Жена авиатора - Бенджамин Мелани. Страница 35

Несколько слуг оказались вместе с нами в кабинете; Вайолет Шарп, одна из горничных, вдруг запричитала: «О, бедный малыш!» – и заплакала.

Кон, округлив глаза, отправилась ее успокаивать. Вайолет всегда была весьма экспансивна.

– Шшшш, – прошептала я Чарли, лепетавшему счастливую младенческую чепуху, сидя у меня на руках, – все в порядке. Папочка позаботится о тебе. – Но я не могла заставить себя не думать о том, что может случиться, когда Чарльза не будет здесь, даже при наличии полицейских, дежуривших около дома.

– Энн, дорогая.

Я обернулась. Мама смотрела на меня, и в ее глазах отражалось волнение.

– Я останусь дома с малышом и Бетти, – сказала она твердо, – я изменю свои планы. Это тебе поможет?

Я кивнула. Я была так ей благодарна, что мне захотелось сделать для нее что-то необыкновенное и замечательное. Но я могла только улыбнуться ей сквозь слезы поверх головки моего сынишки.

Я вспомнила о своем детстве, обо всех моментах, когда скучала по ней, обо всех случаях, когда недоумевала, почему ей надо исчезать из дома так поздно на какие-то встречи. Это нельзя было сравнить с моим теперешним состоянием. Но я скучала по своей маме, как скучают все дети.

Теперь я спрашивала себя: а скучала ли она по мне? Все эти годы скучала ли она по своим детям, вынужденно ли она занималась всей это деятельностью рядом со своим мужем? И не пыталась ли она теперь наверстать потерянное?

Я улыбнулась ей понимающе, благодарная за то, что уже достаточно взрослая, чтобы получить второй шанс простить и понять ее как женщина и мать. Я поцеловала малыша в макушку его нежной пахнущей молоком головки; от него пахло мылом «Айвори» и теплой фланелью. И прошептала молитву за его всепрощение.

Потому что теперь могла лишь смотреть вперед и ждать дня, когда он станет достаточно взрослым, чтобы подарить мне его.

Глава восьмая

– Энн, Энн, прыгай!

Вода, грязная, пенящаяся, отвратительная, хлынула на меня. Мы находились в нашем самолете; на одно мгновение он завис над рекой Янцзы, готовый коснуться воды. В следующую минуту самолет сделал крен в одну сторону, и вода хлынула, замуровывая нас внутри, как в гробнице. Скорее с любопытством, чем со страхом, я подумала: «Сейчас мы утонем». Никогда не предполагала, что придется умереть именно так.

Потом спокойный, но властный голос моего мужа, приказывающего мне прыгать, проник в мое оцепеневшее сознание, и я прыгнула, как он велел. Как во время нашего первого полета. Инстинкт выживания, моя уступчивая природа; возможно, сочетание того и другого. Выпрыгнув из самолета, я очутилась во вспенившемся потоке Янцзы, боясь, что меня потянет на дно тяжелый парашют, пристегнутый на спине, и громоздкий летный костюм. Мысленно я молилась, понимая, что на это раз мне не выбраться. И никогда больше не увидеть своего малыша.

Я нахлебалась грязной воды, прежде чем каким-то невероятным образом мне удалось вынырнуть на поверхность только для того, чтобы осознать, что парашют сейчас утянет меня вниз. Вода снова сомкнулась над головой, я не могла дышать. Извиваясь в панике, как угорь, я ухитрилась сбросить парашют и всплыть наверх, хватая воздух. Потом меня вырвало, и я вспомнила обо всех тех моментах, когда так тщательно кипятила воду перед тем, как почистить зубы или умыться.

Среди мужских голосов, раздававшихся с приближающейся лодки, я распознала голос Чарльза, звавшего меня по имени.

– Я здесь! – Я помахала рукой и поплыла к нему.

Чарльз пристально смотрел на поверхность воды, его волосы слиплись, лицо было покрыто грязью. Когда он увидел меня, его глаза расширились от облегчения, и он помахал мне в ответ.

– Плыви прочь от самолета, – крикнул он, перекрывая ветер, крики и тарахтенье лодки. Я кивнула и поплыла в сторону от самолета, прокладывая путь сквозь нагромождение кружащихся палок, бревен и других обломков, уносящихся с бурлящим потоком.

Наш самолет, наш прекрасный «Локхид Сириус» лежал на боку: один огромный поплавок торчал из воды, второй выглядывал снизу. Вода заливалась в открытую кабину, и я вздрогнула от мысли о своем погубленном радиопередатчике. Этот самолет был нашим домом последние два месяца с 27 июля 1931 года.

Именно в этот день самолет под названием «Летающие Линдберги» был привезен на летное поле на Ист Ривер, находившееся около Квинса в Нью-Йорке. Наш огромный черно-оранжевый «Сириус» располагался на платформе, спускавшейся к реке, на двух огромных понтонах, ожидая, когда мы поднимемся на борт. В эти понтоны, тщательно взвешенное, было загружено все, что могло нам понадобиться в многомесячном путешествии сначала в Арктику, потом на Восток и еще дальше. Там находилась одежда – запасные штаны, рубашки и летные костюмы для каждого, а также теплые парки. Там же лежали консервные банки с едой, посуда для кипячения воды, комплект для первой помощи, упакованный для нас начальником колумбийского пресвитерианского медицинского центра; рекомендательные письма, подписанные лично президентом Гувером; якорь, весла, надувная лодка, запасные парашюты, огнестрельное оружие, боеприпасы, снасти для рыбной ловли, запасной радиопередатчик и одеяла.

Окруженные репортерами, фотографами и документалистами с их жужжащими камерами, мы ждали, пока два механика проводили финальную проверку «Сириуса». Кто-то из мужчин-репортеров спросил Чарльза о технических трудностях предстоящего полета. Меня спрашивали женщины-репортеры, как я буду вести домашнее хозяйство в самолете и одновременно выстукивать послания азбукой Морзе, которую я изучала много недель: «Двигатель барахлит. Пришлите помощь. Местоположение неизвестно». Не один раз меня пытали насчет моих технических навыков, поскольку я официально была назначена радистом. В заднем отделении меня ждал радиопередатчик со всеми катушками и проводами, трубка находилась на полке справа от меня, приемник помещался в ногах рядом с антенной. Я должна была сгибаться в три погибели, когда мне нужно было что-то передать. Массивный шумный динамо-мотор находился позади моего сиденья и время от времени давал мне пинок под зад.

– Миссис Линдберг, какую одежду вы берете с собой в полет? Вы собираетесь демонстрировать японцам новую весеннюю моду? Вы будете скучать по вашему сыну?

– Да, – ответила я им всем, возблагодарив бога за то, что пришло время отправления. Я помахала рукой и улыбнулась фирменной беспечной улыбкой. Чарльз соорудил небольшую лестницу, которая помогла мне преодолевать огромные поплавки, после чего я взобралась на крыло, а потом и в кабину самолета. Мы уселись на свои места, Чарльз впереди, я сзади. Затем Чарльз завел мотор. Набирая скорость, мы пронеслись по воде, что вызвало огромную волну, окатив всех репортеров, к моему большому удовольствию.

Первой попытке взлететь помешала лодка, полная операторов с камерами, подплывших слишком близко. Вторая попытка была успешной, хотя я затаила дыхание, когда Чарльз, маневрируя, прокладывал путь через скопление самолетов, переполненных репортерами, которые находились так близко от нас, что я могла видеть полоски на галстуках-бабочках операторов (операторы кинохроники, как я обнаружила, всегда носили галстуки-бабочки по причинам, которые я никогда не могла постичь).

Но скоро все они остались позади, и мы на прощание лихо покачали крыльями, своеобразный личный автограф Чарльза. Только тогда я увидела, что плечи мужа расправились; он повернулся ко мне с ликующей усмешкой, которая заставила меня громко расхохотаться. Мы наконец-то остались одни, и нам предстояло величайшее приключение, о котором напишут в книгах по истории. Давно уже Чарльз не выглядел таким счастливым и свободным.

Мы должны были пересечь Канаду и Аляску, пролететь над Беринговым проливом, обогнуть Сибирь и вдоль островов Японии добраться до Китая. Во время полета мы питались сырой рыбой вместе с эскимосами, ночевали в ярангах, ютились в палатках золотоискателей в Анкоридже, сидели на бамбуковых циновках в японских дворцах и принимали участие в древней чайной церемонии. Везде, где мы приземлялись, нас окружало местное население, даже если это население состояло из десятка солдат на далеком островном аванпосту. В воздухе мы были партнерами; я вела самолет, когда Чарльз уставал или когда ему надо было сверить с картой наш маршрут. Но на земле мы всегда были разделены; я должна была находиться вместе с женщинами, поскольку все считали, что я интересуюсь только домашними обязанностями. Я потеряла счет вопросам о том, как мне удается держать в чистоте кабину самолета.