Дочери Волхова (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна. Страница 51

– Ох, идите все отсюда! – спохватилась Добролюта. – Не до того сейчас! Если она у нас померт, нам ни боги, ни люди не простят!

На западном берегу Ильмеря располагалось не менее полутора десятков сел, и Словенск был среди них самым крупным. Ильмерцы выращивали просо, ячмень, полбу, бобы, горох, овес. Разводили свиней, лошадей и коров, охотились на бобра, лося, медведя, рысь, белку. В неурожайные годы выручало озеро и сам Волхов, дававший рыбу. Словенск, стоявший на ручье под названием Прость уже несколько веков, вытянулся тысячу шагов в длину. Везде виднелись крыши полуземлянок, крытые дерном или соломой, навесы для скота. Сразу за избами начинались полоски огородов, перед каждой лежал на берегу челнок-долбленка, а то и несколько. Добытые меха словеничи возили продавать, чаще в ту же Ладогу, где их брали варяжские гости в обмен на другие товары, а уж те товары – в тяжелые годы – возили по реке Ловать дальше на юг, чтобы обменять на жито. Но в целом жили неплохо, и народу в Словенске обитало заметно больше, чем в Ладоге.

Вскоре весть о появлении девушки уже облетела округу. И о том, что загорелся огонь на жертвеннике Лели-Огнедевы, тот самый, что знаменует выбор новой Девы Ильмеры! Потрясенные такими небывалыми вестями, свободные от дел словеничи устремились к Перыни, но туда никого не пустили, и на вопросы жрицы отвечать отказывались.

А слухи уже ходили один чуднее другого: то говорили, будто у девушки руки по локоть в золоте, ноги по колено в серебре, другие – будто она была найдена обнаженной и завернутой в медвежью шкуру, как расколдованный оборотень, и тут же все соглашались, что одно другому не мешает. Старое предание о Девах Ильмеря, за семь десятилетий несколько поросшее быльем и мхом и ставшее почти баснью, снова ожило в умах. Люди пересказывали друг другу то, что слышали от своих бабок и дедов: как прекрасны были прежние Девы Ильмеря, какими чудесными дарами они обладали, какие дивные дела творили… и как уходили иной раз в волны озера, пущенные на широкой доске на воду, в уборе невесты, с драгоценными ожерельями из разноцветных бусин и пышном венке…

Вольгу весь этот шум неописуемо раздосадовал. Именно огласки своего бегства они с Дивляной больше всего хотели избежать, но судьба, словно нарочно посмеявшись над ними, устроила все наоборот. Большего шума он не смог бы произвести, даже въехав в Словенск под звуки рогов и прокричав на все озеро, что похитил дочь Домагостя, чтобы взять ее в жены вопреки воле ее отца и без позволения своего собственного родителя.

Дивляну он не винил: Загор и Невер рассказали, что она была почти в беспамятстве даже тогда, когда женщины ее нашли, и уж совсем ничего не понимала, когда ее увозили. Гневаться на парней Вольга тоже не мог: не наткнись перынские жрицы на их шалаш, его невеста могла бы умереть. Но теперь, когда она спасена, о ее появлении знает весь Словенск, а он, Вольга, не может к ней пройти! Хоть еще раз похищай, в самом-то деле!

– Уж не судьба, так не судьба! – бормотала Любозвана, пытаясь если не утешить брата, то хотя бы удержать от опрометчивых действий. – С богами не спорь, брате, может, они и смилуются.

Любозвана и раньше догадывалась, что неспроста ее братец зачастил в Ладогу и что не только возможность проявить себя в сражении с русью его туда влечет. Но ей и в голову не могло прийти, что Вольга при всей его пылкости и безрассудстве решится на похищение девушки из такого знатного и могущественного рода! Скольких людей он сразу сделал своими врагами!

– Что же мне делать с вами! – шепотом причитала Любозвана, боясь, как бы кто не подслушал из сеней. – Горе ты мое! Куда же я вас дену?

– Помоги, Любаша! – уговаривал Вольга, прекрасно знавший, как любит его сестра, и с самого детства привыкший находить у нее помощь и утешение во всех бедах. – Мне без нее не жить, а если поймает нас ее отец или Вышенька, то всему конец!

Тут в дверь постучали и в истобке послышался голос старейшины Вышеслава:

– Судиславна, сношенька моя! Горлинка моя сизая, здесь ли ты?

– Здесь, батюшка, – по привычке отозвалась Любозвана и тут же прижала руку ко рту – но поздно.

– Выйди, солнышко наше! А то люди говорят, брат к тебе приехал, а на глаза не кажется. Здоров ли сокол наш, не привез ли хворобы какой?

Вольга в досаде хлопнул себя по колену. Зря он надеялся, что сумеет проскользнуть, не попавшись на глаза Вышеславу. Будь он мухой, тогда еще, может быть, и миновал бы Словенск незамеченным. А тут ведь из каждой избы по десять глаз глядят – уже и доложили.

Пришлось ему встать и идти приветствовать свекра сестры, Вышеслава Мирославича. Это был рослый мужчина лет сорока пяти, крупный, с заметно выпирающим из-под длинной, богато вышитой рубахи животом. Волосы у него были цвета грязной соломы, зачесанные назад и заправленные за уши, борода чуть темнее, нос толстый, а глаза цвета скорлупы недозрелого ореха. Держался Вышеслав всегда живо, приветливо, хотя добродушие его было мнимое, и порой он бывал так навязчив в своем дружелюбии, что его за глаза звали Прилипень.

Вот и теперь он принялся многословно упрекать парня, что тот не зашел поклониться. Вольга винился и ссылался на спешку. Но пришлось идти за Вышеславом в его собственную избу, принимать там приветствия его жен и двух младших дочерей, а потом подробно рассказывать о набеге Игволода и дружине Одда Халейга, о сражениях и последующих событиях.

Пока говорили о ратных делах, он приободрился, поскольку тут все служило к его чести. Но когда речь зашла о посольстве полян, Вольга посмурнел и замкнулся. А поведав о том, как возмутились ладожане при известии, что их Деву Альдогу отец задумал отправить в полянскую землю, он и вовсе сник.

– И решил Домагость с родом своим вместо Яромилы отдать другую дочь… среднюю… – пробурчал Вольга и умолк.

– Это какую же – Дивомилу? – тут же настырно спросила Буденевна, вторая из жен Вышеслава. – У Домагостя же три их всего осталось незамужних.

– Ее.

– Ту, что тебе обещали?

Вольга не ответил, в досаде не поднимая глаз.

– Было бы о чем грустить, сокол ты мой ясный! – Вышеслав потрепал его по плечу. – Мало ли девок на свете! Мои, вон, чем хуже? И родом знатны, и собой хороши, и учтивы, и всему обучены, рукодельницы! Любую отдам! Особенно Остряну – она и годами созрела, и приданое все заготовлено. Пусть отец сватает за тебя – тут же отдам. Этой осенью и свадьбу справим. Наша девица в Плескове княгиней станет, а ваша, глядишь, в Словенске! Тогда и Домагость со своими полянами нам не супротивник будет!

Вольга слушал, почти не вникая, и думал только об одном: как бы поскорее избавиться от Вышениного гостеприимства. Под нескончаемые речи он ерзал от нетерпения, будто сидел на горячем. А потом прилетела, будто Встрешник, эта Остряна… Из Перыни, с новостями. Что жрица Добролюта нашла в лесу умирающую девушку и что она – та Дева Ильмера, которую в Словенске ждали семь десятков лет!

– И это – Дивомила, вторая Домагостева дочь! – объявила Остряна. – Я всех его дочерей на Прибыниной свадьбе видела и помню! Поди, батюшка, сам посмотри!

Вышеслав немедленно забыл обо всем прочем и чуть ли не бегом пустился к Перыни. Вольга с гулко бьющимся сердцем несся впереди. С одной стороны, он испытал облегчение при мысли, что его захворавшая невеста теперь в надежных руках и ее вылечат, а с другой, огласка была им как острый нож!

В первые мгновения Вышеслав не догадался связать с ним неожиданное появление в Словенске Домагостевой дочери, но едва ли это надолго…

Однако повидать девушку не удалось никому. Сама Добролюта встретила знатных гостей в воротах святилища и решительно отказалась пропустить.

– Больна она, Невея ее мучает, – отвечала она, загораживая узкий проход священных резных ворот своим довольно крупным телом. – Боровита с ней осталась, гонит из нее болезнь-хворобу. Куда там смотреть, брате, – и мы-то близко подходить боимся. Не дитя малое, знаешь ведь – пока Боровита хворобу не выгонит да на дерево сухое не отнесет, там не запечатает, никому близко быть нельзя, а не то Невея на тебя и перекинется.