Сокровища - Кингсли (Кингслей) Джоанна. Страница 59

— Тебе здесь щекотно? — спросил он, пробегая пальцами по складке у основания груди. — Тебе не хочется засмеяться?

Она была не в состоянии отвечать. Ощущения оказались столь новыми и сильными, что даже пугали.

— Здесь? — пробормотал он, когда палец поднялся выше и стал поглаживать кофейного цвета ореол вокруг соска. — Здесь? — Рука опять скользнула вниз по животу, лаская влажную складку, где начиналось бедро, потом к середине, слегка касаясь вьющихся волос. — Щекотно? У тебя уже начинает появляться желание чуть-чуть засмеяться? — прошептал он ей на ухо.

Она издала звук, не похожий на смешок, но ему он все равно понравился, и Чарли вознаградил ее легким укусом за внезапно набухший сосок. В комнате было тепло, так тепло, что она удивилась, почему влага на ее теле не превращается в пар. Ее руки начали тоже блуждать по его коже. Спина у него на ощупь была, как бархат.

Но когда его рука, раздвинув волосы, проникла внутрь складки, в голову Пит застучался образ — ее мать, пронзительно кричащая на полу, рука под юбкой погружается, погружается. Она напряглась, вскрикнула, отодвинулась.

Его рука замерла, он опять поцеловал Пит, потом прошептал ей в рот:

— Все хорошо, моя любовь. Это я, Чарли, я никогда не обижу тебя.

Это Чарли, повторила она про себя. Это мой друг. Друзья всегда становятся лучшими любовниками. Она выдохнула.

Рука опять начала медленно двигаться, слегка прикасаясь, играя, лаская.

Все Чарли становятся самыми лучшими любовниками. От этой мысли она усмехнулась.

— Так, моя девочка, — проговорил он, и его палец проскользнул в нее дальше, а в это время большим пальцем он искал и нашел источник бесконечной радости.

Он стал целовать ее соски, а рука его продолжала свою работу, и она почувствовала, как что-то — смех? — нарастало в ней. Нарастало, нарастало. Он целовал и гладил, а между поцелуями твердил:

— Засмейся для меня, Пит. Ну, давай, моя любовь! Мне нужен твой смех.

Она почувствовала, как колени напряглись, выгнулись, она хотела, чтобы его рука поглубже вошла в нее, чтобы он продолжал целовать груди.

— Пожалуйста, — просила она, но не знала что.

Потом неожиданно огромная волна радости вырвалась из нее, и она вскрикнула; задыхающийся буйный взрыв радости… О! и она рассмеялась.

— Да! — закричал Чарли. — Да, Пит! Смейся для меня все время, — и он долго доставлял ей радость, вызывая у нее смех, который волнами поднимался из нее.

Когда она наконец остановилась и лежала, тяжело дыша и глупо улыбаясь ему, он также глупо улыбнулся ей в ответ. Он залез рукой в ящик стола возле постели и вынул маленький пакетик из фольги.

— Ради тебя, Пит, нет выхода, — пояснил он, надевая презерватив на торчащий пенис. — Но не всегда.

Он поднялся над ней, улыбаясь самой приятной улыбкой, которую ей доводилось видеть. Она сдавленно рассмеялась.

— Да, это была только игра. Сейчас нам надо заняться другим. — Потом он погрузился в нее, и все началось снова.

Пит никогда не предполагала, что жизнь может быть такой полной, законченной. Ее занятия, работа, семья — теперь добавилась Анна, ближайшая подруга Джесс, а сейчас еще и любовник.

Папа наконец искренне согласился с ее честолюбивым замыслом стать величайшим дизайнером ювелирных украшений, которого когда-либо знал мир. Он интересовался ее занятиями и смотрел, над чем она работает в данный момент. А он рассказал ей все о Коломбе — все, что сохранила память. Он описал каждое украшение, которое видел в Ла Тане, как смог запомнить его. Он описал атмосферу, окружавшую Коломбу, волшебные чары, которые она, казалось, сплела вокруг себя. В сознании Пит это, похоже, соединилось с волшебством драгоценных камней, и она полагала, что это может каким-то образом оказаться ключом к обретению однажды своего стиля.

— Теперь, когда ты решила, чем хочешь заниматься в жизни, что ты собираешься предпринять? — спросил ее как-то Стив. — С чего начнешь?

— С чего еще, папа, как не с начала.

Глава 10

Комната, по крайней мере, с кондиционером, подумала Пит. Слава Богу за такую небольшую милость. Хотя можно ли назвать кондиционер просто небольшой милостью в такой день в Нью-Йорке? В течение всей этой недели в середине июля температура колебалась между 35 и 36,5 градусами. Сегодня ей в восьмой раз за три недели предложили подождать в приемном салоне «Дюфор и Ивер» на случай, если ее удостоит беседы шеф, чего она так домогалась. Пит, однако, видела в этом и положительную сторону. Даже если ее заставляют просиживать в приемной бесконечные часы, это, по крайней мере, лучше, чем быть за дверью фирмы или торчать дома. Здесь она добивалась аудиенции разными способами.

Пит оглядела салон, большую комнату с огромными зеркалами и бежевыми стенами, отделанными украшениями из листового золота. Особняк на Пятой авеню, занимаемый ювелирной фирмой, когда-то принадлежал королю воровского мира. В 1910 году жена владельца особняка обратила внимание на восхитительное ожерелье из натурального черного жемчуга в витрине ювелирного магазина, который в то время занимал помещение вровень с улицей вдали от центра. Она просто должна иметь этот жемчуг, сказала жена своему мужу-вору. Пьер Дюфор согласился обменять ожерелье на особняк.

Приятное местечко, думала Пит. Однако бархатная обивка изысканного дивана в стиле Людовика XVI, на котором она сидела, начинала казаться ей бетоном. Она предпочла одеться в полотняный костюм цвета соломы, потому что в нем она казалась старше своих двадцати лет, более серьезной — и, как ей казалось, — более пригодной для работы в этой фирме. Но он был слишком тяжел для такой погоды, и в нем она чувствовала себя, словно в доспехах. Она уже по три раза прочитала все журналы, посвященные искусству и антиквариату, которые лежали на инкрустированном столике.

Когда Пит пришла в первый раз, ей было сказано, что в данный момент работы нет, но если у нее есть автобиография, она может оставить ее на случай, если вдруг что-то появится. Нет? Жаль. Она пошла домой и написала.

В следующее посещение ее встретили с удивленно поднятыми бровями и холодным: «У вас нет папки с работами? Нечего показать? Жаль». Она отправилась домой и всю следующую неделю делала цветные снимки своих лучших работ, действуя по принципу, если хочешь, чтобы все было выполнено как следует, делай сама. Она наклеила их на картон и сделала паспарту, сложила в красивую папку из кожи угря. Это стоило ей кучу денег, но зато у нее появилась возможность увидеть женщину на одну ступеньку выше первой секретарши в приемной — личного секретаря у Личного Секретаря.

Но она услышала все то же, знакомое: «Нет работы, мисс Д’Анджели». Секретарша произнесла это как «Дэн — желли».

Взглянув на табличку над столом женщины, Пит проявила настойчивость.

— Мисс Харрисон, не кажется ли вам, что для настоящего таланта всегда должно быть место? Когда появляется прирожденный ювелир, работу надо найти. Или создать.

— И вы прирожденный ювелир? — спросила женщина, не скрывая своего сарказма.

Пит просто кивнула и смутила ее взглядом. Но взгляд не был достойным противником полномочий мисс Харрисон, какой бы маленькой сошкой она ни была. Опять жаль.

Спустя неделю Пит попросила личного свидания с месье Ивером, но ей ответили, что его нет в городе, он в Париже, что его возвращения ждут не раньше как через неделю или две. По крайней мере.

Каждый раз, возвращаясь домой, она размышляла, что может она сказать или сделать, чтобы наконец окончательно попасть в святая святых. Она была уверена, что, если ей удастся просто увидеть Клода Ивера, показать ему, что она может делать, она сумеет убедить его взять ее на работу. Она должна.

И не потому, что не было иных мест. Прежде чем прийти сюда, она обошла другие ювелирные дома. Картье, Уинстон, Ван Клиф, Тиффани. Возможности были. Ничего значительного для начала. Но когда упоминалась работа и даже предлагалась, Пит, к своему удивлению, отклоняла предложения. Она наконец поняла, что ее отказы вызваны не скромным жалованьем или тем, что ей не давали достаточно ответственной работы. «Дюфор и Ивер» фактически было единственным местом, где бы ей хотелось работать. Для нее это стало просто делом чести, восстановлением некоего равновесия, которое было нарушено много лет назад — в тот день, когда дедушка был признан непригодным за то, что смело пошел на риск и, к несчастью, ему не повезло. Какие бы иные силы ни способствовали формированию ее интереса к драгоценностям, ее таланта и честолюбия, именно тот момент показал ей, как глубоко могут повлиять камни на судьбы людей. Тот момент, когда раскололся алмаз, унизив ее любимого дедушку, раздавил хрупкую раковину ее матери и разбил семью.