Аттракцион любви - Лейкер Розалинда. Страница 35

После этого в его жизни были и другие женщины, но только Лизетт по-настоящему заинтересовала его. Красивая, умная и интеллигентная, с соблазнительной фигурой, она с первой встречи привлекла его внимание. Ему даже казалось, что он влюбился в нее. Закончив ремонт, он вытер руки и залюбовался Лизетт. Ее лицо прелестно оттеняли широкие поля шляпы, защищавшие от солнца, в лучах которого, как в ореоле, вырисовывались контуры ее фигуры.

– А вы очень терпеливы, – сказал он.

Она улыбнулась:

– Разве может быть иначе в такой чудесный день?

Откинув маленький коврик, Мишель достал с заднего сиденья небольшую корзину для пикника, вынул оттуда бутылку шампанского и два бокала.

– Давайте отметим вашу первую поездку на автомобиле.

– Как это мило! – ответила Лизетт. – Я люблю шампанское!

Мишель сел на траву рядом с Лизетт и налил ей шампанского.

– У меня есть тост, – сказал он, протягивая ей бокал. – За хорошее будущее!

Лизетт одобрила тост, пожелав всего наилучшего ему и себе, но не им вместе. Она не думала об этом – отныне ни один мужчина не в силах покорить ее сердце.

Посидев на траве за дружеской болтовней, они вскоре вернулись к машине.

Автомобиль тронулся. Доехав до развилки, Мишель повернул на шоссе, ведущее в город. Уже смеркалось.

– Я провела с вами чудесный день, – поблагодарила Лизетт, когда они подъезжали к дому.

– Давайте завершим его легким ужином, – настойчиво предложил он. – Я знаю одно место в старой части города, которое должно вам понравиться.

– Я давно не была там, – ответила Лизетт. – Интересно посмотреть, что изменилось.

В детстве она побаивалась этого старого района на западном берегу Соны с мрачными домами времен средневековья с глубоко уходящими внутрь сводами причудливых очертаний и каменными ступенями, истоптанными в течение многих столетий. Дверные молотки в виде загадочных мифических существ пугали маленькую девочку. Бывая там, Лизетт крепко держалась за бабушкину руку и радовалась, что во время этих прогулок с ними всегда был кто-то из слуг.

Самыми страшными ей казались длинные узкие темные аллеи, изрезавшие весь район. Лизетт вспомнила, с каким облегчением она всегда покидала эти жуткие улочки, выходя на освещенную городскую площадь. Центром притяжения был кукольный театр на улице Бомбард. Желание попасть на его представления, приводившие ее в восторг, было сильнее любой боязни, Лизетт готова была побороть все страхи, чтобы только попасть в этот театр.

Мишель припарковал «Панхард» на въезде в старый квартал, и дальше они пошли пешком. Лизетт рассказала ему, с какими страхами и восторгами были связаны ее походы в кукольный театр.

– Давайте я возьму вас за руку, раз уж вы в детстве привыкли держаться за бабушкину.

Ее рука лежала в его руке, но совершенно безучастно. Они вышли к площади Трините, где находилось кафе, в которое он хотел ее пригласить. Стоял теплый вечер. Они выбрали столик на открытом воздухе и, сидя за чашечкой кофе, разговаривали, наблюдая за прохожими. Откуда-то появились три уличных акробата в красно-желтых трико и начали представление, собрав вокруг зрителей, бросавших монеты в их колпаки. Мишель проявил немалую щедрость. Когда вечер подошел к концу, он проводил Лизетт до ее двери и собрался уже поцеловать девушку, но она отстранилась. Он не настаивал.

– Это был чудесный день, – искренне сказала она.

– Думаю, это только начало. Надеюсь, у нас будет много таких дней.

Они часто встречались, когда у Лизетт было время, посещали разные места. Мишель готов был видеть ее хоть каждый вечер, но она тщательно оберегала свою независимость, и ему приходилось сдерживать себя, чтобы сохранять хорошие отношения. На первых порах Лизетт отклоняла его приглашения под тем или иным предлогом. Обычно она объясняла свой отказ тем, что ей необходимо общаться с новыми сослуживцами не только на службе, но и помимо работы, как якобы принято на фабрике. Однако Мишель был уверен, что это лишь отговорка.

Однажды Лизетт сама предложила ему устроить пикник в окрестностях горы Фурвьер. Листва на деревьях уже пожелтела, и до начала холодов оставалось не так много солнечных дней. Они решили исследовать, что там еще сохранилось от древнеримских развалин. Устроившись на траве, любовались открывающимся сверху видом на город, через который, извиваясь серебристыми лентами, текли Рона и Сона.

– Для меня это самое прекрасное зрелище на свете, – восхищенно воскликнула Лизетт.

Мишель улыбнулся.

– Согласен, вид великолепный, но мне кажется, что в вас, прежде всего, говорит ностальгия по прошлому.

– Может быть, вы и правы, – легко согласилась она.

Лизетт много рассказывала ему о своем детстве, но почти ничего – о перипетиях взрослой жизни.

Вскоре после их пикника на Фурвьере Мишель должен был ехать в Париж выступать в суде по делу своего подзащитного. Это было довольно запутанное дело, которое, как он заранее предвидел, растянулось на несколько недель. Он часто писал ей письма из Парижа, и она всегда отвечала на них, сообщая о последних новостях, о встречах с друзьями. Она не ожидала, что будет действительно скучать по нему.

Лизетт переписывалась и с Джоанной, которая жила в Лондоне и всегда была очень занята. После их последней встречи она год проучилась в Сорбонне, потом осталась еще на год в одной из парижских мастерских, чтобы глубже изучить живопись импрессионистов, а теперь вернулась в родной Лондон. В районе Блумсбери у нее была собственная студия. Она уже организовала несколько персональных выставок своих работ, которые хорошо продавались. Кроме того, дважды в неделю она давала уроки живописи, что приносило ей дополнительный заработок.

Джоанна радовалась, что Лизетт снова стала писать ей, живо интересовалась всем, что происходило в ее жизни, после того как она сбежала от жениха накануне свадьбы. Она усиленно звала ее к себе в Лондон.

Однажды вечером на пороге квартиры Лизетт появился Мишель с букетом цветов и изысканной коробкой шоколадных конфет. Он только что вернулся из Парижа.

– А вот и я! – торжественно объявил он, когда перед ним распахнулась дверь.

Лизетт была искренне рада его возвращению и пригласила зайти.

– Вам повезло, Мишель. Я только что приготовила ужин – еды хватит для двоих. Какие чудесные цветы! – добавила она, взяв у него букет. – Давайте я поставлю их в вазу.

– Как я рад видеть вас, Лизетт, – сказал он, когда она закрыла дверь.

Прежде чем гость снял пальто и перчатки, хозяйка взяла из его рук коробку с конфетами и отнесла ее на журнальный столик.

– Да, вас долго не было.

Поставив вазу с цветами на тот же журнальный столик, она заметила по этикетке, что конфеты куплены в знакомой ей кондитерской на Елисейских полях.

– О, это лучшие на свете конфеты, – воскликнула она. – Я вам так благодарна!

Схватив ее за руки, он долго восхищенно смотрел на нее.

– Скажите, что вы скучали без меня!

Лизетт засмеялась.

– Конечно, я скучала без вас! – ответила она, высвобождаясь из его рук. – Когда вы уезжали, была осень, а теперь уже зима. Судя по вашему лицу, вы выиграли процесс, не так ли?

– Да, выиграл, – удовлетворенно заметил Мишель. – Дело оказалось довольно запутанным, но в результате удалось добиться оправдательного вердикта. Как вы? Все еще работаете на фабрике?

– Да, работы много. Заказы из-за границы прямо сыпятся.

Продолжая разговор, она вышла на кухню помешать рыбный суп, который приготовила по средиземноморскому рецепту.

– Садитесь на мое место, а я возьму другой стул и сяду напротив.

– Лучше я возьму стул, – ответил Мишель.

Лизетт показала ему, где лежат столовые приборы, и стоит бутылка красного вина – на нижней полке буфета.

– Мне не терпится послушать, что нового в Париже, – сказала она, поставив перед ним бокал и положив салфетку. – Давненько я там не была.

Откупорив бутылку, Мишель спросил, когда Лизетт в последний раз была в Париже, – он многого не знал о ее жизни. Конечно, она рассказывала ему о себе, но в основном о детских годах, проведенных в доме бабушки, и о том, как жила у отца с мачехой в предместье Парижа. Мишель догадывался, что Лизетт многого недоговаривает. Она никогда не уточняла, где она работала продавщицей, а позже – экономкой, что было до того, как она устроилась бухгалтером на фабрику братьев Люмьеров. Эта недосказанность придавала ей еще большую привлекательность в его глазах: она умела владеть собой.