Цыганские сказания (СИ) - Мазикина Лилит Михайловна. Страница 20

— Оставляем всё, как есть? Ты уверена?

— Да-да. Ты не знаешь, меня здесь долго продержат?

— Молись, чтобы не вечность. Вряд ли Тот упустит шанс успокоить твою бурную деятельность.

— Святая Мать!

— По счастью, он ограничен волей императора. А император отдал прямой приказ вернуть тебя к выполнению обязанностей, как только твоё здоровье это позволит. Похоже, он недурно знает своего внука.

— Алилуйя! Я уже представила себе, как встречаю в лазарете тихую безумную старость. Значит, мне лежать здесь неделю, максимум две.

— Наверное. Я каждый вечер буду приходить. Мне разрешили ночевать здесь, сегодня же должны раскладушку принести. И, знаешь, у нас в раздевалке все шкафчики за два часа поменяли на алюминиевые. У них стенки проминаются от прикосновения пальца, — Кристо улыбается так, словно это ужасно смешно. Действительно смешно будет, если окажется, что по указу Тота мне весь кабинет обили поролоном. — Ты голодна? Могу попросить сделать чаю с бутербродами.

— Нет. Скорее наоборот — еда в горло не полезет.

— Тогда спи. Сейчас три часа ночи, и тебе надо отдыхать.

— Только ты меня за руку держи.

— Ладно, — Кристо берёт мою ладонь. У него, как всегда, горячие и твёрдые пальцы. Я позволяю себе, наконец, расслабиться, и палата тут же уплывает в горячую и сладкую мглу.

***

По счастью, меня не оставили в дворцовом лазарете. К сожалению, отправив меня домой, Тот приставил ко мне сразу двух соглядатаев — одного вампира и одну человеческую женщину. Просторная трёхкомнатная квартира с окнам на юго-восток стала казаться значительно меньше и унылей из-за их постных рож. К тому же они всё время напоминают мне, что нельзя: читать, смотреть телевизор, громко слушать музыку, танцевать и волноваться. Из развлечений остаётся лежание на кровати и возня на кухне. Терпеть не могу того и другого.

По счастью, хоть сиротка Рац, явно усмирённая допросом ИСБ, ведёт себя тише воды, ниже травы. Хотя я и подозреваю, что такая кротость только до поры, до времени. И вполне возможно, что разводы зелёнки в ванне она оставила нарочно.

Я уже почти решаюсь перекрасить стены в квартире, когда тётя Дина заглядывает ко мне в комнату:

— Лиляна, можешь мне помочь немного?

— Помочь? — это чуть ли не первый раз, когда свекровь просит меня о чём-либо.

— Да, хотела перебрать украшения. Кое-что надо почистить.

На этот раз на столешнице стоит шкатулка со старыми, почтенными произведениями цыганских ювелиров родного для тёти Дины рода Сегеди. Совсем немного золота, а больше серебра и латуни: всем этим перстням и серьгам полторы, а то и две сотни лет. Тогда потомство Дюлы Сегеди жило в хибарках в пригородах Мишкольца.

Некоторые украшения перенабраны — вылущены или, скорее, выпали из своих гнёзд полированные кусочки яшмы, обсидиана, хрусталя и на их место вставлены пироп, меланит и цитрин. Тётя Дина наизусть помнит, с каким кольцом или браслетом произошла такая операция и кто произвёл замену.

Наши с Кристо кольца — из этой шкатулки: матовые двухголовые серебряные кобры. Вторая голова у каждой вместо хвоста, и на пальце кажется — две змеи обнимаются. Эти кольца делал в самом начале двадцатого века для своего первенца и его будущей жены прапрадедушка тёти Дины, Мика Сегеди. Индийские мотивы были тогда в большой моде.

Тогда же были сделаны вот эти серьги, золотые, с гладкими полукруглыми рубинами. Прапрабабушкиным ушам приходилось туго. Но, по крайней мере, она жила уже не в лачуге с рассыпающимися стенами, а в кирпичном домике.

Серебряный мужской перстень с изображением лошадиной головы старше серёжек лет на пятьдесят. Кто его носил и по какому поводу он был изготовлен, наверное, так сходу и тётя Дина не вспомнит — будет, полуприкрыв глаза, долго перебирать имена, будто бусины чёток.

Женское кольцо с позеленевшей от времени бирюзой.

Я беру в руки латунную летучую мышь на кожаном шнурке. Не уверена, что шнурку тоже двести лет, но свекровь находит его вполне уместным и не спешит заменить на какую-нибудь цепочку.

— С этим надо что-то делать?

— Натри её салом.

Я с сомнением гляжу на курносую мордочку мыши:

— Это предохранит её от окисления?

— Я имела в виду шнурок. С мышью всё хорошо.

Сама тётя Дина аккуратно натирает кусочек войлока полировочной пастой: собирается снять зелень с латунного браслета, украшенного нехитрыми узорами и бусинами из цветного стекла.

— Наверное, всё это стоит теперь целое состояние.

— Вряд ли. Латунь — всегда только латунь. В любом случае, глупо продавать память семьи.

— А новые украшения? Те, которые вы сами делаете? Возможно, вы бы быстро стали очень модным ювелиром, — я разыскала в холодильнике несолёное сало, аккуратно отрезала крохотную пластинку и теперь снова сижу за столом.

— Ну, не делаю, а переделываю, — возражает свекровь. — И в любом случае, я слишком привязчива. Мне трудно расставаться даже с вещами.

— Вы скучаете по своему мужу? — я стараюсь размазать сало как можно равномернее прежде, чем начать втирать его. Тётя Дина, похоже, уже почти закончила с браслетом. Она вертит его в пальцах, но уже не трёт: как будто прикидывает, не заменить ли стеклянные бусы. Или вспоминает что-то, связанное с ними.

— Уже почти три года прошло. А ты по-своему?

— Что? — я даже застываю от удивления.

— Мне кажется, у вас с Кристо сейчас опять не очень важно.

— Почему вы так думаете?

— Показалось, — свекровь откладывает браслет и войлок и принимается перебирать и распутывать рассыпаные серёжки — они цепляются друг за друга крючками-близурами и подвесками. — Ему... не нравится, что у тебя не получается?

— Не получается что?! — первая вскочившая мне в голову мысль исключительно непристойна, и я её решительно отвергаю. Ну, не будет цыганская свекровь разговаривать с невесткой о сексе. По крайней мере, такая, как тётя Дина.

— Завести ребёнка. Я знаю, что он всегда этого очень хотел. Может быть, тебе стоит показаться врачу? Раз уж ты всё равно к нему пойдёшь из-за твоей головы.

— Ну, это немного разные врачи.

— Тогда покажись разным врачам.

Втирать в шнурок уже нечего, и я теперь просто верчу его в руках.

— Тётя Дина, это не имеет смысла. Дело не в моём здоровье. И вообще не во мне. Дело в нём.

— Он бесплоден?

— Нет, он не бесплоден, — я оставляю мышь в покое и берусь за медное ожерелье. — Кажется, это надо отполировать.

Свекровь подаёт мне войлок и пасту.

— Тогда я вообще не понимаю, в чём дело. Мне казалось, весной вы помирились. Я не верю, чтобы он охладел к тебе так быстро. Он тобой бредил, сколько я помню. С тех пор, как увидел твоё фото. Таскал эту карточку везде с собой и показывал: это девушка, на которой я женюсь. Ни о чём не думал, кроме тебя.

— Ну да. И моей девственности. То есть я не хочу сказать, что это совсем уж не важно, раз мы цыгане, но каждый раз, как мы с Кристо сталкивались, он немедленно учинял мне допрос и только что к врачу не отводил.

Серёжки, видимо, окончательно распутаны, поскольку тётя Дина опускает руки на колени.

— Не суди его строго, Лиляна. Я думаю, что тут дело уже во мне.

— Немного неожиданный поворот, — хмыкаю я, усердно протирая позеленевшую подвеску в виде звёздочки с восемью пухлыми лучиками. — Вы с него требовали доклад?

— Нет, я... просто он... думаю, боялся повторения моей истории и хотел быть готов. Покрыть грех в случае необходимости. Знаешь, иногда бывает, что девушка молчит до последнего, и всё выясняется на свадьбе. Не всякому жениху ведь возможно открыться, и не от всякой свадьбы отвертеться.

Я не сразу понимаю, что моё лицо выражает отнюдь не вежливую готовность слушать дальше, а, скорее, нечто вроде... очень сильного удивления. Мне с трудом удаётся хотя бы отвести взгляд и прикрыть рот. Естественно, тётя Дина всё отлично заметила: она слегка морщится. Гримаска, которая проскальзывает порой у Кристо.