Цыганские сказания (СИ) - Мазикина Лилит Михайловна. Страница 22

Кристо раньше надевал в таких случаях белый костюм со свадьбы — он ему чертовски шёл, но теперь из него катастрофически вырос и вместо того, чтобы купить новый, решил надевать на выход парадную форму. Он сидит, уставившись на нашу свадебную фотографию, с видом чуть ли не более кислым, чем у Тота. Иногда его склонность заражаться чужим настроением совсем некстати; сейчас мне скорее нужен кто-то, кто подбодрит меня, нежели разделит моё уныние. Нехорошо об этом думать, но если бы мой ритуальный муж был бы и обычным тоже... Ну, правда же, почему Ловаш умеет меня растормошить, а Кристо, проводящий со мной дни и ночи напролёт, тот, кто должен действительно знать и понимать меня, просто ходит мрачной тенью на краю взгляда?

Тот кидает взгляд на наручные часы и говорит, возвышая голос:

— Милые дамы, поскольку мы не имеем возможности телепортироваться в кинотеатр, будто в фантастическом фильме, и вынуждены добираться до него по земле, не могли бы вы немного поторопиться?

Кристо кидает на него недовольный взгляд, но дверь спальни тёти Дины уже открывается, и она выходит, буквально толкая впереди себя Катарину, красную, как помидор.

— Я не могу, я выгляжу, как чучело, — срывающимся голосом сообщает сиротка. Копна зелёных кудряшек, ради разнообразия, собрано в один шар, на затылке, а не в два на маковке. На ней пара из юбки и пиджака чёрного цвета и строгая белая блузка. Ступни втиснуты в туфли-лодочки, с которыми вряд ли имели знакомство когда-то раньше, а икры обтянуты бархатисто-чёрными колготами.

— Ты очень хорошо выглядишь, — уверяет её Кристо.

— И будете выглядеть ещё лучше, если расправите плечи. Тогда другим зрителям не придёт в голову, что вы приехали в кино прямо со смены на фабрике, — холодно добавляет Тот, и Катарина принимается испепелять его взглядом. Недурно: теперь она забывает стесняться и снова двигается естественно. Костюмчик немедленно садится, как надо. — Выходим? Господин Коварж, я могу вас попросить держать свою жену под руку? Всё время.

— Теперь уже какой смысл? — не удерживаюсь я от вопроса. — Вы же сдались, и я получу всё, чего хотела. Я даже список успела составить, чего именно хочу.

— Зная ваше инфантильное чувство юмора... просто на всякий случай, — Тот выходит из квартиры последним, но ни на секунду не спускает с меня глаз. Вряд ли он на самом деле чего-то чует. Скорее, хочет вымотать мне нервы.

В наш лимузин — не очень длинный, но отчего-то кокетливой бледно-розовой окраски — кроме меня, Кристо и Тота садится ещё один безопасник. Тоже вампир. Я оглядываюсь: Катарина и свекровь в своём автомобиле абсолютно безнадзорны. Сиротка уже отыскала мини-бар и упоённо тянет какую-то жидкость через вычурно-длинную гибкую соломинку. Надеюсь, не ракию или что там привыкают пить втихаря от воспитательниц девочки в сербских частных школах. Заметив мой взгляд, Катарина корчит рожицу.

Всю дорогу я цепляюсь за руку Кристо, как за спасательный круг. История готовится сделать новый виток, и как я из неё потом выпутаюсь, я не имею ни малейшего понятия. Если бы не клятва, наверное, я призналась бы Тоту во всём прямо сейчас, настолько сильно я нервничаю.

Что ни говорите, а способность подозрительных личностей доставить письмо вам прямо в спальню не добавляет спокойствия.

С другой стороны, они ведь имели возможность меня убить, но не стали, верно? Когда-то я так же боялась Ловаша, но ничем особенно плохим для меня знакомство с ним не закончилось.

Кинотеатр, в который нас привезли, совсем не напоминает те, что я когда-то посещала. Нет слишком близких или слишком далёких к экрану мест. Кресла стоят небольшими группами и довольно свободно; бархатные сиденья очень широкие и мягкие на вид. Некоторые сектора уже заняты; я узнаю семью нашего министра просвещения, правда, без самого министра, и раскланиваюсь с матерью семейства. Другие люди мне незнакомы. В ожидании начала сеанса многие стоят в проходах с бокалом в руках и лениво переговариваются.

— О, мороженое! — восклицает сиротка Рац и галопирует в сторону одного из столиков у стены. Возле самого столика стойкость изменяет одному из каблуков, и он подламывается. Катарина взрыкивает и, после секундных раздумий, дрыгает ногами, метко скидывая туфли прямо под свисающие края скатерти. Меня накрывает коротким приступом зависти: мне тоже куда комфортнее в кедах или даже парадных полуботинках.

Естественно, Тот усаживает меня в самый центр нашего сектора, сам садится слева от меня и следит, чтобы севший справа Кристо взял меня за руку. Тётя Дина садится передо мной, а Катарина — возле Тота; её он тоже держит за руку, точнее, за локоть сквозь одежду, на другое сиротка Рац не соглашается. Катарина уже немного привыкла к паранойе Ладислава, так что они успевают закончить разборки до начала сеанса.

Ещё одно отличие: перед фильмом не пускают рекламу. Сразу, как только выключается свет, идут первые кадры.

Я чувствую, как сердце колотится где-то у горла; чтобы немного успокоиться, тереблю бусы, перебирая их, как чётки. Незаметно снимаю туфли, задвигая их под своё кресло.

На экране разворачивается комедия, и я невидяще слежу за мечущимися цветными пятнами, отсчитывая про себя минуты. Улыбаюсь, когда зал взрывается смехом. Это не шквал, охватывающий нормальный кинотеатр, только мягкая волна; наверное, ради неё и ходят сюда люди, которые могли бы смотреть кино дома. Вместе смеяться веселее.

Минус три минуты.

Минус две минуты.

Минус полторы.

Я нащупываю застёжку, передвинутую уже до груди, и бусы раскрываются. Чтобы застегнуть их на шее, я отнимаю руку у Кристо.

Минус тридцать секунд.

Минус десять.

Катарина, не оставляющая попыток есть мороженое из поставленной на коленях креманки, неудачно дёргается от смеха, и мороженое оказывается на плаще и брюках Тота. Вампир наконец-то отвлекается от созерцания моего волшебного профиля, чтобы кинуть взгляд на место катастрофы.

Ноль.

Я хватаюсь за поручни кресла и одним плавным движением соскальзываю под то, что стоит спереди: на нём никого нет. Шёлковые юбка и блузка делают моё движение быстрым и непрерывным. Прежде, чем моё лицо скрывается под широким сиденьем, я успеваю посмотреть на мужа: он коротко взглядывает на меня и на Тота и тут же отворачивается, делая вид, что чистит от чего-то рукав.

Затем все звуки выключаются. Я делаю ещё один короткий рывок и оказываюсь в проходе между секторами. Некоторое время я просто лежу, таращась в темноту, разбавляемую только мерцанием экрана. Затем в глаза мне бьёт свет разом включившихся ламп, и я сажусь, моргая и утирая выступившие слёзы, в пустом зале.

***

На этот раз всё по-другому. В городе снова нет людей — но есть прозрачные, едва различимые тени. Я вижу, как они сначала мечутся по кинотеатру, издавая лёгкий, неразборчивый гул; выполняя инструкции, забираюсь в помещение за экраном и выхожу через служебную дверь — она открывается, впуская одну из теней. Таким образом я дохожу до улицы: просто проскальзывая за кем-нибудь в открывающиеся-закрывающиеся двери. Но на улицу попадаю, кое-как пролезши под кованым забором. По счастью, я сама некрупная, а грудь — очень мягкая часть тела, но шёлковый костюм после этого оказывается уделан. Прежде, чем вернусь, надо будет попытаться его почистить.

Я отлично слышу песню и чувствую, как она ведёт меня. Но на этот раз у меня почти получается заметить дорогу, сознание то меркнет, то пробуждается. По крайней мере, мне удаётся понять, что я выхожу за пределы Будапешта, куда-то в пригороды, и даже запомнить несколько зданий по пути.

Нет, дело не в образующемся иммунитете. Только в логике и хорошем знании цыганских сказок. Только с переполоху я могла решить, что имею дело с неведомой разновидностью магии. В конце концов, что такого нового делают монахи из ордена птички? Чаровать умеют любые достаточно взрослые вампиры. Только обычно молча и людей — на себе подобных их чары не распространяются. И на такие расстояния. Похоже, ребята в масках просто нашли способ объединять свои усилия таким образом, чтобы пробивало даже кровососов (когда я употребляю это словечко при Батори, он обязательно парирует другим — «кровоеды»; что поделать, но «волкам» приходится поедать кровь вампиров — я её обычно жарю на сале, получается пристойно).