Страсть сквозь время - Арсеньева Елена. Страница 26

На второй же строфе Алексей поймал мелодию, и Лидия закончила романс в полном согласии с гитарою.

– Ах, какое чудо! – вскричала Ирина. – Прелесть что за стихи! Чьи они?

– Дениса Давыдова, поэта-партизана, – произнесла Лидия – и снова, второй раз за этот вечер, прикусила язычок, на сей куда чувствительней прежнего.

– Дениса Васильевича, адъютанта Багратиона? – оживился Алексей. – Как же, наслышан о нем: и рубака удалой, и поэт славный. Правда, не ведал я, что он любовные стихи пишет, думал, все больше сатирами политическими пробавляется или баснями, вроде господина Крылова, или лихими гусарскими поэзами, кои не всегда в дамском кругу прочесть прилично. А оно вон как задушевно сложено... Да точно ли это стих Давыдова?

– Можете не сомневаться, – кивнула Лидия, безуспешно пытаясь вспомнить, в каком году сие стихотворение было написано. Да разве мыслимо вспомнить то, чего не знаешь?! – Вы его просто не читали, вот и все.

– А музыка чья?

– Александра Журбина, – сорвалось у Лидии. Ну, язык она сегодня себе откусит, это точно!

– Слыхом не слыхала, – покачала головой Ирина.

– Да и ладно, нельзя же все знать! – подала голос Фоминична, сидевшая тут же, в углу, над ворохом лоскутков. Тон у нее был досадливый: видимо, огорчилась за барышню.

– Слушайте-ка, слушайте-ка, Лидия Артемьевна, – встрепенулся вдруг Алексей. – А как вы Дениса Васильевича аттестовали? Поэт-партизан? Откуда сие известно? Неужто рискованное предприятие его не только получило высочайшее одобрение, но и ознаменовалось успехом и известностью?

Лидия пожала плечами. Сказать было нечего. О Давыдове она имела только самое общее представление: поэт-партизан, да и все тут.

– О чем это вы, Алексей Васильевич? – заинтересовалась Ирина.

– Ну как же, как же! – воскликнул Алексей. – У нас в войсках ходили слухи, будто незадолго до Бородинского сражения господин Давыдов обратился к Багратиону с просьбой разрешить ему организацию партизанских набегов на тыл противника. Он просил дать тысячу кавалеристов, но «для опыта» ему дали лишь пятьдесят гусар и восемьдесят казаков. Результатов сей эскапады я не ведаю. Однако думал, впрочем, что сие – военная тайна. Каким же образом стало известно?..

Он умолк и поглядел на Лидию с явным подозрением.

«Ага, ага! – подумала она угрюмо. – Еще не хватало, чтобы меня начали допрашивать как шпионку французских империалистов!»

Насколько она помнила из истории Отечественной войны, первая партизанская операция состоялась 1 сентября. Французы готовились вступать в Москву, однако Давыдов со своим отрядом разгромил на Смоленской дороге, у Царева Займища, одну из тыловых групп противника, отбив обоз с награбленным добром и транспорт с военным снаряжением. Также взял в плен более двухсот человек. Оружие здесь же роздали крестьянам, из них был сформирован первый партизанский отряд.

Но это – исторический факт, осмысленный позже. Каким образом он мог стать известен Лидии в первых числах сентября 1812 года?

Ага, придумала!

– Слышала, как французы на чем свет стоит проклинали каких-то партизан, какого-то гусара Давыдова, – небрежно бросила она. – Так и подумала, что это наш знаменитый поэт. Недаром еще Суворов сулил ему блистательную военную карьеру.

Так, это сошло нормально, очевидно, сей факт общеизвестен. Однако у Алексея был такой вид, словно он намеревался углубиться в разговор, который не сулил Лидии ничего, кроме неприятностей. Как бы избежать его? Она растерянно повела глазами по столу – да так и вздрогнула от радости!

– Что такое? – пробормотала, изображая досаду. – Отлично помню, что вчера я здесь выложила ряд белых холстинковых лоскутков для узора. А сегодня они куда-то делись! Не видал ли кто?

Фоминична подошла и посмотрела. В самом деле – тщательно подобранных лоскутков и в помине не было.

– Должно, девки растащили, – проворчала Фоминична. – Ужо я им, сорокам! Не пойму, на что им те лоскутья сдались? Были бы хоть цветные, а то белые. Но вы не горюйте, барышня Лидия Артемьевна. Вы подите в кладовую, что за кабинетом покойного Гаврилы Иваныча, да поглядите там в сундуках. Сколь помню, оставались там лоскутки белые. Какие надо, такие и подберете себе.

Лидия рада была сбежать, а потому выскочила из гостиной просто-таки опрометью. Вслед ей неслась прелестная мелодия композитора Александра Журбина (XX век), с которой весьма успешно освоился гусар Алексей Рощин (век XIX), напевавший:

У Лидии от его голоса мурашки по коже пошли. «Придет он ко мне сегодня ночью или нет? Придет или нет?» Вот все, о чем она только могла думать.

Она поднялась во второй этаж и вскоре очутилась рядом с кабинетом старого хозяина. И остановилась, не зная, куда дальше идти, где, собственно говоря, находится упомянутая кладовка.

В эту минуту дверь кабинета распахнулась, на пороге показался Кеша. В руках он держал совок и веник, и Лидия поняла, что Кеша прибирался в кабинете.

– Кладовка? – переспросил он, услышав ее вопрос. – Да она за кабинетом. Вон там, около дивана, дверка. Вы пройдите, барышня, пройдите!

Лидия вошла в кабинет и с любопытством огляделась. Здесь, по слухам, все оставалось в точности как при Гавриле Иваныче. Она уже была здесь однажды, но лишь мимоходом. Очень хотелось получше рассмотреть дубовые панели, штофные обои, литографии с библейскими сюжетами по стенам, книжные шкафы, бюро, вольтеровские кресла, кожаный диван, темный дубовый паркет, темные, мрачные портьеры... Одна вещь выбивалась из общего стиля – она-то и привлекла особенно внимание Лидии. Это был изящный, на тонких высоких ножках, полированный и украшенный перламутровой инкрустацией комодик несколько необычной конструкции: как бы чуточку изогнутый. Вещица совершенно дамская, неожиданная среди этой суровой, аскетичной и довольно унылой обстановки...

– Эта штука называется fеve, – пояснил Кеша, заметив, куда она смотрит.

– Fе ve? – удивилась Лидия. – По-французски – боб?

– Истинно так, – кивнул Кеша. – Именно боб. Видите, по форме на бобовое зернышко похож? Предназначен для всяческих дамских безделушек и рукоделия. Гаврила Иваныч покупал его, когда вздумал было жениться. А потом невеста его ему отказала – так он на всю жизнь холостяком и остался. Однако комодик сей, именем fеve, ему очень нравился. Он в нем, конечно, не иголки и булавки держал, а печати и сургуч – письма печатать. Я помню, как хозяин сию безделку любил, и держу его в чистоте безукоризненной. Пылинки сдуваю, полирую, ключи начищаю... Видите, блестят, словно золотые!

В доказательство своих слов Кеша вынул из скважины один из ключей и показал Лидии.

Она так и ахнула! На широкой Кешиной ладони лежала точная копия того самого ключа, который дал ей когда-то господин Рощин и который она потеряла в каком-то московском закоулке! Один в один! Та же форма. Те же бороздки на головке, так же отчетливо просматриваются цифры и буквы: 1787 OТ.

– А что такое ОТ? – спросила она. – Инициалы мастера? Или просто: ключ от чего-то?

– Гаврила Иваныч, покойник, сказывали, дескать, рукомесло французское, – пояснил Кеша, – а у них многие мастера вот этак-то свои изделия метили: ОТ, стало быть, ouvrirai tout – открою всё.

– Кеша, да ты никак французский знаешь?! – изумилась Лидия.

– Да кое-что кумекаю, – скромно признался Кеша. – Гаврила Иваныч учили по доброте своей, ну, я и запомнил.

– Ouvrirai tout, – повторила Лидия. – Открою всё! Довольно самонадеянно звучит.

– Ну что ж, хозяин – барин, – усмехнулся Кеша. – Ему видней, как свои поделки называть. Только правда ваша, барышня, – великий он был хвастун, сей ОТ. Открою все, открою все, а на самом деле ни один из этих ключей не откроет другой ящик. Только тот, в который вставлен, к тому и годен. Вот, изволите видеть, один ключ мы потеряли, так ящик уж сколько годов незапертый стоит, потому что замкнуть его нечем.