе. Я давно мечтаю посвятить больше времени общественной деятельности. Поэтому нахожу проект вполне удовлетворительным.

Корделия открыла было рот, но мистер Фергюсон продолжал:

— Прошу вас хорошенько обдумать мое предложение. Хорошо, что у вас уже есть кое-какой опыт и вы можете представить последствия такого шага. Признаюсь вам, — он вперил в нее взгляд жестких, как сталь, глаз, — мне не хотелось делать подобное предложение одному Бруку. Хотя он мой сын, я отдаю себе отчет в том, что его способности ограниченны. Если быть предельно честным, я главным образом полагаюсь на вас.

Что это — лесть? Ему что-нибудь нужно?

Нет. Люди не лгут, когда речь идет о том, что является делом их жизни. Это уже не первый раз, когда после мелкой, пошлой перебранки он неожиданно меняет тактику, заставляет ее чувствовать себя злой и неблагодарной.

— Не сомневаюсь в том, — сказал мистер Фергюсон, — что найдутся деловые партнеры, которые будут отговаривать меня от того, чтобы возлагать такую ответственность на женщину. Это не должно вас тревожить.

— Спасибо, — Корделия постаралась, чтобы ее голос звучал тепло. — Вы более чем добры, мистер Фергюсон. Брук будет счастлив.

Он сказал:

— Живя обыденными заботами, перестаешь видеть перспективу. Но внезапно в нашу жизнь врывается подлинная трагедия, и у нас открываются глаза. Вы говорите, Брук? Вряд ли. Брука в последнее время ничто не радует. Но поговорите с ним. Может быть, ваше влияние поможет ему ощутить прилив энтузиазма.

— Его что-то не устраивает?

— Во-первых, его раздражает любое сделанное вам предложение.

— Да, я знаю.

— Во-вторых, эта нелепая шумиха вокруг моего брата. Брук стал очень раздражителен, любая мелочь выводит его из себя.

— Может быть, не стоит включать меня в число руководителей компании?

— Тогда вся затея теряет смысл.

— Но я не могу принять ваше предложение в случае его несогласия.

Мистер Фергюсон встал.

— Я думал об этом. Помните, как один король решил разделить свое королевство? Одну из дочерей звали Корделия. Но он был слепцом и не понял истинной цены ее поступков, в основе которых лежали гордость, подлинная добродетель и верность. Наш случай несколько иной.

Корделия метнула на него тревожный взгляд.

— Наш случай иной, — повторил мистер Фергюсон. — К счастью, я не слеп, а вы не гордячка. Хотя подчас мне кажется, что чрезмерная лояльность тоже может быть недостатком. А как вы думаете?

— Не знаю.

— Вы чрезмерно лояльны. В этом есть свои опасности.

— Вы ошибаетесь, — от всего сердца сказала она; на глаза навернулись слезы.

— Надеюсь, вы примете мое предложение.

— Благодарю вас.

Не дожидаясь ее ухода, мистер Фергюсон отвернулся к окну и застыл, глядя на слабо освещенные кусты.

По окончании приема к Берчу нагрянул нежданный посетитель.

Половину дома, где жил Роберт, по-прежнему занимала вдова его предшественника, и он по-холостяцки держал только одну служанку, которая ушла вместе с последним пациентом.

Сначала он не узнал своего гостя. Стивен подошел к свету.

— О, да это Кроссли! Я вас не узнал. Заходите, пожалуйста.

В его голосе прозвучали самые разные чувства, и Стивен это отметил.

— Спасибо.

Он последовал за врачом наверх, в небольшую, заставленную книжными полками комнату, с двумя лампами под абажурами да старым спаниелем на коврике перед камином.

— Я помешал? Больные или еще что-нибудь?

— Нет, нисколько. Садитесь. Вы курите?

— Спасибо, я предпочитаю сигары, — Стивен опустился в кресло и пригладил волосы. Роберту показалось, что он чувствует себя немного не в своей тарелке. Он вдруг остро ощутил убожество своего костюма.

— Давно вы не бывали в этих краях! Несколько лет, не так ли?

— Около трех. Я большей частью жил в Америке. Но заехал на несколько дней сюда, вот и подумал, что стоило бы повидаться с друзьями.

Роберт был несколько удивлен тем, что его причислили к друзьям, но не показал виду.

— Очень рад. Вы уже были у Фергюсонов?

— Нет, — Стивен зажег сигару от свечи. — Благодарю вас. То есть, я заезжал, но их не оказалось дома. Как-нибудь загляну еще раз. Как они поживают?

— Прекрасно. Вы слышали о феноменальном успехе старого Фергюсона?