Осеннее наваждение - Евсеев Олег. Страница 11

— Так что же делать, Полина Матвеевна, — аскетично поджал и без того сухие губы Кубацкий, — если оно и правда так! Да вы хоть возьмите эти их коньяки — попил я их в Париже предостаточно! Ну, ведь гадость же, гадость! У меня в имении старуха Милентьевна в девяносто лет такую рябиновую настоечку делает — Матвей Ильич, ты же знаешь! — что никакой коньяк с нею и рядом не стоял!

— Викентий Сергеевич — большой патриот России, — чокнулся с ним рюмкою генерал. — Сие — только уважения достойно и весьма поучительно для молодежи.

— Ну, что же всех одним веником-то мести? — низким голосом возразил отмалчивавшийся до сих пор г-н Волков. — Еще одна русская болезнь — впадение в крайности: либо Россия — родина слонов, либо до какой-нибудь Голландии нам аки до Луны. Я же человек деловой, господа, и привык судить о людях по делам их, а о вещах — по мере их полезности для меня. А что до иностранцев, то вот вам пример: давеча я был в Олимпическом цирке Турниера, что возле Симеоновского моста…

— Я там бывал — ничего интересного, одни лошади, как будто Манеж посетил, — вставил неутомимый Владимир, кажется, с несколько излишним рвением налегавший до того на содержимое разноцветных графинчиков.

— Господин Беклемишев, я, кажется, не перебивал вас, — сухо сказал Волков, утирая губы салфеткою.

— Да уж, Владимир, ты уж… не того… — с некоторою суетливостью вступился за кредитора Матвей Ильич. — Так что, там, в цирке, было-то, Алексей Иваныч?

— Ну, так вот, — несколько недовольным тоном продолжал Волков, — выступал там в конце — на сладкое — некий маг и гипнотизер Мариус. Я, признаться, начал смотреть его выступление, с некоторым предубеждением, ибо, будучи, как я уже сказал, человеком практическим, не верю ни в магию, ни в чудеса гипноза. Но то, что я там увидел, господа, признаюсь, несколько изменило мои представления о подобных фокусниках.

— Уж не летал ли ваш Мариус по воздуху, размахивая цилиндром? — недоверчиво проворчал г-н Кубацкий.

— Увы, по воздуху он не летал, — уже более спокойно продолжал Алексей Иванович, — но проделывал гораздо более интересные вещи. Например, одному купцу из Гостиного — я с ним знаком, покупаю у него хороший чай, поэтому могу верить виденному, — внушил, что он плывет по реке саженками, и тот в течение пяти минут сидючи загребал руками, пока Мариус его не вывел из транса. Другого — какого-то чиновника — за минуту усыпил так, что тот стоя проспал до конца представления. Но самое поразительное он проделал с полковником Мефодьевым — вы, князь, верно, помните его! Он славный солдат, но воспитания совершенно заурядного, сколь его знаю, кроме как по-русски изъясняться не может по причине полной неспособности к языкам. Так вот к концу представления наш полковник почти безукоризненно мог говорить по-немецки, правда, с каким-то баварским акцентом!

— Не верю! — твердо взмахнул вилкою с нанизанным на ней куском телятины г-н Кубацкий.

— Викентий Сергеевич, да как же ты можешь сомневаться в словах Алексея Ивановича? — возмутился, наконец, Кашин.

— Господин Кубацкий, уверен, не хотел подвергнуть мои слова сомнению, — усмехнулся Волков. — И я вполне понимаю его скептицизм, ибо сам сказал бы то же самое любому, пока не убедился бы в этом лично.

— Однако, господа, заспорились мы, а молодежь сидит, скучает, — решительно подвел итог Матвей Ильич. — Джон Иванович, дружочек, сыграй нам, — и стал подталкивать неизменно что-то жующего англичанина к пианино. Тот, впрочем, несмотря на усилия низкорослого генерала, уже стоя плеснул себе в фужер вина, не торопясь, выпил его и гордо прошествовал, подталкиваемый в спину, к инструменту, не переставая работать челюстями. Еще только заслышав первые звуки вальса я немедленно вскочил, собираясь предложить руку Полине Матвеевне, и чуть не столкнулся с фон Мерком, проделавшим то же самое. Август, надо сказать, молчал весь вечер и сидел, демонстративно не замечая меня, очевидно, задетый моими резкими словами, в сердцах произнесенными в экипаже. Сейчас же, стоя по другую сторону от Полины, он с тевтонской холодностью смотрел на меня, словно я попросил у него рубль. Полина, несколько растерявшись, встала и с улыбкою произнесла:

— Господа, я непременно стану танцевать с каждым из вас, но первый танец — вам, Август, — и, еще раз улыбнувшись мне, закружилась с бароном.

Я тотчас вернулся на место, несколько обескураженный, позабыв уже, что сам попросил Полину не забывать о существовании фон Мерка, отмечая мельком одобрительный взгляд Матвея Ильича, которым он смотрел на танцующую пару. Дабы сгладить несколько неловкую для меня ситуацию, я пригласил дочь г-на Кубацкого, совершенно, кажется, не привыкшую к подобным знакам внимания: я не считал себя ловким танцором, но она двигалась столь неуклюже, что к концу вальса я с непривычки даже подустал, ибо мне приходилось чуть не силою кружить сию девицу. Она же ничуть не смущалась своей неуклюжести, а пристально, с самою сурьезной физиономией смотрела на меня, очевидно по причине близорукости видя во мне, как минимум, Аполлона.

После первого вальса mr. Raily, оглядевшись, решил продолжить, и заиграл еще один, более спокойный. Усадив за стол каждый свою даму, мы сделали рокировку: я направился к Полине, а пробежавший по мне глазами фон Мерк — к моей давешней партнерше. Полина, улыбаясь, протянула мне руку, и снова повторился тот первый вечер, когда стены, стол и гости, свернувшись в сплошную спираль, превратились в невнятный пестрый рисунок, и только смеющееся лицо моей нимфы оставалось недвижно.

— Как я люблю вас, — поедая ее глазами, прошептал я.

— Павел Никитич, не надо сейчас об этом, — вполголоса пропела Полина. — Что вы задумали? Вы же что-нибудь задумали?

— Да, конечно, — кивнул я. — Я покину вас чуть раньше остальных, но не пугайтесь — я где-нибудь спрячусь. Где находится ваша спальня?

— Сударь, вы в своем уме? — несколько растерянным голосом спросила она.

— Полина Матвеевна, прошу вас, верьте мне, разве я осмелился бы в обычных обстоятельствах спрашивать у вас этакое?.. Я решил сам встретиться с Демусом, сделать это я могу только в вашей спальне. Ежели он появится, ведите себя с ним как обычно — я буду рядом и все услышу.

— Последняя дверь по коридору направо, — после некоторой паузы отвечала Полина. — Он будет наверняка, все это время не проходило ни единой ночи, чтобы он не являлся… — Она продолжала улыбаться, но я уже видел, как подозрительно заблестели ее чудные серые глаза.

— Умоляю вас, не показывайте виду — ни сейчас, ни ему, — склонившись к самому ее уху, окутанный ароматом ее волос и духов, прошептал я.

— Я стараюсь, Павел Никитич, но, поверьте, я на грани отчаяния и крайне опасаюсь, что станет еще хуже.

— Я не допущу этого, — успокоил я свою богиню под финальные аккорды англичанина.

У стола мы встретились с фон Мерком, уже избавившимся от дочери г-на Кубацкого и возвращающимся на свое место: обычная невозмутимость на этот раз изменила ему, видимо, неловкое создание пару раз наступило ему на ногу. Внезапно он, встретившись со мною взглядом, наклонился ко мне и холодно произнес всего два слова:

— Я передумал.

Вернувшись к себе, я озадаченно отпил шампанского, размышляя над смыслом сказанного моим недавним другом. Решив, что это относится к нашей давешней ссоре и что барон передумал обижаться на меня, я облегченно вздохнул и, улыбаясь, демонстративно поднял бокал вверх, показывая Августу, как я рад его решению. Он удивленно чуть дрогнул веками и, плотно сжав губы, тоже отсалютовал мне своим бокалом.

Вечер подходил к завершению, слуги уж сменили свечи, и я решил, что мне пора «покидать» гостеприимных хозяев, так как предстояло найти укромное место, в котором я бы смог необнаруженным провести еще пару часов. Сердечно простившись с Кашиными и несколько хмельным Владимиром, раскланявшись с Кубацкими и г-ном Волковым, я поцеловал руку Полины и покинул зал, выйдя в длинный, тускло освещенный лишь одним канделябром коридор. Слуг здесь не было, однако я отчетливо слышал какое-то движение и голоса из ближней к гостиной комнаты. Снизу, с первого этажа, доносился шум шагов, и чей-то старческий голос нудно рассказывал кому-то преимущества огурчиков малосольных перед солеными. Стараясь идти как можно тише, я без труда нашел дверь спальни Полины и, направившись в обратном направлении, стал искать потаенное пристанище для себя. Комнаты отпадали сразу, так как я попросту не знал, где кто из Кашиных спит и какие из них бывают свободны. Побродив в полутьме по коридору, я обнаружил весьма вместительную нишу с окном, выходящим во двор княжеского дома. Прикинув на всякий случай высоту, я убедился, что ежели придется ретироваться таким путем, то, возможно, удастся обойтись без членовредительства — до земли было не более трех саженей. Окно было занавешено тяжелыми бархатными портьерами неопределенного в темноте цвета, настолько пыльными, что я с трудом удержался, чтобы не чихнуть. Как ни странно, но это даже порадовало меня: ежели даже ради приема ленивые слуги не выбили портьеры, стало быть, в обычное время к ним и вовсе никто не подходит, решил я, и, вздохнув, примостился поудобнее на узком подоконнике…