Околдованные любовью - Куксон Кэтрин. Страница 22

— Очень смутно… Думаю, я потеряла сознание, в глазах потемнело.

— Учти, что они… придут тебя допрашивать.

— Кто — они? — резко вмешалась Энни.

— Полиция, конечно, полиция.

— Полиция? — в один голос переспросили женщины: Энни — громко, а Тилли — едва слышно.

— Трое горняков, которых учила Эллен Росс, пошли с ней и священником выручать Тилли, когда Том Пирсон рассказал, что ее держат в колодках в старом амбаре. Там завязалась драка с Халом Макгратом, Берком Лодимером и Энди Ферветером. Лодимер избил одного из горняков до полусмерти, и тот совсем обессилел. Во время драки миссис Росс вытащила из колодок Тилли штырь и держала его в руках. Когда она увидела, что Лодимер берет верх, бог знает почему, ткнула его в шею этим штырем. Она же не видела, что сверху на нем гвоздь, штырь не мог проваливаться глубоко. Гвоздь воткнулся в шею Лодимера. — Саймон перевел дыхание и опасливо посмотрел по сторонам. — Берк истек кровью… и умер, — закончил он.

— Нет! Нет! — отшатнулась Тилли, в отчаянии качая головой. — Нет! Эллен не могла этого сделать! Она такая маленькая и слабая.

— Успокойся, Тилли, успокойся. Не дрожи так.

Саймон и Энни обхватили ее, но тело девушки сотрясалось так сильно, что дрожь передалась и им.

— Саймон, отведи ее на задний двор… Уильяма нельзя беспокоить…

Все расположились в дровяном сарае. Тилли громко рыдала.

— О, нет, нет! Они с ней что-нибудь сделают, а Эллен такая милая, милая женщина. И все это из-за меня, только из-за меня!

— Держи ее крепче, Саймон. А я пойду принесу успокоительное Уильяма. Иначе она умом тронется.

Тьма окутывала их, Бентвуд крепко обхватил ее и не отпускал. А она прижималась к нему, не переставая причитать:

— Все из-за меня, только из-за меня. На мне лежит проклятие, да, я проклятая. Верно, Саймон, должно быть, меня кто-то проклял.

— Тише, тише!

Бентвуд обнимал ее одной рукой за талию, другой — за плечи и с горечью думал, что проклятие лежало и на нем. Иначе почему он не смог понять, к кому у него лежит сердце: «Эх, Тилли! Тилли! Вот где любовь моя».

Глава 6

— Почему бы тебе совсем не переселиться к Троттерам?

— Послушай, Мэри…

— Не желаю ничего слушать! Вчера ты ходил на похороны этого старика. Его похоронили в десять утра, а ты заявился домой только к ночи. Уж не думаешь ли, что дела на ферме пойдут сами по себе.

— Нет, я так не считаю, — просительный тон Саймона сменился раздраженным криком. — Я родился и вырос на ферме. Последние десять лет работал от зари до зари, а иногда прихватывал и ночь. Именно моими заботами и трудом она стала такой, как сейчас. И нечего мне напоминать, что ферма не может обойтись без хозяина. Давай выясним все раз и навсегда: Троттеры — мои друзья, наши семьи дружат очень давно, долгие годы…

— Ха! Друзья: горняк и фермер. Какая может быть между ними дружба? — язвительные слова, сказанные тихо, долетели до Саймона.

— Представь себе! — крикнул он. — Горняк и фермер. Но горняк не простой и невежественный. Уильям Троттер был одним из самых умных людей, которых я встречал. Теперь его нет, а его жена, старая женщина, и Тилли, почти девочка, остались одни…

— Девочка, как же! — Мэри так круто повернулась, что всколыхнулась ее тяжелая, шерстяная юбка. — От этой девчонки одни беды! — голос жены звенел. — С самого дня свадьбы из-за нее никакого покоя. Именно ее следует поблагодарить и за прекрасную брачную ночь, и за всю следующую неделю. Да и сейчас она продолжает стоять между нами. Говорят, что Тилли колдунья, злая колдунья, из-за которой случаются беды. Берк Лодимер мертв, но виновата в этом не жена священника. Она бы не оказалась в амбаре в тот день, если бы не эта… тварь.

— Не смей так говорить о Тилли, — тихо, но с нажимом сказал Саймон. — Она жертва обстоятельств, и больше ничего. Она очень привлекательная, себе на беду, и женщины, да, женщины, такие, как ты, Мэри, это чувствуют. Да, да, — закивал он в подтверждение своих слов. — Я говорю правду. И мужчины, даже не сознавая этого, желают ее. Есть в ней нечто такое, что притягивает. А когда она отвергает их, то в них вспыхивает ненависть, подавляя другие чувства.

— Ах, вот как! — недобро улыбнулась Мэри Бентвуд. — Уж не о своих ли ты чувствах говоришь, Саймон? — теперь уже язвительно усмехалась жена.

— О боже! Ты меня с ума сведешь своими упреками и подозрениями.

— Так, так! Мы женаты всего полгода, а я тебя уже свожу с ума. Хорошо же, пусть так! Тебя мои слова, может быть, взбесят еще сильнее, но я скажу тебе все, Саймон Бентвуд. Когда тебя нет на ферме, я не ударю палец о палец: пусть молоко киснет, сыр зеленеет. Я и пальцем не пошевелю, когда ты уезжаешь. Конечно, я не говорю о поездках на базар, они не в счет. Я выходила за тебя замуж не для того, чтобы работать как рабыня.

Он с минуту молчал и пристально всматривался в нее.

— Хорошо, поступай по-своему, — не сводя с жены глаз, сказал он. — Не хочешь работать — не надо. Я найму кого-либо, и деньги на хозяйство будет каждую неделю получать она. Можешь сидеть и возиться со своими ноготками или пришивать оборки на платья. Ты, кажется, ничем больше в своей жизни и не занималась. Так или иначе, наконец мы все выяснили в наших отношениях. А теперь я пойду и дам указания работникам, чтобы дела на ферме шли как следует, пока я в Ньюкасле.

Саймон направился к двери. У порога его догнали визгливые крики жены и словно ударили в спину.

— Я ненавижу тебя, Саймон Бентвуд! — надрывалась Мэри. — Ненавижу твою паршивую ферму, все, что связано с ней и с тобой.

Он медленно закрыл за собой дверь гостиной и остановился, повесив голову. Потом прищурился и, сильно закусив губу, выпрямился. Решительно расправив плечи, прошел через прихожую и кухню на задний двор, где ждала его двуколка.

Саймону нравился Ньюкасл. Впервые он побывал там тринадцатилетним мальчишкой. Тогда прошел пешком десять миль, чтобы посмотреть на гулянье. Больше всего в городе его поразила красота зданий. Он рано ушел с гулянья и бродил по улицам и площадям, удивляясь, что из камня построены такие высокие дома. У деревенских каменщика и плотника уходило много времени на постройку даже двухэтажного дома. Конечно, в округе встречались большие особняки помещиков, но в свои тринадцать лет он не представлял, что они возведены руками человека.

С той поры Саймон не раз приезжал в Ньюкасл, но обычно мог побродить по городу не более получаса. Сейчас он внимательно оглядывался вокруг, и изменения, произошедшие за двенадцать лет, поражали его воображение. Красота мостов завораживала, не меньшее восхищение вызывали новые улицы с жилыми домами.

Преобразилась улица Джесмонд-роуд, впечатляла огромными окнами четырехэтажная галерея Лизес-Террас. А что касается площади Элдон-сквер, то Саймон всегда считал, что мистер Добсон проектировал ее в самый счастливый период своей жизни. Бентвуда также интересовало, что чувствовал мистер Грейнджер, руководивший строительством, когда была установлена последняя кованая решетка ажурных балконов.

Каждый раз после возвращения из Ньюкасла Саймона несколько дней не оставляло смутное беспокойство. В глубине души он был уверен, что его удел — фермерская жизнь. Однако он понимал, что человеку может приносить удовлетворение и другая работа, к примеру возведение церкви, новых домов, торговых галерей. В то время как другие занятия позволяли осуществлять великие замыслы на протяжении нескольких лет, у фермера жизнь состояла в однообразных ежегодных хлопотах. А итог долгим трудам подводила коса жнеца, или последнюю точку ставил удар, обрывавший жизнь животного, к которому фермер успевал привязаться, если не полюбить…

И вот Саймон снова в Ньюкасле, но на этот раз ему не удастся прогуляться по красивым улицам, где ухоженный вид домов говорил о достатке их обитателей. Он понимал, что здесь проживает только небольшая часть населения. В это время на другом конце города ужасали ряды хибар, в которых он не стал бы держать и свиней.