Триумф Клементины - Локк Уильям. Страница 39

— А вы что будете делать, Клементина?

— Тысячу вещей. Прежде всего я должна спуститься к ребенку. Я боюсь доверить ее этой языческой дуре.

— В таком случае, до свидания, — сказал Квистус.

— Приходите скорее обратно, чтобы познакомиться с ребенком, — кинула она ему вдогонку.

Он остановился и нерешительно посмотрел на нее. На него нападал ужас при мысли о встрече с девочкой.

Он прошел по залитым солнцем улицам, по Каннбьеру, по набережной вернулся обратно и задумчиво сел около кафе. Прошел час. С большим усилием воли он поднялся и пошел к отелю.

Клементина, Пойнтер и ребенок были в вестибюле.

Взрослые сидели в плетеных креслах, ребенок играл с отельной собакой у их ног. Квистус остановился перед ними. Девочка подняла на него свое нежное личико.

— Это… — начал он.

— Это — Шейла, — сказала Клементина, — встань, дитя мое, и поздоровайся с новым дядей…

Она пугливо протянула ему свою руку — он был такой большой и худой.

— Как вы поживаете, дядя… дядя? — обернулась она к Клементине.

— Ефраим, — добавила та.

— Дядя Ефраим…

— Немудрено, если бедняжка и не запомнит такого имени, — сказала Клементина.

Он наклонился, торжественно взял нежную ручку и, не зная, что с нею делать, выпустил ее.

— Вы знакомы с Бимбо?

— Нет, — сказал Квистус.

— Бимбо — лапу.

Собака протянула лапу.

— Вы должны обменяться с ним рукопожатием и тогда вы будете с ним знакомы, — серьезно сказала она.

Квистус наклонился и со строгим лицом пожал лапу собаки.

— И Пинки…

Она протянула грязную плюшевую кошку. В замешательстве он дотронулся и до ее передней лапы. Шейла повернулась к Клементине.

— Теперь он со всеми знаком.

Клементина поцеловала ее и поднялась с кресла.

Пойнтер последовал ее примеру.

— Если я тебя оставлю на минуту с дядей Ефраимом — ты будешь хорошей девочкой?

— Дорогая Клементина, — испугался Квистус, — что вы хотите этим сказать?

В ее глазах мелькнул лукавый огонек.

— Я также хочу пройтись, а м-р Пойнтер обещал угостить меня абсентом. До свиданья. Я не буду долго, Шейла, дорогая.

Они направились с Пойнтером к двери:

— Но, Клементина…

— Если она начнет кусаться, вы только позовите эту небесную идиотку, — указала она на угол, где во все лицо улыбалась китаянка. — Вас охраняют. Да, — продолжала она шепотом, — она не знает, что ее отец умер. Я сама сообщу ей об этом.

Они ушли. Квистус в замешательстве опустился в одно из кресел. «Нехорошо со стороны Клементины, — думал он, — что она поставила его в такое неудобное положение. Теперь поздно спасаться бегством». Он сидел и смотрел своими кроткими голубыми глазами на Шейлу, спокойно вернувшуюся к Бимбо. Он сидел на задних лапах, вытянув перед собой передние. Она уселась на корточки, стараясь подражать ему, и усадила рядом с собой Пинки. В конце концов взглянула на нового дядю.

— Вы так же сядьте. Тогда мы будем все одинаковы…

— Боже, благослови мою душу, — сказал он, окончательно ошеломленный. — Я… я — не могу…

— Почему?

— Потому что я слишком стар для этого.

Она, казалось, удовлетворилась ответом и продолжала игру. Полаяв, Бимбо высунул язык и завилял хвостом. Шейла комично высунула свой маленький красный язычок.

— Не виляй хвостом, Бимбо. Это нехорошо, потому что у меня нет хвоста. Почему у меня нет хвоста, дядя Еф… Еф… Ефим?

— Потому что вы девочка, а не собака.

В это время плюшевая кошка закачалась и упала.

— Боже, благослови мою душу, — воскликнул маленький попугай, — вы слишком стары для этого, Пинки.

— Шейла, — со страхом, сознавая возложенный на него ответственный пост, сказал Квистус, — пойдите сюда.

Она покорно встала и положила ему руку на колено. Освобожденный Бимбо принялся разыскивать у себя блох…

— Вы не должны говорить: «Боже, благослови мою душу», дорогая.

— Почему? Вы же так сказали.

Как у детей существуют определенные вопросы, так и у взрослых определенные ответы.

— Маленькие девочки не могут говорить того, что говорят старые люди, ведь старики и ложатся позднее, чем маленькие девочки.

Она серьезно посмотрела на него.

— Я знаю. Дадди говорил «проклятие». А я не смела этого говорить. Я никогда, никогда не говорила. А когда однажды Пинки сказала это, я поставила ее в темный-темный угол на двадцать миллионов лет. Вы, конечно, понимаете, что это только для Пинки было двадцать миллионов лет, а на самом деле это было десять минут.

— Она наверное очень испугалась, — невольно спросил Квистус, и сам удивился, как странно прозвучали для него эти слова.

— Она страшно побледнела, — ответила Шейла. — Она до сих пор не может прийти в себя, посмотрите, — подняла она игрушку.

— Она также потеряла тогда один ус, — продолжал Квистус, рассматривая животное, которое держали за нос.

— О, нет, — возразила она, удобно устраиваясь между его коленями, — Пинки — волшебная принцесса, а когда-нибудь она снова получит свою корону, и красную мантию, и скипетр. Злой колдун обратил ее в кошку. Однажды сам он обратился в огромную крысу, больше, чем миллион, биллион, хиллион домов, и откусил ей один ус. Это Дадди мне рассказал.

Квистус не имел понятия о подобных сказках. Но ответ он должен был дать, так как она выжидающе смотрела на него. К своему удивлению, он нашелся, что сказать:

— Наверное красоте Пинки при ее превращении опять в принцессу немного повредит отсутствие уса.

На что Шейла возразила:

— У принцесс не бывает усов; вот если бы злой колдун в образе огромной крысы пожелал откусить бы ей нос, то, конечно, ее красота была бы в опасности. Но Пинки защищала добрая фея, и когда колдун хотел откусить ей нос, то добрая фея бросила перцу, колдун чихнул и мог откусить только ус.

— Это было очень счастливо для Пинки, — согласился Квистус.

— Очень, — подтвердила Шейла. Она прижалась к его колену и приумолкла. Он не мог ничего изобрести. В его голову приходили самые идиотские замечания, но он отбрасывал их, как негодные для пятилетнего ребенка. Его пальцы машинально играли ее мягкими волосами. Вдруг она обратилась к нему с обычной детской просьбой:

— Расскажите мне сказку…

— Боже милостивый, — испугался он, — кажется, ни одной не знаю.

— Вы должны знать «Красную Шапочку», — чуть раздражаясь, настаивала она.

— Кажется, знаю… — удивился Квистус. — Но зачем я буду вам ее рассказывать, если вы ее уже знаете? — ухватился он за соломинку.

Она вскочила, схватила брошенную кошку и снова удобно примостилась на его коленях. Оставленный без внимания Бимбо поворчал, свернулся клубком и задремал.

— Расскажите ее Пинки… Она глупая и очень скоро забывает сказки. Начинайте…

Квистус покряхтел, помычал и начал:

— Однажды жил волк, который съел бабушку Красной Шапочки…

— Нет, не так! — закричала Шейла. — Однажды жила со своей бабушкой хорошенькая маленькая девочка… Вот как начинается.

Квистус смутился. Попробуйте рассказать сказку, когда вы их никогда не рассказывали и двадцать пять лет как не слыхали. Если бы это была какая-нибудь легенда или поверье, то это было бы другое дело. Наконец, кое-как, с ее помощью, он добрел до конца. Пинки мирно зевала, не разобрав ни начала, ни конца.

— Пинки говорит «благодарю вас», — вежливо заметила Шейла.

— А вы что скажете? — осведомился он. Но оказалось ее благодарность было труднее заслужить. Тем более, что половину сказки рассказала она. Она дипломатично вышла из затруднительного положения — ее глаза наполнились слезами.

— Боже, — в ужасе зашептал Квистус, — она, кажется, собирается заплакать… Что мне делать?!…

Его мозг лихорадочно заработал. Он вспомнил последнее заседание по народоведению в Антропологическом обществе.

— Я думаю, моя дорогая, что история о папуасах заинтересует вас.

Ее глаза просияли. Она прислонилась к нему.

— Расскажите…

Квистус начал о змеях и тиграх и медно окрашенных детях и, будучи хорошо знаком с предметом, оказался занимательным рассказчиком. Рассказ следовал за рассказом. Он забыл про себя и свои неудачи и приложил все старания, чтобы заинтересовать свою слушательницу и лучше объяснить ей религиозные обряды. Это оставило ее абсолютно равнодушной, она воодушевлялась только тогда, когда дело шло об обожаемых ею кровожадных тиграх.