Корделия - Грэхем (Грэм) Уинстон. Страница 87

Прайди заварил чай и собрался подняться с чайником наверх, но хозяйка отложила вязанье и буркнула: "Давайте, я сама", а Прайди с тросточкой двинулся за ней.

Прежде всего нужно было покормить его маленьких друзей и рассказать им о кроликах. Потом Прайди понаблюдал за спящим Яном и наконец налил себе чаю, снял неудобную обувь и сел к камину.

Вошла Корделия.

Она несколько секунд постояла в дверях. На лбу у Прайди образовались складки; горячий чай окутал паром лицо.

— Голод не тетка, — сказал он. — Вы как раз к ужину. Увы, как раз ужин у миссис Каудрей получается хуже всего.

Корделия села напротив него — как-то бочком, очень робко — и принялась стягивать перчатки. Расшпилила шляпку.

— Ох, Прайди…

Он знай себе потягивал чай.

— Мы весь день не вылезали из зоопарка. Посмотрели все, что только можно.

Глаза Корделии наполнились слезами. Она пыталась удержать их, но тщетно — слишком давно они копились. Она закрыла лицо руками.

— Ну-ну, успокойтесь, — сказал дядя Прайди. — Съешьте немного ветчины.

Корделия безуспешно боролась с собой. Прайди поставил свою чашку.

— Ну, это уж совсем ни к чему, вышла на денек повидаться с милым, а пришла — и устроила тут потоп. Что случилось?

Казалось, Корделия не слышала. Прайди встревожился: она вся тряслась от рыданий. Он встал, поскреб в затылке и попробовал прикрикнуть на нее. Потом для разнообразия почесал затылок у нее. Направился было звать на помощь миссис Каудрей, да передумал. Вернулся, налил Корделии чаю и протянул ей чашку. Она как раз решила воспользоваться его занятостью, чтобы улизнуть в свою комнату, неловко повернулась и выбила чашку у него из рук.

Этот маленький инцидент моментально привел ее в чувство. Маятник качнулся в сторону душевного равновесия. Бормоча извинения, Корделия встала на колени и помогла Прайди навести порядок.

Он стал утешать ее: чашка разбилась, зато ему удалось удержать блюдце. Он где-то слышал, будто чай — замечательное средство для чистки ковров. Однажды в Гроув-Холле он пролил чай на размытое пятно — эффект был поразителен: пятно стало напоминать по форме хризантему.

— Мне очень жаль, — произнесла Корделия. — Я никак не могла взять себя в руки. Я в таком отчаянии, сроду не было так плохо. Мне хочется умереть.

— Чепуха, — проворчал Прайди. — В вашем возрасте не призывают смерть. Идите умойтесь, это поможет вам успокоиться.

— Я ужасно себя чувствую, должно быть, и выгляжу так же. Я чувствую себя, как тетя Тиш.

— Где-то тут у меня была запасная чашка. А, вспомнил. Я насыпал в нее чечевицу.

Прайди вышел. Корделия с трудом поднялась и пошла в ванную умыться и привести себя в порядок. Когда она вернулась, Прайди уже освободил чашку и сидел себе, попивая чай. Корделия опустилась в кресло и в последний раз шмыгнула носом.

— У Уилберфорса совершенно замечательные кролики, — сообщил Прайди. — Толстенькие и такие плодовитые! Одна самка приносит в год сорок два малыша. Это ужасно!

— Да, Прайди, это было ужасно, — сказала Корделия.

— Еще бы. Если они все выживут, через четыре года получится миллион кроликов от одной особи. Давайте, я познакомлю вас с Уилберфорсом.

— Я сразу нашла Стивена в театре. Мы… поехали кататься по городу.

— Угу, — крякнул Прайди и подвинул ей тарелку. — Возьмите салата.

— Не могу есть, — с надломом в голосе пожаловалась она.

— Может, вам лучше прилечь? Потом расскажете.

— Хотите послушать?

Он в замешательстве помахал ножом.

— Расскажите мне. Выговоритесь. Только потом не жалейте: мол, зря я старому хрычу все рассказала!

— Нет, я не стану жалеть. Единственное, о чем я жалею, что не рассказала вам раньше, много лет назад. Мне всегда было не с кем поделиться. Рядом не было человека, которого бы это не шокировало.

— Ну, меня не так легко шокировать. Я скрещиваю мышей.

Корделия чуть не засмеялась, но ее удержал страх, что смех перейдет в истерику. Сейчас ее мысли прояснились. Пусть так будет и впредь.

— В какой-то степени я поступила нечестно, скрыв от него то, что я случайно узнала. Но он должен был первым упомянуть о ней, потому что это важно, это было так заметно… Пускай бы он сказал: "Корделия, я полюбил другую" или даже: "Я помолвлен или женат" — если бы он только честно сказал… — она начала заламывать руки. — Но он не сделал ничего подобного.

Прайди уминал ветчину.

— Не знаю, может быть, я была самонадеянна или слепа… Меня с самого начала насторожили некоторые вещи. В то же время было и что-то другое — теплое, великодушное, порывистое… то, что я в нем любила. Мне показалось, что я все еще нужна ему… я не говорю о любви, страсти… по-человечески необходима. Но, если даже это когда-то и было правдой… все изменилось. Что бы ни было пять лет назад… теперь уже поздно.

— Продолжайте.

Она посмотрела невидящим взглядом на бархатную скатерть с вышитыми по центру цветами.

— Я поняла — к концу обеда, — что могу вернуть его. Наверное, мне следовало чувствовать себя польщенной — ведь та женщина обворожительна. Но я растерялась. Что-то мешало радоваться. У меня не было уверенности в том, что я ему действительно необходима. Из наших отношений ушло что-то очень важное.

— Если оно там когда-нибудь было.

— Если оно когда-нибудь было… Сама не знаю.

— Как он отреагировал на смерть Брука?

— Я не сказала. Не смогла. Если бы он узнал, сразу догадался бы, зачем я приехала в Лондон, почему захотела встретиться. Я решила, что вправе утаить — раз он скрывает от меня ту девушку. Но постепенно мне становилось все труднее держать это при себе…

Прайди перестал жевать; его лицо расплылось в ободряющей улыбке.

— Он… хотел, чтобы мы поехали к нему домой. И вот, перед тем, как выйти из ресторана, после того, как он наобещал мне золотые горы, я вдруг почувствовала, что больше не могу, и спросила: "А как же Фреда Джеральд?" Он был ошарашен. И очень обиделся. Когда я рассказала, откуда я знаю о ней, обвинил меня в том, что я вела нечестную игру. Начал оправдываться, куда только делась вся нежность, вся наша близость… Временами мы как будто говорили на разных языках. Он делал ложные умозаключения, извинялся совсем не за то, что нужно. Конечно, вчера вечером я испытала ревность. Но как я могла его осуждать? Ведь я даже не обещала, что мы когда-нибудь увидимся. Он не мог всю жизнь избегать женщин. Все, что мне было нужно — искренность и доверие. Когда я это сказала, он вконец разозлился и заявил: как он мог быть откровенен, когда у нас уже был печальный опыт с Вирджинией? Мол, в первый же раз, когда я увидела его с другой, я порвала наши отношения — на целых пять лет! Я ответила: будь он честен, я бы никогда не оставила его — никогда!

Ее голос сник. Трудно объяснить постороннему человеку. В пересказе все выглядит так мелко, так банально. По прошествии стольких лет все свелось к заурядной перебранке из-за ревности. Имя другой женщины все опошлило, заслонило истинные мотивы. Может быть, по его вине. Может, ничего другого и быть не могло. Настоящие причины лежали гораздо глубже и были так же фундаментальны, как те, что разделяли Брука и его отца.

— Вскоре после этого мы расстались.

— Вы его все еще любите?

— Не знаю. В настоящий момент я чувствую себя излечившейся. Мне даже противно. Я как будто проснулась после кошмарного сна, полная свежих сил. Но, возможно, через два-три дня — или сегодня вечером — все начнется сначала. Пять лет я жила одной-единственной мечтой… И вдруг все ушло.

— Где же вы были так долго?

— Бродила по городу. Заблудилась. Мне было все равно.

— Глупышка. Совсем как Брук, — Прайди положил нож и вилку и глубоко вздохнул. Обвел взглядом стол. — Миссис Каудрей вечно жадничает, когда речь идет об ужине. Мне не хватает сытных ужинов у нас дома.

Корделия спрятала лицо в ладонях.

— Прайди, что мне делать?

— Что вам делать? Но это же очевидно!