Загадка старого имения - Арсеньева Елена. Страница 20

– Само собой! – заулыбалась Феклуша. – Он грамоте был горазд. Хотел написать книгу про знахарство. Да вот не успел! Но смотри, барышня, стерегись, коль в кабинет покойного барина надумаешь пойти. Зосимовна тоже его заговоры ищет. Она, чай, завсегда желала его таланом-то завладеть, сказывала, что тогда счастье свое и получит. Просила Феклиста, чтоб передал ей свое умение – слыхала, поди, ежели колдун помирает и при том передаст чего-нибудь простому человеку, тот после сам колдуном заделается? – но Феклист отказал. Ведь Зосимовна давно душу черту продала, а взамен ничего не получила, поэтому ни души у нее нет, ни совести, ни жалости ни к кому.

– Как же это так? – удивилась Александра. – Душу дьяволу в обмен на что-то продают, верно? Разве же так бывает, чтобы продать – и ничего не получить?

– Говорю тебе, бывает! – настойчиво сказала Феклуша. – Зосимовна в девках крепко полюбила одного господина заезжего. К нашему барину, Полунину, Николашину папеньке, собрались раз гости со всей округи. Было это, когда он на Ольге Васильевне, Николенькиной матушке, женился. Не только из Нижнего, но и из Владимирской губернии, из Вятской приезжали. Один только наилучший друг его не прибыл из Городца, один господин, который ему когда-то жизнь на войне спас, раненого из боя вынес… да и то не прибыл он лишь потому, что сызнова был в ту пору на войне, турок бил. Звали его Александр Славин.

Александра чуть вздрогнула, но Феклуша этого не заметила и продолжала рассказывать:

– А народищу собралось – видимо-невидимо! Тогда наш барин у Протасовых самых бойких девок-плясуний да самых голосистых певуний попросил. А надо тебе сказать, что Зосимовна не всегда так звалась: было время, когда ее просто Марфой кликали. И была у нее сестрица старшая – Антонина. Вот они обе-две и слыли первыми плясуньями да первыми красавицами в округе. Начался бал. Барынь с барышнями на всех кавалеров не хватало, многие господа в сторонке скучали. И вот барин один владимирский пожелали созорничать. Схватил за руку Антонину и увлек ее вальс танцевать. Да так распрекрасно у них получилось, что все в ладоши плескать начали. На второй вальс барин позвал Марфу, а потом снова к Антонине вернулся, потому что лишь поглядел на нее, так и влюбился. Пора настала гостям уезжать, а он с Тонечкой проститься не может. Пал в ножки господину Протасову: продай, мол, мне девку, не то хоть в петлю головой! Ну, тот видит, всерьез мука мученическая, страсть сердечная, – и согласился. И как только уехали господин Львовский с Тонечкой, так в сей же миг Марфа пошла в конюшню, да там и повесилась.

– Как повесилась? – ахнула Александра.

– Да вот так, просто, встала на козлы, гужи через потолочину перекинула да голову в петлю сунула… И спрыгнула с козел. Да, на счастье, кто-то вошел в конюшню, не растерялся, перерезал гужи. Очухалась Марфа – и ну в крик кричать, зачем-де ее спасли. Ох, как она билась, как рыдала, все тогда узнали, что она тоже в барина того влюбилась, а потом счастья сестры не смогла пережить. И даже призывала силу нечистую, чтоб Антонине дорогу перейти, согласилась грех самоубийственный на душу взять… но все напрасно.

– А что потом? – с замиранием сердца спросила Александра.

– Ну что потом… – вздохнула Феклуша. – Потом Марфы не стало. Была Марфа – да вся вышла, стала Зосимовна. В одночасье переродилась. И больше ни петь, ни плясать – ни-ни. А злобной такой сделалась, чтобы никто не смел вспомнить, как она из-за несчастной любви в петлю полезла и с сатаной сторговаться пыталась. С Антониной, конечно, примирилась, но не скоро, много лет прошло, у нее уж и дети народились от того барина, вот племянников Зосимовна очень полюбила, ее господин Протасов даже несколько раз отпускал на побывку, сестру навестить.

– Так что же, выходит, тот барин женился на Антонине? – удивленно спросила Александра.

– Ну, жениться не женился, однако, пока не умер, Антонину не покинул, всех детей ее своими родными признал.

– А как его звали? – быстро спросила Александра. Мысль мелькнула – безумная, может быть, но…

– Василий Васильевич Львовский, – ответила Феклуша, и Александра усмехнулась про себя: не угадала, и впрямь безумная была мысль!

Дверь распахнулась, вошел Полунин. И Александра вспомнила, что ей пора собираться. Печально опустила голову. Она знала, что нужно спешить, чтобы поговорить с Липушкой, но как не хотелось…

И вдруг спохватилась: а как вернуться в Протасовку? Вернуться – и бросить обвинения Устину, а на самом деле – Зосимовне? Нет. Так нельзя. Так она ничего не узнает…

Нет. Нужно все иначе сделать! Похитрей.

– Платье ваше готово, – сказал Полунин сухо. – Оно вычищено и высушено. Однако в седло вам садиться пока нельзя. У Зорьки спина изранена, а другую лошадь я остерегусь вам давать, у вас голова может закружиться, снова упадете. Я вас в коляске отвезу, а Зорьку поведет в поводу конюх. И даже не спорьте!

– Нет! – решительно сказала Александра. – Сделаем все иначе. Я пойду в Протасовку пешком, а свое вычищенное платье постараюсь снова запачкать как можно сильней. К вам же просьба, Николай Николаевич: вы Зорьку у себя подержите, только так, чтобы об этом никто из ваших людей протасовским не проболтался. И чтобы никто ни словом не обмолвился, что я у вас была.

Полунин растерянно моргнул, а Феклуша вдруг затряслась мелким старушечьим смешком и воскликнула:

– Ах да барышня! Ай да умница!

Полунин растерянно переводил взгляд с одной на другую…

Глава 11

Возвращение

Александра шла пешком через лес, пытаясь вспомнить, где несла ее Зорька. Спокойствие и умиротворение, которые осенили ее душу в Полунине, ушли, уступив место возмущению и обиде. Ну почему с ней так жестоко обошлись?! Чем больше она думала, тем отчетливей понимала, что дело тут не в какой-то обиде Зосимовны или просто неприязни к гостье, ревности к ней. Тут что-то более глубокое… Лошадь могла убить Александру… кажется, на это и был расчет. Конечно, вся вина тут Зосимовны, Александра еще вчера должна была почуять неладное. Видя, как Зосимовна, которая верховые поездки терпеть не могла, охотно согласилась на эту прогулку, можно было насторожиться. Конечно, мысль избавиться от неугодной гостьи еще вчера возникла в ее голове. Послушную, простенькую Зорьку дали Александре именно потому, чтобы она не испугалась и не отказалась в последнюю минуту. Погибни она, Зосимовна вновь обрела бы полную власть над Липушкой, а главное, исчез бы человек, который может совершенно изменить жизнь в Протасовке. А такая возможность у Александры имеется – благодаря завещанию Протасова…

Да, можно не сомневаться, все дело в завещании. Наверное, покойный барин все же исполнил то обещание, которое давал в свое время другу своему Даниле Хорошилову. Но знает ли об этом Липушка? Или да, или нет. Или знает и мастерски играет неведение, волю батюшки исполнять не намерена. Или не знает, чиста душой и помыслами, но неизвестно, останутся ли они таковыми же, когда ей станет известно, что Александра…

Гадать можно сколько угодно, однако ничего не узнаешь, не поговорив с Липушкой начистоту. Да как можно скорей нужно это сделать, а то Зосимовна, увидав неуспех своей затеи, может предпринять новую попытку, которая может окончиться для Александры куда печальней.

Она остановилась передохнуть и осмотрелась. Места показались знакомыми. Да ведь это та самая полянка! Та самая, где раскинули привал. Вот березка в два ствола, клевер, травушка-муравушка, чуть примятая там, где сидели люди, где ее щипали лошади. Вот здесь Александра садилась на Зорьку – и началось это сумасшествие!

Что-то блеснуло в траве. Зеркальце, маленькое зеркальце, то самое, которое Александра всегда носила в кармане. Наверное, выпало, когда Зорька вздыбилась и всадница чуть не перевернулась вниз головой.

Спохватившись, Александра сунула руки в карманы – и ахнула, обнаружив, что те пусты. Только платок оставался на месте. А писем Хорошилова, которые она взяла с собой, так и нет. Одно она торопливо дочитала утром – и спрятала в подушку, в наволочку, чтобы, вздумай Зосимовна пошарить в ее комнате, ничего не нашла бы. А два других письма сунула в карман, надеясь улучить минутку днем и прочесть. И вот… Они выпали либо при падении, либо еще при безумной скачке. Так или иначе, они потеряны, и Александре никогда не узнать, что же еще писал Данила Федорович Хорошилов Андрею Андреевичу Протасову. Может быть, речь шла о дочери Протасова, а может быть, о ком-то или о чем-то другом. Сейчас Александра ругательски ругала себя за забывчивость, за глупость, за неосторожность, тем паче в такие минуты, когда вся ее судьба поставлена на карту. Но ничего не вернуть, не исправить, и, если снова выражаться языком картежников, ей впредь придется играть вслепую.