Страсть сквозь время - Арсеньева Елена. Страница 42

– Я отравила Ирину Михайловну? – перебила Лидия. – Что с ней?!

– Умерла она! – пуще прежнего заревела Нюшка. – Умерла, а если еще нет, то вот-вот умрет!

– Скорей! – крикнула Лидия, хватая за руку Сташевского.

Они по черной лестнице взбежали на второй этаж, и первым, кого увидели, это Алексея, который рванулся было к Лидии, но тотчас отпрянул – и замер. Рука его бестолково зашарила у пояса, отыскивая несуществующий эфес несуществующей сабли – это он увидел Сташевского в его форме.

– Ты привела в дом врагов! – сказал он тихо, и в его глазах, устремленных в глаза Лидии, отразилась боль.

– Только одного, – быстро сказала Лидия. – Но он сейчас куда полезней, чем десяток бестолковых и глупых друзей. Это врач.

И, не глядя более на изумленное лицо Алексея, она распахнула дверь в комнату Ирины.

Фоминична темной массой двинулась им навстречу:

– Не пущу... раньше меня убьете, чем барышню мою... раньше мне горло режьте, кровь по капле выпущайте, а Иринушку мою!..

– Никому не нужна твоя кровь, старая дура, – с наслаждением выпалила Лидия, давая наконец волю давно сдерживаемой ненависти. – Пошла вон, а то...

Она положила руку на кобуру. Краем сознания прошло воспоминание, что пистолет не заряжен и, прежде чем выстрелить, нужно проделать целый обряд, но Фоминична уже шарахнулась в сторону, едва не упала, была подхвачена Кешею и вытащена вон из Ирининой спальни.

Ирина лежала вниз лицом, свешиваясь с кровати. На полу стояло ведро, куда ее жестоко рвало. Мгновение Сташевский смотрел на ее худенькое тельце, еле прикрытое сбившейся рубахой, на мучительно напрягшиеся голые ноги, и Лидия увидела, как по его растерянному лицу вдруг словно судорога прошла. Но это была судорога не отвращения, а острой жалости.

– Велите подать много кипятку, холодной воды, полотенец, а также пусть принесут тот медицинский инструментарий, о котором мы говорили в дороге.

– Кеша! – закричала Лидия и, когда тот сунулся в дверь, наскоро передала ему приказ доктора.

Кеша кивнул и молча исчез.

За дверью снова раздался было истошный вопль Фоминичны, однако она тут же умолкла, словно Кеша, убегая, заткнул ей рот.

«Хорошо бы!» – мрачно подумала Лидия.

В это время Ирина сделала попытку повернуться на спину, однако она была слишком слаба. Сташевский осторожно помог ей... Лидия ахнула, увидев ее помертвелое, опухшее лицо с отекшими глазами. Все лицо было сплошь покрыто пятнышками порванных кровеносных сосудиков, и Лидия поняла, что рвота давно мучила ее подругу.

Да уж... о притворстве тут и речи быть не может! Ну и слава богу!

Отлегло от сердца, но тут же вернулся страх – страх за Ирину.

– Лидия... – простонала та. – Зачем ты это сделала со мной?.. Алексей, он...

– Не мели ерунды, – рявкнула Лидия. – Я ни в чем не виновата. Я привезла тебе врача!

Налитые кровью, измученные глаза Ирины медленно, словно она не сразу поняла смысл слов Лидии, обратились от нее к Сташевскому. Тот в это время внимательно рассматривал содержимое ведра, поднеся к нему свечу. Лицо его было мрачно. Он почувствовал взгляд Ирины и повернулся к ней. Мгновение эти двое людей, предназначенных друг другу, смотрели глаза в глаза, потом Ирина слабо прошелестела:

– Какое доброе у вас лицо...

«Венчается раба Божия Ирина рабу Божию...» – словно отдалось где-то вдали – не слышное ни для кого, кроме Лидии. «А как его зовут, интересно знать? Какой-нибудь Казимир? Ян? Станислав? Какие еще польские имена бывают?» – но вспомнить не удавалось.

Сташевский при словах Ирины откровенно смутился – и тотчас нахмурился, словно желая скрыть слабость:

– Лучше расскажите, что вы ели – и нынче, и в последнее время. Мне также желательно знать, как выглядел ваш стул.

Звуки песнопений растаяли вдали, а Ирина с паническим выражением зажмурилась.

Ну да, еще бы! Как выглядел ее стул!..

Ворвался Кеша с небольшим сундучком под мышкой. Брякнул его на пол, распахнул.

Доктор покопался в нем, вынул длинную резиновую трубку с костяным наконечником, а также стеклянную воронку.

– Ага! – промолвил удовлетворенно. – Это уже кое-что. Вели подать мне также щелоку. Ну да, того, что бабы из золы варят! А коли нету, то древесного угля неси. И воды, много воды поскорей!

Кеша вновь исчез из комнаты.

– Так кто-нибудь ответит на мой вопрос? – сердито проговорил Сташевский. – Что ела эта пани в последнее время?

Польский акцент в его голосе стал вдруг резок.

– Ела она мало, – торопливо сказала Лидия. – Грибы в основном и мед.

– Грибы?! Мед?! – вскинул голову Сташевский. – Много? Часто?

– Да каждый день, – испуганно шепнула Лидия.

– Criminels! Bandits! Rustres! [23] – простонал Сташевский. – Ладно, кто мне расскажет относительно стула?

– Фоминична! – скомандовала Лидия, доставая «лепаж» из кобуры. – А ну иди сюда!

Доктор покосился на нее и сделал какое-то странное движение губами. Лидии показалось, что он с трудом подавляет смех... Хотя чему тут было смеяться, на самом-то деле?!

Глава 18 Мечты и их крушение

Уже рассвело, когда вконец измученная Лидия притащилась, чуть ли не держась за стены, в свою комнату и вяло принялась раздеваться. Рядом бестолково суетилась Нюшка. Лидия шевелилась, как сонная муха. Нюшка и еще одна горничная девка – кажется, звали ее Агаша, Лидия сейчас точно не могла вспомнить, – принесли горячей воды, поставили на пол корыто и искупали Лидию, как малое дитя. Наконец она забралась под одеяло, мечтая только об одном: уснуть, немедленно уснуть. Эта ночь, безумная эскапада с похищением доктора Сташевского, а потом то, что он устроил ради спасения Ирины – промывание желудка и прочие мучительные, малоэстетичные процедуры, в которых ему, как оказалось, помочь не в силах был никто, кроме Лидии (Фоминична брякнулась в самый что ни на есть дамский обморок, когда увидела направленный на нее пистолет, да так и пребывала в бесчувствии по сю пору), – все это не просто изнурило ее, но словно бы вытянуло из нее остатки жизненных сил. Хотелось не просто лечь и уснуть – хотелось погрузиться в некое подобие летаргуса, да не на одни сутки... пусть даже сочтут потом мнимоумершей! Лидия готова была на все, только бы лечь, вытянуться и изгнать из памяти мельтешение безумных картин этой ночи.

– Подите, подите... – пробормотала она, еле ворочая губами, с неудовольствием слыша, как Нюшка елозит по полу тряпкой, вытирая лужи. – Не мешайте, я сплю, сплю...

Девки вышли, осторожно прикрыв за собой дверь. И сон тотчас поплыл, поплыл, и зацепился за ресницы Лидии, словно облачко – за ветви высокого леса, и начал заволакивать сознание блаженной серой, плюшевой, уютной, непроницаемой мглой, как вдруг раздался резкий звук – снова открылась дверь, и Лидия проворчала, почти не владея онемевшими губами:

– Кто-о та-ам?..

Ей самой показалось, что голос ее прозвучал жалобно-жалобно, и еще хотелось добавить: «Оставьте меня в покое, Христа ради!» – но тут слуха ее коснулся голос:

– Это я, – и ей почудилось, будто сон с нее содрали одним рывком, как одеяло.

Села, ознобно трясясь. Нет, одеяло было на месте, и все равно дрожь пронизала, когда поняла: это не только голос Алексея, это он сам!

Отвела с лица спутанные волосы, спросила отчужденно:

– Что-то опять с Ириной?

– Нет, она спит, – пробормотал Алексей. В полусвете сумеречного утра он был бледен и казался печальным – таким печальным, что у Лидии сердце сжалось.

– Ничего не случилось? Правда?

– Ничего, – пожал он плечами. – Кроме того, что этот француз измучил ее до полусмерти. Сейчас он сидит у ее постели. Караулит! И никого к ней не подпускает, ни меня, ни даже Фоминичну.

Показалось или в голосе его прозвучала ревность? Неужто правда говорят, что любящее сердце – вещун, и он догадывается, что будет значить для Ирины Сташевский?.. Но сейчас говорить об этом, конечно, нельзя.