Говори мне о любви - Иден Дороти. Страница 37

– Ее мать согласилась с этим именем. Думаю, я не ослышалась, Уильям.

Конечно, он до некоторой степени оценил ее благородство. Но считал ли он это благородством? Когда он не ответил, она безрассудно настаивала.

– Я уверена, что не многие женщины поступили бы так, как я. Ребенка надо вырастить, и мисс Медуэй ушла в свет без позора в ее прошлом.

Какая рана осталась в его сердце? У нее кошки скребли на душе, когда она вспоминала, как эта хрупкая фигурка в Милане садилась в поезд на железнодорожной станции. Теперь она радовалась, что Уильям не видел ее, она сама боялась посмотреть в его опустошенные глаза. Он действительно постарел от горя за последние три месяца. Но этот отрезок его привлекательного мальчишеского пути пройдет.

Когда он наконец заговорил, это не было точной оценкой ее поступка.

– Не могу сказать, что я счастлив оттого, что ты нашла немецкую семью. Ты знаешь, я никогда не любил немцев.

Она подавила свое раздражение.

– Если мисс Медуэй не повезет с ними, ее не принуждают оставаться там. Это только начало для нее. Я считаю ее положение хорошим, как я и обещала. – Ее голос был резким, но определенно веселым. – Теперь мы должны выполнить свою часть работы и хорошо воспитать мисс Дези Овертон.

Глава 13

Флоренс не верила, что мама принесла домой малыша, хотя Эдвин сказал, что это правда, итальянского ребенка. Об этом ходило много смешных разговоров. Отличается ли Дези от английских малышей? Флоренс удивлялась. Она подозревала, что отличается, по выражению лица у Лиззи.

– Невинное маленькое существо, – сказал повар о ребенке, и Лиззи, вскинув голову, сказала странным голосом: «невинное!» – как если бы младенца схватили с окровавленными руками на месте преступления.

– Тогда почему надо было ехать за границу, чтобы произвести его на свет? – спрашивала Лиззи.

– Чтобы отдохнуть на солнышке, как вам известно, – сказал повар. – У нее было достаточно забот с теми двумя. Но что слишком рано – это конечно.

Лиззи фыркнула и сказала:

– Она выглядит породистой, как мне кажется.

– О ее появлении они не всегда говорят правду.

– Осмелюсь сказать, почему она не поехала в Харрогейт или в Бат или в какое-нибудь цивилизованное место, чтобы наконец дать заработать грош бедным людям, живущим в Англии?

– Может, это была ошибка, ехать в Италию. Они там живут хорошо. Всякие оперные звезды и им подобные.

– Я никогда бы не доверилась иностранцу, – сказала Лиззи и повернулась, нет ли чьих-нибудь глаз у нее за спиной. – Мисс Флоренс, мистер Эдвин! Что вы делаете здесь внизу? Гадкие дети! Марш в детскую! Быстро! – Лиззи взглянула на повара. – Совершенный бедлам, даже когда их мама дома, они все слушают. А эта мисс Слоун хуже, чем безразличная. Говорят, что мистер Эдвин укусил ее сегодня за руку. Фантастика! Он, может быть, террорист, но ведь не дикий зверь!

Флоренс ждала очень долго, чтобы услышать хоть толику сведений, прежде чем вернуться в детскую. Она до сих пор так и не узнала то, что ей хотелось понять. Вернется ли мисс Медуэй обратно с мамой? Если она вернется, то противная мисс Слоун уйдет и Эдвин не будет так много кричать. Эдвин снова стал кричать с тех пор, как мисс Медуэй уехала с мамой в Италию, не только потому, что ненавидел мисс Слоун, но потому, что любил мисс Медуэй. И Флоренс тоже любила ее. Но никто не спросил их, когда решили, что мисс Медуэй станет маминой компаньонкой в путешествии на озеро Маггиоре.

– Кто такой Майорка? – спросил Эдвин жалобно. Флоренс огрызнулась:

– Не будь таким невежественным деревенщиной. Это не человек, а место.

Как обнаружила Флоренс, с детьми никогда не советовались о главном, о переменах в их жизни. Они просто должны терпеть взрослых и при случае пользоваться плохими словами, как, например, «невежественная деревенщина» (которые они услышали от повара, когда тот распекал мальчика-посыльного от мясника). События просто обрушились на них, и единственный способ, которым они могли выразить свое горе, – это кричать.

Флоренс подозревала, что папа поступает точно так же. В отсутствие мамы он кричал очень часто. Однажды, когда он несколько дней болел, то выглядел очень одиноким на узкой постели в голубой комнате, наедине с самим собой. «Как монах», – услышала Флоренс бормотание и вздохи Энни.

Тем не менее в долгом своем одиночестве, казалось, он не выражал бурной радости, когда приходили мамины письма, где она рассказывала о новой маленькой дочери и о том, что он должен поехать и привезти их домой.

– Переплыть Ла Манш в такую погоду, – ворчал он. – Почему нельзя привезти ребенка в более благоприятное время?

Никто ничего не сказал, почему мисс Медуэй не может помочь маме привезти нового ребенка. Не в этом ли причина, почему этот маленький иностранец-ребенок был встречен так неприветливо?

«Когда я приеду домой к вам, – писала мама Эдвину и Флоренс, – мы снова будем счастливы все вместе. Надеюсь, что вы хорошие дети и составляете папе компанию, пока меня нет».

Только успеешь о чем-нибудь подумать, как письмо кончается. «Я привезу вам новую маленькую сестренку, которую вы должны научиться любить».

Почему научиться? Флоренс удивлялась нравоучительности. Она считала естественным любить малышку.

Папа уехал в Италию неделю назад. И теперь плывут на пароходе, и едут на поезде он, мама и малышка. Как было условлено, они прибыли на вокзал Виктория в три тридцать после полудня. Их встречал Диксон. Они приедут домой через час, сказал Диксон. С этой быстрой парой серых лошадей, которых купил папа (ведь он был таким несчастным, пока мама отсутствовала, и нашел себе забаву), путешествие можно было совершить за час, не попади они в большие заторы на дорогах, и тогда миссис Беатрис не захотела остановиться в магазине «Боннингтон» по дороге домой.

– Ей было трудно зайти в магазин с маленьким беби, особенно после утомительного путешествия, – сказал повар.

Но Диксон ответил повару:

– Вы никогда не можете предугадать, что сделает миссис. После трех месяцев отсутствия она хотела заглянуть в магазин, так же как хотела посмотреть на своих детей. Если бы была хоть одна ошибка в оформлении витрин, она бы заметила это. И приказала бы мне остановить лошадей, пока она пойдет и поднимет там шум. Вот ее забота, если хотите знать, – добавил он хмуро.

«Какая забота?» – удивилась Флоренс.

– И еще одно, она намеревается отправиться туда сегодня вечером, будь хоть потоп. Нельзя упрекнуть ее, не правда ли? Эта капризная пара лошадей куплена, для чего бы вы думали?

– Как-то против природы: женщина, а все свое время отдает бизнесу, – проворчал повар. – Но если мистер… Если бы обстоятельства были другими, чем они есть… А теперь придержи язык, Диксон. Здесь это небезопасно. У мисс Флоренс ушки на макушке, она услышит даже через стенку в шесть футов толщиной.

Здесь не было стены в шесть футов, а только окно, подумала Флоренс с презрением, и через окно услышит любой, кто только захочет. Она собиралась идти спать, до того как Лиззи обнаружит ее, но опоздала. Лиззи обрушилась на нее, распекая, что пояс у нее завязан и пальцы черные от сажи, налипшей на оконной раме.

– Вы снова подслушиваете, мисс Флоренс, вы мисс Любопытная, это точно! Вы и так узнаете все новости достаточно быстро, без того, чтобы подслушивать, что сказали повар и Диксон.

Но какая это была «забота», Флоренс так и не узнала. Ни один из них не сказал ей ничего важного. Наверно, они говорили о чем-то до того, как она пришла, и в результате не получила никаких сведений, которые она пыталась соединить вместе и понять, что происходит. Объектом ее интересов было обнаружить, вернется ли к ним дорогая мисс Медуэй. На этот вопрос она до сих пор не получила ответа.

В половине пятого, секунда в секунду, экипаж подкатил к дому. Флоренс, которая была на своем привычном месте, в детской у окна, показала:

– Они тут! Они тут! – и бросилась вниз по лестнице, как молния. Мисс Слоун бесполезно кричала ей, чтобы она вела себя как маленькая леди. Эдвин был не такой эмоциональный и гораздо медлительнее на коротких ногах, но оба они уже были у входной двери, когда она открылась и вошла мама, а за ней чужая женщина, катившая коляску с ребенком, закутанным в шаль. Папа медленно и как-то неохотно замыкал шествие. Мама была одета в ее обычное, бутылочного цвета пальто; круглое румяное лицо обрамляла строгая черная шляпа. Возможно, из-за этого ее лицо потеряло обычный румянец на щеках. Флоренс тут же заметила это, пока не обнаружила, к своему разочарованию, что женщина, катившая коляску с ребенком, была совсем не мисс Медуэй.