Цыганка. Кровавая невеста - Руссо Виктория. Страница 26

Нарядившись в Ивана, девушка еще какое-то время сидела на кровати. Она не спешила выходить из комнаты, опасаясь, что коварной Мими все известно. Перспектива быть обожженной или ушибленной поленом ее не впечатляла.

– Я должна бежать, – прошептала Гожы и, собрав волю в кулак, спустилась к завтраку, стараясь себя вести как ни в чем не бывало.

Все сидели за одним столом и завтракали, царила атмосфера полного взаимопонимания, словно они были близкими родственниками. У Мими было прекрасное настроение. Для прислужников она разогрела остатки с прошедшего накануне пира – мясо, и бесконечно чирикала о том, как славно прошел вечер. Михаил, казалось, не смотрел на Гожы, но она чувствовала его внимание, он следил за ней боковым зрением. Ее волновало присутствие этого мужчины. Вспомнив свой сон, девушка залилась румянцем.

– Иван, ты оглох? – воскликнула Мими. – Как прошел твой первый день? Устал? Тебе нравится у нас?

Гожы кивнула.

– В ту ночь ты был куда красноречивее! – двусмысленно произнесла женщина, взглянув при этом на Михаила. Ей видимо хотелось вызвать в нем ревность, но ее возлюбленный лишь издал смешок, который тут же подавил, запив обильно водой.

– А Ванька спит голый, – заговорщически произнесла горбатая ведьма и издала звуки радости – омерзительное хрюканье. Гожы многозначительно посмотрела на нее, показав исподтишка кулак; Настасья при этой новости смутилась, ухватившись за полыхающие щеки; Михаил налил себе еще воды из красивого графина и залпом выпил, а Мими заинтересованно посмотрела на цыганку, подумав о чем-то своем.

У Ивана было задание вычистить конюшню. Это очень порадовало цыганку, любящую лошадей. В стойле стояла кляча по имени Травка и красавец-жеребец, которого называли Царь леса. Гожы вспомнила старые времена: как подростком в таборе помогала отцу ухаживать за целым табуном. Она была неплохой наездницей и чувствовала животных, поэтому легко могла управляться даже с самыми капризными особями. Настасья тихо посмеивалась и в тайне называла клячу Мими, а ее спутника – Мишель. Это было опасно, ведь если бы об этом узнала хозяйка, неизвестно как бы это сказалось на здоровье и без того несчастной девушки.

– Я ее больше не боюсь! Пусть узнает! Меня все равно никто не возьмет замуж такую, – жаловалась она Ивану, при этом смотрела на него с потаенной надеждой, стать его невестой.

– Если бы у меня была возможность жениться, то ты была бы моей избранницей! – честно призналась переодетая цыганка. – Ты очень милая, Настасья, и добрая. Один старый человек давным-давно мне сказал: есть много разных людей: хороших и плохих в мире поровну, а вот великодушных можно пересчитать по пальцам. Ты – великодушная! И обязательно встретишь человека, который тебя оценит так, как ты этого заслуживаешь.

Настасья так вдохновилась услышанными трогательными словами, что потянулась губами к Гожы, но та положила ладонь на ее рот и спокойно добавила:

– Нам, цыганам, суждено выбирать из своих. Таковы правила!

Настасья загрустила и честно призналась, что перед ней самый лучший человек, которого она когда-либо встречала в жизни. Девушка вернулась в дом, где ее ожидала гора посуды после большого праздника.

– Ты нравишься ему! – голос Михаила заставил Гожы громко вскрикнуть. – Царь леса не каждого к себе подпускает. Что ты ему нашептываешь?

Михаил стоял возле входа в конюшню, пережевывая соломинку, и с любопытством рассматривал девушку, маскирующуюся под Ивана.

– Я говорю… что он не только Царь леса, но и… моего сердца, – тихо произнесла цыганка, разрумянившись.

– Значит, не купаешься в реке, потому что тонул? – не скрывая иронии, произнес Михаил и тут же добавил, видя, как округлились глаза цыганки. – Мы оба видели друг друга голыми и это справедливо! Прогуляемся вечером?

Гожы поспешно кивнула и принялась с большим усилием чистить Царя леса.

– Это мой конь. И я ему завидую… Твои руки так заботливо касаются его! Раз он тебе так нравится, придется взять его вечером с собой. Ты не против мужской компании?

Михаил рассмеялся и ушел. Гожы с трудом перевела дух, от волнения у нее слегка подкосились ноги, но это было приятное беспокойство. Теперь осталось одно: дождаться вечера.

Как оказалось, не все гости покинули Дом счастья после большого праздника. Кое-кто продлил удовольствие, оставшись еще на день. Это был пожилой человек, которого все называли Барин. Он любил бывать у Мими и проводил в ее компании больше времени, чем остальные. За глаза она называла его «старым хрычом», для взбалмошной рыжей хохотушки, не любящей серьезные темы находиться рядом с ним наедине было настоящим наказанием.

– Если бы он не платил деньги за эти приемы, я бы и минуты не просидела рядом с ним. Теперь опять заболтает меня до утра.

– Вас раздражает, что он слеп, как крот? – посмеиваясь, заискивала Нюра.

– Черт с ним, что слепой! – всплеснула руками Мими. – Он жалкий старик! Я ненавижу убогое старческое тело! Оно приводит меня в ужас!

Гожы торопливо дожевывала кусок пирога. С Михаилом они договорились встретиться у реки перед тем как стемнеет. Девушка нервничала и трепетала, посматривая на здоровенные часы из темного дерева, недовольно размахивающие маятником, как хвостом.

– Ванька, принеси воды и наполни самовар в гостиной в большом доме, – скомандовала хозяйка. – Подсыплю старикашке в чай сонного порошка. Пусть отдохнет!

Девушка торопливо отправилась исполнять распоряжение. Ей не терпелось попасть в большой дом, рассмотреть его изнутри, до этого момента побывать там повода не было, и поэтому он оставался для нее загадкой. Настасья не любила это здание. Каждый раз при входе ее передергивало. Она сравнивала этот момент с походом к лекарше в деревне, которая от всех болезней ставила пиявки. Это было не больно, но очень противно. Во время прислуживаний ее часто щипали и шлепали по заду. Сначала Настасья подобную фривольность переживала тяжело и часто плакала по ночам.

– Хлопнут и хохочут! – ворчала она. – И чего смешного?! У тебя на коленях мамзель без одежды, а ты еще и к девке тянешься, которая тебе горячий чай подает! Кипяток можно и разлить!

– Что это за мамзели? – полюбопытствовала Гожы, вспомнив девушек в минимальном количестве одежды. – Откуда они приезжают?

– Из городу. Это сестры Мими.

– Сестры? – усомнилась цыганка, поправив кепку. Подсматривая в окно, она точно разглядела, что девушки слишком не похожи между собой, чтобы являться родственницами.

Настасья вызвалась помочь Ивану, который ни разу не был в большом доме. Пузатый блестящий самовар стоял в отдалении, два полных ведра наполнили его почти доверху.

– Пойду, принесу кружки и варенье, – прошептала Настасья, заметив в кресле дремлющего старика.

Гостиная изнутри казалась много меньше, чем виделась снаружи. Огромный дубовый стол, накрытый кружевной скатертью, скрадывал почти все пространство. Вокруг него стояло множество стульев. Все они были разные – из разных комплектов. Стены были заклеены бумагой с интересным цветочным рисунком. Как Гожы потом узнала, это было модно в жилых домах, в которых знали толк в стиле и ценили истинную красоту. Бумагу на стенах называли обоями. Мими утверждала, что ей их доставили прямо из Франции, и за них отданы сумасшедшие деньги. Прямо поверх обоев весели портреты полуобнаженных женщин. Гожы видела фотографии, но они, как правило, были статичные: на снимках люди замирали с серьезными лицами. На этих же дамы с томными лицами неестественно выгибались, оголяя некоторые части тела. Выглядело это так, будто у них что-то болело. Однажды на ярмарке Гожы сфотографировал мужчина со смешными маленькими усиками. Он усадил цыганку на стул и велел смотреть в круглое стеклянное окошечко в коробке на ножках. Человек накрылся тряпкой, а Гожы от души расхохоталась – так потешно это выглядело. На следующий день они бежали в Сибирь, она так и не увидела свой снимок.

– Кто тут? – спросил старческий голос, услышав скрип половиц. Гожы сначала растерялась, но потом, прокашлявшись, ответила немного заикаясь: