Письма маркизы - Браун Лили. Страница 28

Я часто думал, что легче сумею добиться ласкового взгляда ваших глаз и легкого пожатия вашей руки, и не ожидал встретить с вашей стороны такую сдержанность и холодность. О, Дельфина, быть может, это вызвано только избытком вашей доброты, вашего сострадания к бедной Юлии. Я должен признаться, в чем заключается мой самый великий грех: даже у гроба несчастной Юлии сердце мое все-таки таит пламенную надежду. Найду ли я прощение за это?

Бомарше — Дельфине

Париж, 12 июня 1776 г.

Уважаемая маркиза. Вам — которой я столь многим обязан — я хочу первой сообщить новость: предприятие наше обеспечено! Позавчера Вержен ассигновал мне сумму, которая, вместе с деньгами, собранными в вашем салоне, дает мне возможность снарядить первые корабли! Хотя это только скромное начало, но я чувствую уже уверенность в успешности этого дела, так как правительство, сделав первый шаг, вынуждено будет идти дальше, чтобы не компрометировать себя. Господин военный министр, конечно, благодаря рекомендации графа Гибера, — сочувствие которого могла воспламенить только женщина! — принял меня очень любезно. Поверите ли вы мне теперь, что Венера была богиней войны?

Мне приходится работать сразу за сто человек, но это не мешает моему сердцу всегда оставаться свободным для вас. В то время, как Родриг Горталес — вы, ведь, помните, что псевдоним этот существовал уже тогда, когда у нас еще не было ни одного су! — будет закупать оружие в Бордо и Марселе и нагружать корабли. Бомарше при Версальском дворе, двери которого открыли ему прекраснейшие ручки в мире, будет разыгрывать роль остроумца. Когда же Горталес проложит путь через океан молодым героям Франции, среди которых первыми будут Лафайет и принц Монбельяр, Бомарше будет помогать королеве разучивать роль Розины, и в то время как коронованные особы будут плясать под дудку Фигаро, он сам, как раб, закованный в цепи, будет служить королеве своего сердца.

Я вижу плутовскую усмешку на ваших устах, как тогда, когда вы заставили меня прочесть, черным по белому, что «г. Бомарше мот и грабитель и что он — <…>! — содержит девушек».

Разве же кто-нибудь поступает так в этой добродетельной стране?! Не граф ли Артуа, герцог Бульонский, или граф Шартрский, или принц Роган — ваш приятель! — который за свои заслуги страсбургским архиепископом и должен будет скоро заменить г. Мальзерба, чтобы французскую литературу приспособить к своим нравственным убеждениям. Клевета, одна только клевета, моя красавица! Бросьте Бомарше в Бастилию!

В наказание за ваше недоверие я расскажу вам те дурные вещи, которые мне известны про вас.

Вы были у m-me Жоффрен. «Mais voila се qui est bon!» [8]. При помощи этих шести слов, она управляет, как мне говорили, всеми философами. Я бы сообщил это волшебное изречение королю Франции, да боюсь, что оно не подействует. В улице Сент-Оноре крикунам тайно зажали бы рты, даже раньше словесного приказания молчать. В Версале не хватает для этой цели лишнего пирога. Как видите, барон Гольбах был прав, говоря, что на свете существует только материальное!

Вы были также и в церкви, но не для того, чтобы искать там Бога, которому нельзя было бы поставить в вину, если бы даже он бежал от господ философов в самую темную часовенку! Вы слушали ваших самых современных священников, которые только с греческой точки зрения говорят о нравственности и добродетели, потому что слово религия сделало бы их чересчур смешными.

Поговаривают также, что вы в кафе де-ля-Режанс читали газету Ленгэ, — этого хамелеона, который на свете боится только одного: чтобы его не зачислили в какую-нибудь партию или секту. Поэтому он так быстро и меняет свою окраску, как только замечает, что кто-нибудь другой носит такой же цвет. Десять лет назад он напыщенно восклицал: «Рабочий не получает ничего из того избытка, единственным источником которого является его работа, и от уничтожения рабства он ничего не выиграл, кроме свободы голодать!» А теперь он бранит философов и министров, так что его листок сделался лейб-органом дворянства. Мыслить и управлять во Франции может, по его мнению, только один единственный человек, — это он сам!

Я должен передохнуть. Моя речь была слишком длинна. Только ненависть могла принудить меня так напрягать свои силы. М-р Ленгэ, был, ведь, когда-то моим лучшим другом…

Моя передняя уже полна ожидающих. В самом деле, из-за прелестной маркизы я почти забываю об освобождении Америки!

Граф Гибер — Дельфине

Париж, 26 июня 1776 г.

Вы не хотите принимать меня, дорогая маркиза? Оскорбило ли вас мое признание? Только одно слово или даже поклон, переданный через вашу горничную, — вот о чем молю я вас!

Бомарше — Дельфине

Париж, 30 июня 1776 г.

Уважаемая маркиза. Ваш слуга отказал мне под предлогом вашей болезни, а между тем вчера я вас видел в коляске. Что это означает? Наша совместная работа ведь еще не кончилась? Мы нуждаемся как раз именно теперь во всей силе вашего влияния, прекрасная женщина!

Граф Гюи Шеврез — Дельфине

Версаль, 6 июля 1776 г.

Тюрго пал, Мальзерб уходит, и за ними снова воцаряются веселье, легкомыслие, расцветает жизнь. Я сердился на вас, обожаемая Дельфина, потому что вооружение амазонки, которое вам понравилось носить, заковало в латы и ваше сердце. Но теперь я вижу: прелестная сподвижница мужчин в их борьбе, в сущности, была лишь тем порывом ветра, который помогает прогнать зиму.

Теперь Флора снова осыпает цветами наши сады из своего рога изобилия, и в дожде роз к нам возвращается Дельфина. Вы сбросили панцирь, и, наконец-то, я снова увидел, как дыхание слабо колышет прекраснейшую грудь. Вы отложили в сторону меч, и, наконец-то, беленькая ручка стала снова свободной для моих поцелуев.

Отчего вы колебались, когда королева попросила вас принять участие в новой оперетке нашего придворного поэта? Не оттого ли, что Лагарп — не Бомарше, а граф Шеврез — не граф Гибер? Я был бы безутешен, если бы вы не показали мне, что соперник еще не вполне завладел вашим сердцем.

«Весело было на купаньях в Барреже? — спросили вы меня. — Вы находились в веселом обществе, как я слышала?» При этом вы усмехнулись, и в тоне вашего голоса было что-то такое, что должно было пронзить как кинжал меня, бедного грешника! Вы даже попытались отнять у меня вашу руку, которую я, охваченный благодарностью за этот знак ревности, горячо прижал к своим губам.

Да, милая Дельфина, было очень весело, и m-lle Дютэ была восхитительной утешительницей моих страданий от вашей неверности.

Не думаете ли вы, что Гюи Шеврез может почтительно ожидать в передней, пока его повелительница соблаговолит оказать ему милость и снова примет его? Каждый проводит время по своему вкусу. Маркиза занимается философскими разговорами с графом Гибер и интригами с г. Бомарше, а граф прогуливается в горах со своей маленькой приятельницей и восхищается природой.

Должны ли мы только мучить друг друга взаимными упреками? Любовь, моя красавица, не имеет ни прошлого, ни будущего, а только настоящее! Она точно сверкающая разноцветными красками бабочка, которую мы видели вчера на олеандровых цветах. Кто думает о том, что она была недавно отвратительной гусеницей и кто же не знает, что ее надо приколоть, чтобы ее сохранить?..

Не прочтем ли мы завтра вместе наши роли, уважаемая маркиза? В вашем голубом будуаре, на ковре, усыпанном цветами, который может изобразить луг, на котором мы танцуем, или же в нише, на диване с разбросанными по нему мягкими подушками и золотыми амурчиками, приподнимающими с улыбкой портьеру, который может служить беседкой, где мы, наконец, нашли друг друга?..