Рожденная для славы - Холт Виктория. Страница 75

С Робертом я виделась почти каждый день. После Варфоломеевской ночи он несколько успокоился, поняв, что за французского принца я замуж не выйду. Временами ему казалось, что он близок к трону как никогда; потом вдруг на него находило просветление, и Роберт понимал, что я никогда не выйду замуж — ни за него, ни за кого-то другого. Мне исполнилось сорок лет. Какой смысл затевать замужество? Я знала, что Роберт все равно никуда от меня не денется, а процесс непрекращающегося ухаживания меня устраивал. Ухаживание — вообще самая увлекательная из игр, оно помогает до бесконечности сохранять миф о том, что ты привлекательна и желанна. Сладостный самообман, в котором каждому из кавалеров отводится своя роль.

Ревность Роберта доставляла мне несказанную радость. Я продолжала благоволить к Кристоферу Хаттону, к Хениджу. Появился у меня и еще один фаворит, весьма красивый молодой человек, превосходно танцевавший и умевший вести остроумный разговор. При этом он не относился к разряду умников вроде Сесила или Мавра. Кстати, Уолсингэм уже некоторое время томился при французском дворе, все время упрашивая меня, чтобы я позволила ему вернуться к семье. Но я считала, что Мавру лучше находиться во Франции, ведь там происходит слишком много важных событий, пусть мой лучший дипломат охраняет интересы короны в Париже.

Итак, мои приближенные делились на две категории: умники и красавцы. Эдуард де Вир, граф Оксфорд, относился к категории красавцев.

Я заметила этого хорошенького мальчика, когда ему едва сравнялось двенадцать. У него умер отец, и юный Эдуард унаследовал титул графа Оксфорда. Опекуном к мальчику был назначен Уильям Сесил, поэтому всякий раз, навещая своего первого министра, я видела подрастающего Эдуарда. Не заметить красивого подростка было просто невозможно. Я всегда интересовалась этим живым, озорным, даже безрассудным ребенком. Однажды в доме Сесила разразился скандал — кто-то из слуг, кажется, поваренок, рассердил семнадцатилетнего графа Оксфорда, и тот, выхватив шпагу, пронзил несчастного насквозь. Пришлось приложить немало усилий, чтобы замять этот неприятный инцидент. Даже благородному графу не позволено совершать убийство! В конце концов следствие установило, что поваренок «сам наткнулся на шпагу его милости». Таким образом смерть слуги была отнесена к разряду несчастных случаев.

Не думаю, чтобы эта история способствовала смягчению нрава Эдуарда. С тех пор он уверился, что ему все позволено.

Через несколько дней Эдуард так отличился на турнире, что я окончательно его простила. Он был так красив, так благородно держался, так доблестно выступал, так грациозно мне поклонился! Ничего, утешала я себя, впредь он будет сдержаннее и разумнее.

Вскоре после этого Эдуард женился на Анне, дочери Сесила. Когда дети растут рядом, привязанность между ними возникает сама собой. Я сказала Сесилу, что подобные браки бывают самыми прочными, но вид у моего министра был несколько кислый. С одной стороны, он был польщен обретением столь высокородного зятя, с другой, слишком хорошо знал нрав и темперамент молодого человека.

Оксфорд был из породы молодых мужчин, которым во что бы то ни стало нужно обратить на себя внимание — любой ценой. Ах, если бы только ему хватало славы победителя турниров и светского красавца! Но нет, молодой граф считал, что обязан блистать во всем. Главное — чтобы о нем все время говорили.

Когда Норфолк перед казнью сидел в Тауэре, Эдуард замыслил освободить узника, причем сделал это с одной-единственной целью — произвести фурор. Герцог Норфолк приходился ему дальним родственником через некую Анну Ховард, вышедшую замуж за одного из мужчин рода де Вир. Естественно, из затеи Эдуарда ничего не вышло, и он лишь рассорился со своим тестем Сесилом.

Чувствуя себя униженным и оскорбленным, граф Оксфорд поклялся, что люто отомстит своему бывшему опекуну. Эта клятва изрядно меня встревожила.

Однако Сесил не отнесся к угрозам Эдуарда хоть сколько-нибудь серьезно.

— Своенравный мальчишка, — пожал плечами мой министр. — Ох, не знаю, что его ждет в будущем.

— Его мстительность мне не нравится, — с тревогой сказала я.

— Ерунда, глупый мальчишка.

В конце концов я дала Сесилу меня успокоить.

— Он хочет поступить на службу во флот, — сказал Сесил.

— Ни в коем случае, — отрезала я.

У меня были на то свои причины. Во-первых, Эдуард слишком безрассуден, а я все больше и больше гордилась своим быстро растущим флотом. Ну а во-вторых, не хотелось лишаться такого приятного придворного.

— Мне удалось убедить его, что ему лучше остаться при особе вашего величества, — добавил Сесил, и я одобрительно кивнула.

Однако невозможно было требовать от такого человека, как Оксфорд, чтобы он не попадал в истории. Вскоре юный граф затеял ссору с другим придворным, пользовавшимся особым моим расположением.

Звали этого молодого человека Филипп Сидни. Мало того, что он обладал разнообразными талантами, но кроме того, он еще и был сыном моей несравненной Мэри Сидни, когда-то спасшей меня от оспы. Уже одного этого было достаточно, чтобы я испытывала к юноше благосклонность. Мой интерес к Филиппу укрепляло и то, что он приходился племянником Роберту и тот всегда покровительствовал мальчику, который взирал на дядю, как на живого Бога. Юноша был очень хорош собой, отличался серьезным и вдумчивым нравом, получил прекрасное образование, писал неплохие стихи. Мэри показывала мне его сочинения, вся светясь от гордости. Одним словом, Филипп Сидни числился у меня на особом счету.

Оксфорд знал об этом и мучился ревностью. На своего главного соперника, графа Лестера, наскакивать он не решался, поэтому решил нанести удар по племяннику.

Ссора произошла на площадке для игры в мяч. Сидни состязался со своим другом, когда к играющим приблизился граф Оксфорд и велел им немедленно убираться, потому что ему, Эдуарду де Виру, угодно немного поразмяться.

Сидни, естественно, ответил:

— С какой стати мы будем уходить? Подождите, пока закончится игра.

— Не смей мне дерзить, щенок! — возопил Оксфорд.

Филипп вспыхнул и тут же вызвал графа на поединок.

К счастью, меня немедленно информировали об этом происшествии, и я страшно рассердилась. Дуэли были запрещены законом, я не могла допустить, чтобы мои подданные убивали друг друга по всякому дурацкому поводу. И уж тем более мне не хотелось терять ни одного из молодых красавцев, составлявших гордость двора.

Я вызвала Филиппа Сидни и потребовала объяснений. Он ответил, что граф Оксфорд оскорбил не только его, но и его отца, ибо если сын щенок, то отец — пес.

— Какая чушь! — воскликнула я. — И какова причина! Площадка для игры в мяч! Не могу поверить, что у меня при дворе водятся такие болваны! Неужто вы, мой юный петух, готовы пролить кровь ближнего из-за нескольких сгоряча сказанных слов?

— Я не могу позволить, чтобы меня оскорбляли!

— Ах вот как! Значит, гнев государыни для вас ничего не значит! Учтите, негодный мальчишка, если вы намерены жить при дворе, ведите себя уважительно по отношению к отпрыскам древних родов! Как вам могло прийти в голову вызвать на дуэль носителя такого имени!

— Ваше величество, со всей почтительностью позволю себе напомнить вам, что права личности значат не меньше, чем права аристократии. Ваш благородный отец всегда защищал простых людей, оберегал их от произвола знати.

— Я вижу, вы за словом в карман не полезете, — оборвала его я. — Но запомните: я могу засадить вас в Тауэр за покушение на жизнь графа. Спасает вас лишь то, что я люблю и ценю некоторых ваших родственников. Но не злоупотребляйте моим терпением. Никакой дуэли не будет. Ясно? А теперь можете идти. На сей раз вы прощены, но впредь поостерегитесь.

Он вышел, а я не могла сдержать улыбки. Юноша и вправду был чудо как хорош. Ему еще не исполнилось и двадцати. Оксфорд был года на четыре старше, и я нисколько не сомневалась, что он нарочно спровоцировал племянника графа Лестера на эту ссору. Ох уж эти ревнивцы! Впрочем, относиться к ним слишком строго я не могла. Тем не менее меня встревожило, что Филипп Сидни и граф Оксфорд стали врагами — ведь от молодого Эдуарда можно было ожидать чего угодно. Мне бы не хотелось, чтобы несчастная Мэри Сидни лишилась своего любимого сына.