Виноградник Ярраби - Иден Дороти. Страница 43
— Делаете успехи, мистер О’Коннор? Но разве вы уже не на вершине славы?
Глаза его продолжали весело поблескивать. Юджинии это очень нравилось. Манеры джентльмена сочетались в нем с приятной непринужденностью и оригинальностью. Это было весьма освежающе.
— Ну что ж, могу вас заверить, что я, по крайней мере, не досрочно освобожденный ссыльный и что никто никогда не приговаривал меня к тюремному заключению.
— Мистер О’Коннор! Какое необыкновенное заявление!
— В этой стране вовсе не такое уж необыкновенное. Приходится встречаться с самой различной публикой, даже в Правительственном доме. Видите вон того молодого человека, беседующего с вашим мужем? Двадцать лет назад его сослали за подлог. Теперь он богатый землевладелец, желающий участвовать в управлении страной.
— А муж мой, я уверена, пытается продать ему вино Ярраби, — приглушенным голосом заметила Юджиния, и в ее глазах тоже блеснул огонек. — Но как вы узнали, что это мой муж?
— Я специально узнавал.
— Для чего?
— Мне было интересно. Я спрашивал себя, за кого из мужчин, находящихся в этой комнате, могла бы выйти замуж такая женщина, как вы.
— Ну и...?
— Что — «ну и», миссис Мэссинхэм?
— Если вы произносите подобную фразу, вы должны договорить до конца. Одобряете ли вы моего мужа?
— Как я могу ответить на этот вопрос, еще не будучи с ним знаком? Конечно, я в любом случае буду предубежден против него, поскольку он имеет на вас право собственности.
— Собственности? — весело рассмеялась Юджиния.
Это был тот легкий, сдобренный флиртом разговор, который она любила и к которому привыкла. Уже более года, подумала она, ей не доводилось слышать ничего, кроме скучных, чисто австралийских рассуждений относительно засухи, поведения туземцев и ссыльных, состояния овечьих стад, а в ее случае — постоянных разглагольствований насчет винограда. Внезапно она почувствовала себя в родной стихии, ее разум оживился, глаза отдыхали, созерцая изящную внешность Колма О’Коннора.
— Разве выходя замуж, становишься чьей-то собственностью? Но ведь всякая медаль имеет две стороны. А может, это я имею право собственности на своего мужа?
— Счастливый малый!
— Мистер О’Коннор, вы льстец.
Он покачал головой:
— Нет, нет, я говорю сущую правду.
Он улыбнулся, но Юджинии показалось, что она уловила в его глазах грусть или, быть может, чувство одиночества. Когда он сказал, что в комнате жарко и предложил выйти на веранду, она тотчас же согласилась.
— Что привело вас в эту страну, мистер О’Коннор? Вы скиталец?
— Да. Но не праздный... Я готовлю книгу о флоре и фауне Австралии и Новой Зеландии. Позднее я собираюсь отравиться в Новую Зеландию, хотя слышал, что она гораздо примитивнее Австралии. И туземцы там весьма воинственны.
— Но у них, по крайней мере, нет разгуливающих на свободе ссыльных, — сказала Юджиния. — Быть может, с моей стороны глупо допускать, чтобы эта неприятная сторона австралийской жизни так сильно на меня действовала. Но дело в том, что вскоре после моего прибытия сюда я пережила один очень меня взволновавший инцидент.
— А что случилось? Не могли бы вы рассказать мне?
— Да просто я случайно натолкнулась на бежавшего каторжника. С тех самых пор я чувствую себя виноватой в его смерти. Правда, все меня уверяют, что он вполне заслуживал своей участи.
— Я вижу, вы чрезмерно чувствительны. Вы по дому часто тоскуете?
В теплой темноте, откликаясь на сочувственный голос, Юджиния воскликнула:
— О да, да! Иногда мне кажется, я умру от этой тоски. — Слова вырвались, прежде чем она успела себя остановить. — Мне так многого недостает, — добавила она, пытаясь как-то оправдаться. — Особенно я скучаю по своей любимой сестре, по родителям и по нашему дому. У меня сейчас очень красивый дом, но он новый. К новым вещам так не скоро привыкаешь! Мой муж говорит, мы сами творим свою историю, но я все-таки предпочитаю дом, который уже обладает собственным прошлым.
— Вам незачем извиняться за подобные чувства, миссис Мэссинхэм. Я полностью их разделяю. Я тоже родился в старинном доме. В Ирландии. Он находится в собственности моей семьи на протяжении жизни шести поколений.
— Значит, вы ирландец?
— По отцовской линии. Моя мать англичанка. Она умерла, когда я родился. Сейчас в Ирландии у меня мачеха, два сводных брата и сестра, первая красавица Голуэя.
Юджиния с жаром обратилась к нему:
— Но неужели же вы не скучаете по всему этому? Как вы можете быть счастливы в этой громадной варварской стране?
— В данную минуту я очень счастлив.
— Вы просто пытаетесь быть галантным, но не ответили на мой вопрос. — Юджиния перегнулась через перила веранды, вбирая все еще незнакомые запахи цветущих местных кустарников. — В Ярраби я посадила жимолость, чтобы она вилась вокруг столбов веранды. Летом она расцвела, и запах ее переносит меня в Англию. Я сижу в сумерках и проникаюсь ностальгическими настроениями. Мои розы тоже распустились. У меня есть еще душистый горошек, левкои, маргаритки и гелиотроп.
— Так что вы перенесли кусочек Англии в эту громадную варварскую страну, как вы ее называете?
— А разве мы все не пытаемся это делать? А что составляет для вас кусочек Ирландии в Австралии, мистер О’Коннор?
— Такие встречи, как сегодня.
— А часто они у вас случаются?
— До сегодняшнего вечера не было ни одной.
Юджиния раскрыла и закрыла веер. Ей нельзя больше здесь оставаться. Ее, наверное, разыскивает Гилберт. Ему хотелось, чтобы жена блистала на подобных сборищах. Она должна разговаривать со скотоводами, политическими деятелями и быстро разбогатевшими землевладельцами. И с их женами, которые были ничуть не хуже от того, что они дочери лавочников и фермеров, ну разве что разговаривать с ними скучно.
Ей двадцать три года, она замужняя женщина, мать. Среди кружев на ее груди даже красуется чрезмерно большая бриллиантовая брошь — знак одобрения супруга. Для нее дни юношеского флирта миновали.
— Вы сочли бы дерзостью с моей стороны, если бы я предложил написать ваш портрет, миссис Мэссинхэм?
Глаза Юджинии блеснули от восторга.
— Я надеялась, что вы это предложите. Я была бы бесконечно польщена. Но это ведь означает, что я должна буду вам позировать?
— А это было бы слишком скучно? Или, может быть, у вас нет времени?
— Да времени у меня сколько угодно. Сколько угодно! — повторила она, думая, что это будет означать: мистер О’Коннор приедет в Ярраби, будет гулять по ее саду и тем самым положит начало истории ее дома. Если, конечно, пребывание этого высокого, изящного, слегка печального человека наложит на него какой-то отпечаток.
— Мне придется спросить мужа, — сказала она.
— А у него могут быть возражения? Убежден, что нет. Он станет гордиться тем, что на стене будет висеть ваш портрет. Во всяком случае, я уверен, что он ни в чем вам не отказывает.
— Пожалуй, вы могли бы изобразить меня вместе с моим сыном. Я думаю, мужу это понравится. Вы совершенно правы. Он редко мне в чем-либо отказывает. — Юджиния импульсивно положила руку на рукав О’Коннора. — Пойдемте, спросите его сейчас. Раз вам поручили рисовать Правительственный дом, я уверена, это произведет на него впечатление. И еще одна вещь. Может, мне удастся вас уговорить дать для меня несколько уроков рисования. Мне довольно неплохо удаются акварели, но они далеко не так хороши, как у моей сестры Сары.
Гилберт действительно ее разыскивал. Она поймала немой вопрос на его лице, когда он увидел, кто ее сопровождает.
Опираясь на руку мистера О’Коннора, Юджиния начала смеяться и очень оживленно произнесла:
— Гилберт, это мистер Колм О’Коннор, художник. Он спрашивает, может ли он написать мой портрет с сыном. Пожалуйста, согласитесь. Я думаю, мы все получим огромное удовольствие.
Гилберт устремил взор на ее пламенеющие щеки. И почему только она сияет, как школьница, всякий раз, когда ее что-нибудь волнует? А она и в самом деле была взволнована и знала, что Гилберта на этот счет не обманешь.