Дочери Волхова (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна. Страница 65

– Дурак я, что ли? – ответил Велем, по-прежнему прижимая ее к себе и даже прикрывая краем своей шкуры, будто это могло спасти от бешеных порывов ветра и первых холодных капель дождя.

Синей стены льющейся воды, вставшей от земли до неба, больше не было видно, потому что она уже находилась здесь. И ливень обрушился на них, разом смыв все прочие мысли, кроме одной: поскорее бежать домой, под крышу.

На следующий день, с самой зари, возле ладожских лодий царило заметное оживление. Словеничи еще спали, но Остряна явилась даже раньше, чем сам Велем. С собой она привела все ту же парочку – Богушу и Тишану. Обе зевали и поеживались от утренней прохлады. Вчерашнее приключение закончилось благополучно – кинувшись бегом через ельник, они быстро попали на знакомую тропу, которая выходила из брусничника и вела в Словенск, только с другого конца. Никакие лешие им больше не встретились, и Станята с Добрилой обнаружили девушек уже у подножия Перыни, где они с выпученными глазами рассказывали о пережитом страхе матерям и сестрам. Но у тех не было времени слушать, потому что синюю стену приближающегося ливня и здесь хорошо видели и торопились разобрать по домам подготовленное обрядовое угощение. Освятить его успели, а съесть можно и по семьям.

На угощение, а также пиво и медовуху, словеничи налегали основательно, поэтому сегодня в Словенске стояла необычная для летнего утра тишина. Нынешний день отводился для отдыха от вчерашнего, а дальше ильмерцев ждали нивы, серпы и косы, которыми косят низкую рожь, жатва, вывоз снопов, сушка, молотьба… Сегодня был последний день отдыха перед длительными, тяжелыми, самыми важными трудами, обеспечивающими благополучие на весь год, до нового урожая.

Кроме трех девушек, провожать ладожан явилась Добролюта. Остряна заранее заручилась ее разрешением ехать, чтобы проводить Огнедеву и помогать в дороге. Всю ночь она спала одним глазом, боясь пропустить зарю, но это ее не удручало – жалко было тратить время на сон. Она явилась домой из леса мокрая насквозь, усталая и замерзшая, но такая довольная, будто и впрямь нашла жар-цвет и теперь все тайные силы земли и неба были в ее власти. При более близком знакомстве Велем, сын Домагостя, оправдал ее надежды, да и сам вроде стал смотреть на нее гораздо приветливее, чем раньше. И от этого на душе становилось так радостно, будто варяжский клад нашла – котел серебра.

Никто не знал, что гости уезжают так рано. Вчера было условлено, что они тронутся в путь не ранее полудня, иначе, конечно, словеничи явились бы провожать Солнцедеву. Но после разговора с Остряной Велем изменил решение.

Ночью все прошло как надо. Вольга с плесковской дружиной уехал вдоль западного берега Ильмеря, в сторону устья Шелони, едва за полночь – сразу, как только смолк шум пира, народ угомонился, мужики перестали шататься в обнимку от избы к избе, распевая песни во славу Перуна, и храп, доносившийся из некоторых окошек, открытых ради свежего воздуха после грозы, начал состязаться с Перуновыми громами. Поскольку никакой ограды вытянутый вдоль реки поселок не имел, а лодьи лежали на берегу, помешать им ничто не могло. Сейчас, надо думать, они уже далеко. До Шелони еще не добрались, конечно, но никакая погоня их теперь и не достанет. А ждать Велем не собирался.

Пока дружина рассаживалась, Дивляна стояла у воды. На ней снова была одежда Тепляны, в которой она убежала из дома, – ведь ничего другого у нее с собой не имелось, а все уборы Девы Ильмеры она оставила здесь. Девушка оглядывала берег – длинная череда в беспорядке разбросанных изб, полоски огородов позади них, навесы для скота, летние печи, окруженные столами, где женщины готовят, чтобы в теплое время не разводить без нужды огня в жилой избе. Баньки, овины, челны на берегу, сохнущие сети… Все такое обыденное, ставшее привычным за время, что она здесь провела.

И все же это место ей никогда не забыть. Здесь она впервые в жизни увидела Вольгу, Судиславова сына – вот тут же, у воды. Домагость с родичами приехали на ту давнюю свадьбу первыми и вместе со словеничами встречали невесту, которую брат ее Волегость вывел из лодьи, закрытую почти до ног белым покрывалом. Нарядный и веселый, он сам смотрелся женихом, и у Дивляны, стоявшей рядом с матерью и Яромилой, при виде него вдруг какая-то теплая волна прошла в груди, сильно забилось сердце… Знала бы она тогда, к чему все это приведет, – лучше бы отвернулась и не смотрела!

Здесь она стала Девой Ильмерой и здесь видела Вольгу в последний раз. И разлука с ним сейчас значила для нее гораздо больше, чем даже честь, дарованная богами. Эту честь Дивляна охотно променяла бы на счастье быть с ним – с тем, кто был в ее глазах единственным на свете настоящим мужчиной, за которым она пошла бы куда угодно, в глухие леса, в пустынь и дебрь. И пусть бы они жили там вдвоем всю жизнь, как первые люди на земле, пока не подрастут их дети и внуки, чтобы основать свой собственный род. Но боги, видно, не хотели этого, а выбора ей никто не предлагал.

– Пошли, Солнцедева. – Приблизившийся к ней Велем кивнул на лодью. – Мать Добролюта с тобой поедет и эта… зубастая такая. Нечего стоять, пора в путь трогаться. Не жди, не придет… никто. Он уж целый переход поди вдоль Ильмеря отмахал.

– Я и не жду, – равнодушно ответила Дивляна и забралась в лодью.

Она почему-то знала, что Вольги уже нет в Словенске, – об этом ей сказало ощущение пустоты, разлитое в воздухе. Даже, кажется, холоднее стало, будто с ним ее мир покинул сам Ярила. Да уж… С Перунова дня, говорят, ночь длинна да вода холодна…

Ладожане уже взялись за весла, когда на берегу показались мужчины. Впереди поспешал сам старейшина Вышеслав – неумытый, непричесанный, во вчерашней праздничной рубахе, помятой, забрызганной засохшей жертвенной кровью и залитой медовухой, за ним родичи. Прибыни, как сразу заметил Велем, среди них не было.

– Куда, куда… – задыхаясь, выговорил Вышеслав. – Вы куда… – Подбежав, он уцепился обеими руками за борт лодьи, будто хотел удержать. – В такую рань… Голубчики мои… Вы что же это?

– Сон я видел, – с непреклонной суровостью ответил Велем. – Привиделся мне сам Волхов-батюшка и велел в путь пускаться спозаранку, а не то грозил дороги не дать, если долго буду потягиваться. Вот мы и снарядились. Да и чего дожидаться-то? Спасибо тебе за приют, за хлеб, за честь и за ласку. – Велем вежливо поклонился, хотя поблагодарить за все явные благодеяния Вышеслава успел вчера. – Да и друг опротивеет, коли гостит бесконечно, пора нам восвояси.

– Не пущу! – Вышеслав решительно тряхнул лохматой головой. У него был такой вид, будто он не вполне удовлетворил свою жажду гостеприимства и не желал расставаться с теми, на кого мог его излить. – В такую рань! И не поели ничего!

– Позже поедим – в полдень пристанем где-нибудь. Спасибо тебе, Вышеславе, заботишься о нас, будто отец родной.

Они еще немного поспорили, а потом Велем краем глаза заметил подошедшего Прибыню. Тот выглядел встревоженным, растерянным и недовольным. Оставив Велема, старейшина отвел сына в сторону, где принялся с ним шептаться. Велем обменялся быстрым взглядом с Остряной. После вчерашнего каждый невольно считал другого союзником – у них завелись общие тайны и общая цель, – хотя Велем сильно удивился бы, узнав, как много общего им приготовила Остряна в своих замыслах. Но сейчас они оба знали, о чем у отца с сыном идет речь.

Ни Вольги, ни плесковичей Прибыня на месте не обнаружил, весь замысел рушился, и ранний отъезд Велема уже ничего не менял. Однако по мере выяснения обстоятельств негодование и изумление на лице старейшины сменялись новой решимостью. А потом он снова подошел к Велему.

– Не годится так, мы и не проводили вас, – заговорил он, будто только о том и тревожился, что недостаточно воздал честь гостям, как полагается гостеприимному хозяину.

Велем в душе восхитился, как быстро хитроумный Вышеслав взял себя в руки, одолел досаду и теперь пытается поправить дело. Но при этом Велем не упускал из виду рукоять собственного меча, помнил, где в лодье лежит его щит, и был готов в любое мгновение защитить себя и сестру силой оружия, если словеничи силой же попробуют их задержать.