Обман и желание - Таннер Дженет. Страница 42

— Все бесполезно! — отчаивалась она, отдавая мистеру Робинсону незаконченную работу. — Я просто не могу это сделать.

— Конечно же можешь! — подбадривал ее учитель, не добавляя того, что было очевидно для него: Дина была так не удовлетворена своей работой, потому что у нее был не только талант, но и способность отличать плохое от хорошего. Она ставила слишком высокую планку для себя при такой неопытности. Помимо этого, было видно, насколько Дина замкнутый человек, полностью ушедший в себя. Вот почему ей так нравилось перерисовывать картины других, чтобы не открывать, не обнажать собственную душу в своих работах.

— Может быть, ты попробуешь нарисовать что-нибудь, что не изменится, как бы долго ты ни работала? — настаивал он, скатывая в шарики шерсть на своем старом свитере. — Я хочу, чтобы ты собрала группу абсолютно разнородных предметов в интересную композицию.

— Каких предметов?

— Каких хочешь. Обратись к своему воображению.

И Дина сделала это. В тот же вечер она собрала вместе высокий ботинок из пары, когда-то купленной ее матерью, легкое боа из перьев, кожаный ремень с большой блестящей пряжкой, газовый шарф и старую фетровую шляпу, принадлежавшую ее бабушке.

Она притащила маленький журнальный столик из гостиной, поставила его перед окном, где было побольше света, и разложила на нем предметы. Заточив все карандаши, от самого твердого до самого мягкого, она принялась за работу.

Долгое время спустя Дина все еще вспоминала эту картину, понимая, что именно она положила начало ее любви к материям самых разных видов.

Когда работа была закончена, она чувствовала себя опустошенной, но в то же время ощутила гордость. Она вложила рисунок между двумя картонками и отправилась к мистеру Робинсону.

Он не воздал ей похвал, это было не в его стиле, хотя он лучше других знал, какое у Дины хрупкое самолюбие, как нужна ей поддержка. Но он дал ей понять, что ее рисунок произвел на него большое впечатление.

— Знаешь, Дина, мы должны подумать о твоем будущем поступлении в художественный колледж, — сказал ей учитель.

Ее сердце екнуло. Она была настолько удивлена, что не могла и слова вымолвить. Художественный колледж — когда все ее друзья нацеливаются на курсы подготовки учителей или секретарей! Все было как во сне. Но когда первая эйфория растаяла, ее посетило очень знакомое чувство, которое всегда пряталось внутри нее, поджидая своей очереди. Она очень хорошо представляла, что скажут ей дед и даже мама, узнав о таком плане. Он будет пресечен так же жестоко, как и кафе по воскресеньям, и свидания с мальчиками.

— Я не могу, — сказала она почти шепотом.

— Дина, ты можешь! У тебя настоящий талант. Да, тебе придется много работать, но ведь ты не боишься работы, правда?

— Да нет, я не о том… — она заколебалась, неуверенная в себе. — Дело в моей семье. Они не отпустят меня.

— Почему?!

— Просто не пустят и все.

— В таком случае, мне нужно переговорить с ними, — сказал мистер Робинсон. Он был воодушевлен желанием отправить Дину в колледж: после многих лет обучения безразличных к его предмету молодых людей он расценивал талант Дины как подарок судьбы. Он не хотел, чтобы ее способности пропали, он не хотел упустить шанс, единственный шанс увидеть одного из своих учеников в лучах славы и успеха. — Ты передай своей маме, что я хотел бы встретиться с ней, хорошо?

— Я передам ей, но, думаю, это ничего не изменит.

Как она и ожидала, Рут лишь презрительно усмехнулась, а дед, выслушав ее, разразился громом и молниями, обличая моральные устои в художественных колледжах.

— Обители порока! — вещал он с надрывом. — Кто вбил тебе в голову эту идею? И что ты будешь потом делать?

— Мистер Робинсон сказал, что я смогу делать все, что угодно, например, преподавать, как он.

— Если хочешь преподавать, есть много других предметов. Как насчет английского, он ведь тебе всегда нравился? Или религиозные учения?

— Я не хочу преподавать религию, я хочу рисовать! Ну пожалуйста, мам, поговори хотя бы с мистером Робинсоном, а?

— Дина, нам не о чем разговаривать. Я даже на секунду не могу предположить, что ты можешь попасть туда.

Расстроенная, но совсем не удивленная, она рассказала обо всем учителю, однако в его глазах по-прежнему была решимость.

— Ладно, Дина, положись на меня, — это все, что он сказал.

Спустя неделю мисс Дерби позвонила им:

— Миссис Маршалл, я хотела поговорить с вами о Дине.

— О нет! — воскликнула Рут. — Неужели она опять с этим парнем?! Да?

— Нет, ничего подобного. Я бы хотела поговорить с вами о будущем Дины. Когда вы можете зайти ко мне? Завтра в полдень вас устраивает?

— О… да, мисс Дерби, конечно! — сказала Рут, которая чуть ли не больше, чем ее дочь, боялась старшую наставницу.

Трудно было представить, что ненавистная мисс Дерби и станет тем человеком, который уговорит маму отпустить Дину в колледж. Конечно, за все надо было благодарить мистера Робинсона. Это он прямиком направился к старшей наставнице со своей проблемой. На самом деле, он имел на нее большее влияние, чем ей хотелось бы признаться. Он очаровал ее, сказав, что Дина будет гордостью школы, и мисс Дерби ничего не стоило в своей властной манере быстренько уломать Рут.

— Она уверена, что у тебя есть хороший шанс попасть в один из лучших колледжей, — говорила Рут, делая ударение на «лучших», будто это было главное. — Она говорит, что было бы преступлением губить твои способности. Поэтому я согласилась, если ты действительно хочешь этого.

— Да, да, я хочу! — быстро сказала Дина, едва веря в свою счастливую судьбу.

С того момента как Рут объявила о своем решении, атмосфера в доме стала просто ужасной. Дед сразу воспротивился этой идее и мнения своего менять не собирался. Когда первые его протесты были проигнорированы, он озлобился до того, что даже его молчание казалось угрожающим. Он ходил по дому темнее грозовой тучи. Он отказался разговаривать с Рут и Диной, а когда ему нужно было что-то сказать им, он ворчал, всем видом выказывая недовольство. Мона, бабушка Дины, стала еще больше похожа на мышку и суетилась вокруг со скорбным видом, всеми силами стараясь переубедить Рут.

— Твой отец очень расстроен. Ты не должна идти против его воли после всего, что он для тебя сделал.

— Мама, мисс Дерби считает, что Дина способная.

— Твой отец говорит, что эти места… они ужасны. Полны грешников. Он даже думать не может о том, что Дина туда попадет, и я тоже не могу. Он заболеет от волнения, Рут. У него будет удар, ты видишь, как он болен. Как ты будешь себя чувствовать, сознавая свою вину?

Но Рут оставалась непреклонной. Впервые в жизни она должна была выбирать между мнениями двух влиятельных людей и по какой-то, только ей понятной, причине она доверилась мисс Дерби.

Так Дина поступила на общий курс художественного колледжа в соседнем округе. Поселилась она у вдовы средних лет в доме с террасой, всего лишь в одной автобусной остановке от колледжа, ибо Рут настояла на том, что Дина должна быть под присмотром. Итак, к началу семестра дедушка, все еще недовольный и ворчащий, отвез ее туда на своем древнем «моррис Оксфорде».

— Я только надеюсь, — говорил он, выгружая ее потертый чемодан, холщовую сумочку и новый, недавно купленный портфель, — я только надеюсь на то, что ты не станешь после жалеть обо всем.

— Дедушка, ну пожалуйста, порадуйся за меня! — Дина умоляла его, но он отвернулся. Сентябрьское солнце сделало морщины на его ястребином лице еще более глубокими и выразительными; его рот, твердый и суровый, отказывался улыбаться.

— Я надеюсь, у тебя достаточно здравого смысла, чтобы не покрыть позором наши седые головы, — это было все, что он сказал на прощание.

Год на основном курсе был не особенно насыщен событиями. Но вдали от давящей атмосферы дома Дина постепенно начала расцветать. Она изменила свой стиль одежды: строгие платья поменяла на джинсы и свитера, хотя в выходные, навещая родных, надевала юбки, достаточно длинные, чтобы не раздражать дедушку. Всю карманную мелочь она расходовала на пластинки Элвиса Пресли и Билли Фьюри и крутила их на древнем проигрывателе, купленном на барахолке. Дина отрастила волосы и носила их распущенными. А однажды даже покрасилась в каштановый цвет, чтобы проверить, не пойдут ли ей темные волосы. Однако новый цвет ей ужасно не понравился, и всю следующую неделю она без конца мыла голову, пока краска не сошла. Ее независимость проявилась также в том, что она попросила миссис Медоуз, у которой жила, покупать ей на завтрак мюсли вместо бекона с томатами или яиц с тостами, которые ее мать считала неотъемлемой частью рациона. Иногда она общалась с друзьями-однокурсниками, бывала в кафе или кино, а раз или даже два ходила на танцы, но ее совершенно не увлекла сумасшедшая жизнь, которую предсказывал ее дед. Суровое воспитание все еще удерживало ее даже от желания попробовать сигареты, вино или наркотики, чего было предостаточно у студентов-художников. Да к тому же у нее просто не было времени на все это.