Жены грозного царя [=Гарем Ивана Грозного] - Арсеньева Елена. Страница 52

Двойственное чувство владело Бомелием после этой смерти. Сначала безусловное облегчение: слишком мрачна была фигура царского клеврета, и, как ни философски относился Элизиус Бомелиус к человеческой жестокости вообще, а к жестокости царя московского в частности, он не мог не вздохнуть с облегчением, окончательно уверясь, что рыжеволосые, конопатые лапы Малюты уже никогда не будут вытягивать из него, архиятера, внутренностей или охаживать по ободранной до крови спине горящим веничком. С другой стороны, он помнил гороскоп Малюты и свой, помнил, что не столь уж велик разрыв между датами их смертей… ну что же, все люди смертны, чему быть, того не миновать, а для вящей славы Божией Бомелию ничего не было жаль, даже и самой жизни.

Бомелий свято верил звездам, однако, составив гороскоп Годунова, он впервые усомнился в их правдивости. Уж слишком большие высоты сулили они царскому рынде, зятю Малюты Скуратова! Хотя… почему бы и нет? Годунов хорош собой, умен, расчетлив, у него прекрасно подвешен язык. В высшей степени себялюбив, так разве это недостаток? Все, что он ни делал, клонилось к его собственным интересам, собственному обогащению и возвышению. Относительно недавно, два-три года тому назад, приближенный к царю, он уже усвоил все тонкости обхождения и сделался истинным царедворцем.

Привыкнув к непосредственности Иоанна, мгновенной смене его настроений, Бомелий почти с удовольствием наблюдал бы за расчетливым Годуновым, который никогда не поддавался порывам и действовал, всегда повинуясь рассудку, – с удовольствием наблюдал бы, вот именно… когда б не это непреходящее ощущение, что Годунов сам является в его дом наблюдать за ним.

– Вроде стучат? – насторожился гость.

Бомелий прислушался. И в самом деле – стучат… Однако не с парадного крыльца, выходившего в большой двор, обращенный на Арбат, а в маленькую дверь под лестницей. Чтобы добраться до этой двери, надо было пройти через калиточку, обращенную в проулок, и этим путем ходили далеко не все Бомелиевы гости.

– Показалось тебе, Борис Федорович, – сказал он, нарочно величая молодого Годунова по отчеству, чтобы подольститься к этому востроухому молодцу. Авось умаслится и забудет про стук. Решит, что в самом деле ему почудилось… А тем временем незваный гость сочтет, что дома никого нет, – и отправится восвояси.

Но стук возобновился – да столь настойчивый, что Бомелий, проглотив досаду, принужден был отправиться отворять – и едва не обмер от облегчения, увидав на черном крылечке ладненькую деву в немецком платье (недавно архиепископ Антоний отменил непременное ношение русской одежды обитателями Болвановки, чтобы немцы не поганили своим чужестранным обликом русского платья), то есть в пышной, со сборками, юбке и кофте с надутыми рукавами, в чепчике и грубых башмаках.

Годунов исподтишка разглядывал гостью. Его всегда тянуло только к ярким, смуглым, чернооким красавицам, таким, какой была его жена Марья, да и сестрица Аринка подрастала такой же. Светлые глаза и волосы, белая кожа казались ему невзрачными, красота новой царицы не впечатляла и раздражала. Однако эта чужинка [33] из Болвановки невольно привлекла его внимание. Она была не русой и не черноволосой – она была рыжей!

Кожа у нее поразительной белизны, словно девушка только и знала, что умывалась молоком. Гостья была одета во все серое, унылого мышиного цвета, поэтому медная коса и белейшее лицо казались особенно яркими. Точеные черты, брови… странно – брови черные, прямые, может быть, слишком густые и сильные для столь нежного лица, особенно при светлых, рыжих ресницах.

Девушка вскинула потупленные очи, окинув незнакомца мгновенным взглядом, и Годунов даже покачнулся. Первым чувством было изумление: таких светлых, как бы серо-белых, огромных глаз он никогда не видел!

Борис не мог оторвать взора от этой рыженькой. Какая удивительная, странная красота! Да-да, она очень красива, потому что бесподобно правильны и милы черты ее лица, – даже странно, как среди груболицых немок могло народиться такое нежное создание. И голосок чарующий – говоря с Бомелием, деревянные немецкие слова не лает, как все прочие, а словно бы выпевает.

Годунов так увлекся созерцанием, что почувствовал себя обиженным, когда дева снова присела в смешном поклоне и удалилась, более не подняв своих необыкновенных очей.

– Ого, какая! – воскликнул он восхищенно. – Знать, и среди немок красавицы встречаются!

– А девочка эта, кстати сказать, не немка, а русская, – усмехнулся Бомелий.

– Как так? Она ж одета…

– Живет в Немецкой слободе – вот и одета, как принято у немцев. Выросла там. Она служит у трактирщика Иоганна, вернее, у его жены, фрау Марты. Это интересная история. Однажды на Иоганна и Марту, которые вечером навещали какого-то своего русского знакомца, напали на улице. Случайный всадник разогнал грабителей и спас их добро и жизнь. Он был купец, а потому завязал с Иоганном дружбу, иногда получая товар через его посредство. Вскоре этот добрый человек, к сожалению, умер от старых ран, полученных под Казанью, а вслед за ним умерла и его жена, оставив пятилетнее дитя. Родни у них никакой не было, никто из соседей приютить ребенка не захотел. Ее боялись…

– Ну да, понятно, рыжая, – кивнул Борис, отлично знакомый со множеством суеверий, населявших сознание его соотечественников.

– Не только, – добавил Бомелий. – По слухам, мать этой девочки была ведьма и зналась с нечистой силою. Словом, Анхен могла погибнуть, когда б ее не пригрела Марта. Конечно, Анхен выросла на положении прислуги, однако у нее был дом, люди, которые о ней заботились, она не голодала. И оказалась, ты видишь, очень недурна собой, даром что рыжая. Ей теперь шестнадцать. Может быть, вскоре сыщется добрый человек и возьмет ее в жены.

– Небось крещена в вашу веру?

– Само собой, – кивнул Бомелий. – Пастор любит ее: девочка с охотой убирается в кирхе, а когда бежит за продуктами на рынок, обязательно покупает рыбу и для пастора, который чрезвычайно падок на карасей в сметане.

– А приходила-то она зачем? – осторожно полюбопытствовал Годунов, не особенно надеясь на правдивый ответ, однако Бомелий ответил без всякой уклончивости:

– Прибыл обоз с товаром, среди которых доставили выписанные мною из Любека книги, а также кое-какие лекарские приборы. К сожалению, некоторые хрупкие вещи в дороге пострадали, их боятся трогать, чтобы еще больше не разбить. Зовут меня, чтобы занялся этим сам.

Годунов мигом понял намек и засобирался уходить. Бомелий его не удерживал, и вскоре Борис уже ехал к своему дому.

Жена встретила его на пороге, прижалась ласково, повела к столу, рассказывая, мол, все готово в путь. Годунов только сейчас вспомнил, что завтра с самого раннего утра собирался выехать в Александрову слободу. Как ни тошно ему делалось от вида этой Колтовской, он остерегался надолго исчезать с государевых очей, потому что соперник Богдан Бельский маячил пред ними все настойчивее. Годунов уже не раз слышал, что именно Бельского называли новым любимцем, который заслонил и память о Малюте, и тем паче – о Вяземском и Басмановых, «неотходным хранителем» государевым называли. Конечно, Бельский кровная, хотя и дальняя родня Малюте, однако Годунов все же зять Скуратова!

Нет – теперь он бывший зять бывшего Скуратова. Эх, не вовремя загинул на стенах эстонской крепости тестюшка, не вовремя осиротил семью. И сразу после его смерти началось это охлаждение царя, сразу на первое место вылез Бельский. Свойственник-то свойственник, но не преминет ножку подставить, чтобы освободить себе дорогу к душе государевой! А может быть, это Колтовская-Колдовская ворожит, отвращает государево сердце от преданного ему Годунова, которого невзлюбила с первого взгляда…