Жена авиатора - Бенджамин Мелани. Страница 18

– Да. Это слишком важная задача, ее надо было осуществить. К тому же я все еще надеюсь, что они оставят меня в покое.

– Кто «они»?

– Да все: пресса, публика, старые школьные приятели, всякие назойливые незнакомцы. Дельцы, которые налепили мое имя на все, начиная от курток и кончая песнями и танцами.

Я покраснела, радуясь, что наступившая темнота скрывает мое лицо. Еще недавно в колледже я старательно разучивала танец под названием «Линди Хоп».

– Даже киношники, – возбужденно продолжал Чарльз, и мне показалось, что он почти благодарен, что есть слушатель, которому он может все это высказать, – Уильям Рэндольф Хёрст [16]предложил мне миллион долларов за то, чтобы я сыграл себя в художественном фильме или хотя бы появился в кадре, но я отказался. Когда я сказал «нет», он не поверил, сказал, что каждый имеет свою цену. Но у меня нет цены. И он все продолжает осаждать меня предложениями – меня теперь все одолевают просьбами.

– Но вы не можете тратить на них свою жизнь.

– Свою жизнь я могу тратить только на себя. Забавно, но я действительно чувствую бремя ответственности. Слишком много людей обращает на меня свои взоры.

В замешательстве я отвела взгляд от дороги. Хотя было темно, я пыталась по глазам Чарльза прочитать, что у него внутри. Они больше не сверкали. Теперь его уверенность граничила с высокомерием. Видя сухую тонкую линию его рта, стальной взгляд и уверенную руку на рулевом колесе, я впервые почувствовала темную сторону славы.

– Ну да, теперь все пользуются своим влиянием. Но вы ведь знаете, что «власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно» – так говорят.

– Что? Что это за высказывание такое?

– Это больше всего любит цитировать лорд Эктон [17]. Вы не слышали? Впрочем, это неважно.

Я запнулась, заметив, как застыло его лицо, и поняла, что после его трансатлантического перелета не так уж много людей осмеливалось возражать ему или поучать его.

Однако я не могла забыть те долгие месяцы, когда он не удосужился написать мне хотя бы пару строк, поэтому выпалила:

– Я считаю – опасно признавать, что все на вас смотрят, даже если так оно и есть. Не обязательно придавать этому такое большое значение. Это может изменить человека, знаете. Сделать его более жестким.

– Вы так думаете?

– Да.

– Думаете, я жесткий?

– Ну, не совсем.

Я не жалела, что обидела его. Он спросил мое мнение, и я его высказала.

Некоторое время мы оба молчали. Потом он что-то пробормотал и кивнул, внимательно взглянув на меня. Дальше мы опять ехали в молчании.

– Боюсь, что я один говорил все время, – наконец вырвалось у него, и я втайне обрадовалась, что он первым почувствовал необходимость прервать молчание. Я доказала ему, что мы на равных, хотя бы в упрямстве. По сравнению с другими молодыми людьми, которых я знала, он почти ничего не рассказал о себе. Я не узнала ничего ни о его семье, ни о детстве, словно он начал жить только после перелета через Атлантику. Но, вероятно, так оно и было – непрестанный шум в прессе, сходящая с ума публика, кинохроника, манифестации и чествования. Теперь все это стало частью его жизни, с которой он – с радостью или без – должен был смириться.

– Не беспокойтесь, – уверила я его, – мне все очень понравилось. Весь этот день, даже отвалившееся колесо.

– Немногие женщины сказали бы это, – он одобрительно улыбнулся, и я выпрямилась на сиденье, чувствуя себя гораздо выше своих пяти футов, – расскажите мне что-нибудь о себе, Энн. Чем вы собираетесь заниматься?

– Это сложный вопрос.

– Да нет, это простой вопрос на самом деле. Что вы хотите делать? Есть та одна-единственная вещь, о которой вы не можете не думать? Для меня это был мой перелет.

Во время всех тех долгих часов, когда я перевозил почту, я не мог заставить себя не думать о нем, ломал голову над этим вопросом, пока не нашел выход. И когда я понял, что надо делать, то сделал это. Итак, что вы хотите делать?

Увидеть пирамиды. Сделать так, чтобы мой брат стал здоровым и счастливым. Выйти замуж за героя – так много мыслей, из которых надо выбирать одну, так много идей, копошащихся в голове… Надо их как-то собрать воедино перед тем, как что-то произнести.

Чарльз Линдберг продолжал терпеливо ждать ответа; я видела это по его поднятому вверх подбородку с ямочкой, по спокойному взгляду. Провести вместе целый день – сначала в небе, а потом и на земле с таким храбрым, замечательным человеком! Впервые ощутить себя женщиной, а не школьницей – я чувствовала, как внутри распускается что-то незнакомое. И я произнесла то, в чем боялась признаться даже себе:

– Мне бы хотелось написать великую книгу. Только одну. И я была бы удовлетворена. С помощью слов помочь людям увидеть то, что вижу я, вернее, постараться это сделать.

Чарльз молча изучающе смотрел на меня, его лицо было бесстрастно. А потом мужчина, который пересек океан только благодаря силе своей воли и веры, произнес:

– Вы это сделаете.

Неужели все так просто? Я откинулась на сиденье, глядя на дорогу, бегущую впереди; мы приближались к городу, впереди уже сверкали уличные фонари и толпились группы зданий. Неужели все так просто – поставить перед собой цель, а потом добиться ее? Всю жизнь я боролась со страхами и сомнениями; я не была так красива и изящна, как Элизабет, не была мальчиком, как Дуайт, не была такой искрящейся весельем хохотушкой, как Кон. У меня были блестящие энергичные родители. Я всегда чувствовала себя в их тени, и, должна признаться, отчасти меня устраивало это положение, потому что избавляло от необходимости принимать решения и позволяло лишь предаваться раздумьям каждую минуту каждого дня. Теперь мне нужно было просто перестать так много думать и начать строить планы или еще лучше начать действовать. Именно так, как я поступила сегодня после того, как самолет перевернулся.

Просто появился тот, кто не позволил мне бездействовать. С ним я стала другой. Лучше, умнее.

Наконец мы въехали на подъездную дорогу нашего дома. Я почувствовала прилив теплоты и духовной близости – и чуть не заплакала при виде знакомых зеленых ставней, сказочного фасада с украшениями, похожего на пряничный домик, широкой галереи с каменными колоннами, обитой коленкором плетеной мебели, так уютно расставленной. Вскоре мы все покинем этот дом и переедем в новый, который уже почти закончен в другой части Инглвуда. Но здесь, в этом уютном домике, незримо присутствовало мое семейство и ждало меня, хотя разум и твердил мне, что внутри только один Дуайт. Именно эта реакция была такой естественной и сильной для меня – нахлынуло и накрыло с головой внезапное, всепоглощающее чувство дома.

Я повернулась к Чарльзу, желая разделить с ним это счастье, ведь у него было мало родных. Мысль, что он уедет обратно в полном одиночестве, один перед всем миром, пронзила меня.

– Не хотите ли… – начала я, но остановилась.

Он смотрел на меня так пристально, что я невольно вздрогнула. Он изучал меня, изучал, стараясь найти что-то важное. Я могла только отчаянно надеяться, что он найдет то, что искал.

– Есть еще одно обстоятельство, – проговорил он, и голос его не звучал столь же уверенно, как обычно, – довольно неожиданное.

– Да? – Я подумала о своем поведении; неужели я его чем-то смутила?

– Возможно, вам неизвестно – да, конечно, неизвестно. В последнее время я кое-чем занимаюсь. Поставил перед собой задачу – найти ту, с которой смог бы делить свою жизнь. – Он замолчал, как будто ждал, что я что-нибудь скажу.

Но я лишь молча смотрела на него. Он кашлянул и продолжал:

– Одиночество… Мне было очень одиноко последние несколько месяцев. И я подумал, что будет лучше иметь рядом того, кто разделит со мной… все это. С того дня, как мы встретились в Мехико, должен сознаться, я думал о вас. Что касается сегодняшнего дня, то вы все сделали очень хорошо. Как настоящий летчик.