Мой граф - Крамер Киран. Страница 52

   – Я же сказала, что ничего не выйдет. – Но втайне Пиппа трепетала от его действий.

   Грегори обвел языком крошечную лужицу бордово-красного эликсира, при этом поглаживая бедра Пиппы. Она приподняла живот ему навстречу, желая большего. То, что он делал с ней… это была пытка, утонченная, изысканная пытка. Наконец он слизал вино языком и стер остатки губами.

   Это придало поцелую, которым он приник к ее губам, дополнительной сладости. Его твердый мужской торс накрывал грудь, ноги твердо удерживали ее ноги, и он подцепил левое колено локтем и высоко поднял его. Плоть Пиппы обнажилась, как никогда прежде, и она ощутила, как сильный трепет превратился в глубокое эротическое наслаждение, когда его пальцы стали играть с нежными складками, пробегая по ним легкими, как перышко, прикосновениями, которые сводили ее с ума.

   Когда он при этом еще и втянул одну грудь в рот, легонько посасывая, Пиппа застонала от удовольствия, настолько сильного, настолько неожиданного и в то же время такого правильного.

   Кусочек рая.

   Кто еще, подумала она. Кто еще кроме Грегори?

   Ей хотелось большего.

   – Я буду вне себя, если ты остановишься, – пригрозила она. – Не советую доводить меня до такого состояния.

   Но он остановился. Он прекратил все, сел на корточки и взял в изножье кровати свой шейный платок.

   Сердце Пиппы колотилось как бешеное, между ног было влажно, а груди покалывало и холодило воздухом.

   – Что ты хочешь с этим делать?

   – Завяжу тебе глаза, – сказал Грегори. – Ты будешь чувствовать меня, но не будешь видеть.

   – А нельзя просто задуть свечи?

   Он усмехнулся:

   – Тогда я не смогу видеть тебя.

   – Это несправедливо. Почему это ты должен видеть меня, а не наоборот?

   – Потому что это так приятно. – Он наклонился и поцеловал ее глубоким, пылким поцелуем. – Ты говорила, что любишь все простое и легкое. Все то, что доставляет тебе радость. Это одна из таких вещей. Она доставит радость нам обоим, обещаю.

   – Твоя версия марципана, – прошептала она.

   – Да.

   Она позволила Грегори завязать ей глаза шейным платком, что он и сделал, при этом покрывая поцелуями ее губы, уши, подбородок.

   А потом он мягко уложил ее и стал языком выписывать восхитительные круги вокруг сосков. Когда он взял один в рот и подразнил зубами, она дернулась от чистейшего восторга и нежно обхватила его голову ладонями.

   – Грегори, – пробормотала Пиппа, пока он посасывал и покусывал ей груди, – до сегодняшнего дня я не знала, что это может быть так чудесно. А теперь… теперь я вижу, что это еще не все чудеса. Их… их гораздо больше, да?

   – Да. – Он засмеялся, касаясь губами ее кожи. – Это только начало, – прошептал Грегори и выбрал этот момент, чтобы подразнить бугорок плоти между ног, заставив Пиппу застонать, помимо воли, в темноту повязки на глазах, которая пахла им – мылом, чистым бельем и еще чем-то неопределимым, присущим только Грегори.

   Что же он сделает дальше? Она не могла даже предположить и затрепетала от радости вхождения в новый мир. И кто бы мог подумать, что этот мир так ее заворожит? Приведет в такой восторг?

   Она раздвинула ноги пошире и поморщилась, осознав, что он видит ее, полностью открытую и уязвимую, в свете свечей. Легкий холодок страха закрался ей в душу – страха, что он обнаружит в ней какие-то изъяны.

   – Грегори? – полувопросительно выдохнула она.

   – Ты потрясающая. – Он положил руки ей на колени. – Я мог бы любоваться тобой всю ночь.

   – Правда?

   – Да. – Он поцеловал ее правое колено. – Не бойся.

   У нее вырвался тихий всхлип облегчения, но он тут же обернулся вскриком наслаждения, когда она почувствовала, как струйка чего-то смочила чувствительные складки плоти между ног. Не вино на этот раз – что-то чуть более вязкое.

   Но что?

   Чем бы там Грегори ни водил по средоточию ее женственности – вверх-вниз, через бугорок, который охранял врата в ее тайную гавань, – это было утонченной пыткой.

   А потом она поняла. Он поднес ей ко рту что-то маленькое, круглое и раздавленное – что-то мясистое и сочное, – и до нее дошло, что это виноградина со стола, которую он взял, чтобы дразнить ее.

   Он потер виноградиной о ее губы и слизнул сок. А потом Пиппа почувствовала сочную раздавленную виноградину на своих сосках. Пиппа застонала от неописуемо приятного ощущения, которое еще больше усиливалось тем, что она не могла видеть. Грегори вновь лизал и посасывал ее соски, бормоча при этом, какая восхитительная она на вкус.

   А потом еще одна струйка сока брызнула на то место, которое больше всего томилось по нему.

   – Нет, – запротестовала Пиппа.

   – О да, – отозвался он.

   И прежде чем она успела ответить, жар его рта накрыл ее уязвимую плоть. Пиппа утратила дар речи. Грегори дразнил ее языком и ртом, и она стала судорожно хватать ртом воздух, который вдруг куда-то пропал из легких.

   Но ей никак не удавалось перевести дух, грудь тяжело вздымалась и опадала.

   Грегори просунул в нее палец, потом второй, и Пиппа выгнула спину, но он не отпускал ее. Он был неумолим в своей настойчивости, заставив ее обнять его ногами за шею, а рот безжалостно дразнил плоть, пока Пиппа не вскрикнула, взлетев на волне какого-то неземного блаженства, которое сотрясло ее с головы до ног. Разрядка была настолько сильной, что Пиппа обхватила ладонями груди, все еще липкие и влажные от виноградного сока, и мяла их, медленно опускаясь с небес на землю. Ее голова металась по подушке, а беспомощные тихие всхлипы нарушали тишину.