Осеннее наваждение - Евсеев Олег. Страница 12

4

…Время лениво тянулось, члены мои стали уж затекать, но я, стараясь не двигаться, упорно не менял своей диспозиции, лишь изредка со всею осторожностью разминая руки и ноги. Гости, наконец, стали расходиться: я слышал, как Матвей Ильич, вероятно, стоя у парадной лестницы, прощался с кем-то, желая непременно видеть всех почаще. Супруга его тихонько поддакивала мужу. Кто-то, похоже, Владимир, громко чертыхнулся, вероятно спьяну оступившись на ступеньках. Мимо моего убежища прошла чья-то фигура со свечою, через пару минут за нею — другая. Выждав еще и сам уж не знаю сколько, я собрался было на разведку, как вдруг заслышал звуки шагов и приближающийся голос генерала, келейно обсуждающий что-то с неизвестной покамест для меня личностью.

— …чтобы мы поговорили с вами на одну щекотливую тему. Уж вы извините, старика, за навязчивость, но мне крайне желательно было бы уточнить у вас кое-что. Пройдемте сюда, здесь нам никто не помешает, — с непривычной для него просительной интонацией говорил Матвей Ильич. Я, признаться, сперва подумал, что его ночной собеседник — господин Волков. Кредиторы — дело известное, куда же без них!

— Извольте, я к вашим услугам, — отвечал до боли знакомый голос. Фон Мерк! Это было уже интересно. Выйдя из-за портьеры, я на цыпочках подкрался к приоткрытой двери, куда скрылись оба ночных собеседника. Верно, господа, я понимаю, что вы можете испытывать ко мне, читая сейчас эти строки! Я и сам, записывая ныне сии мемуары, не испытываю к тому Павлу Никитичу Толмачеву ни малейшего уважения, ибо подслушивать и поглядывать — занятие, достойное презрения! Но, коли взялся писать истинную правду — пиши как было!..

В комнате, служившей, очевидно, кабинетом Матвея Ильича, за графинчиком наливки сидели, покойно расположившись в креслах, сам хозяин и мой друг фон Мерк.

— …к моей дочери. Я уже немолод, и, принимая вас столь часто, вынужден отдавать себе отчет в своих действиях, да и люди, сами понимаете, тоже многое видят и о многом судят, а я не хотел бы делать Полину Матвеевну посмешищем или же объектом для сплетен, — уже тверже, чем ранее в коридоре, говорил Кашин.

— Разумеется, я понимаю ваши опасения и охотно признаю право на подобные вопросы, — после некоторого раздумья ответил барон. — Но, согласитесь, мы знакомы всего лишь не более месяца. Это — слишком короткий срок для принятия серьезных решений.

— Иными словами, сударь, вы не испытываете к Полине серьезных чувств? — прервал его Кашин. — Что ж, в таком случае…

— Вы неверно истолковали мои слова, генерал, — с неожиданной для него мягкостью перебил хозяина фон Мерк. — Я всего лишь имел в виду, что ваш вопрос был полной неожиданностью для меня, не более. А что до Полины Матвеевны — то вам, как отцу, могу признаться, что с первого Взгляда я проникся к вашей дочери истинной симпатией, которая, при вашей поддержке и наличии хотя бы малой толики ответных действий с ее стороны, может перерасти в истинное чувство.

— Ну, вот и чудно, — прослезился Матвей Ильич, картинно протягивая руки к барону. — И то сказать — вы оба молоды, красивы, опять же — Полинушка моя не бесприданница какая-нибудь! А какие детушки у вас славные выйдут!..

Пораженный предательством Августа, вмиг поняв, что он имел в виду, сказав мне «Я передумал», я остолбенел у двери, совершенно забыв об осторожности. Воображаю, хорош бы я был, ежели кто-нибудь из слуг или домочадцев князя застал меня в подобной ситуации! Лишь каким-то чудом я ощутил легкий шорох, донесшийся со стороны лестницы черного входа, ведущего во внутренний двор. Пулей шмыгнув назад за портьеру, я с трудом сдержал дыхание, слыша пушечные удары собственного сердца. Простояв так с несколько минут и убедившись в наступившей гробовой тишине, я решился высунуться наружу, но тотчас же спрятался обратно: перед дверью кабинета Матвея Ильича стояла чья-то темная неясная фигура, по-видимому занимаясь там тем же, что еще недавно делал я. Готов был побожиться, что ни среди слуг, ни тем более гостей Кашиных подобного человека я никогда не встречал. Лицо его было скрыто во мраке, я отчетливо видел лишь абрис его головы, чуть склоненной вперед, и длинные прямые волосы, ниспадающие на плечи незнакомцу. Постояв так недолго, он бесшумно направился к концу коридора — в сторону спальни Полины. Господи, неужто это и есть Демус?!

— …завтра, Август Александрович, заодно и потолкуем более предметно! Нешто я не понимаю, хе-хе… — Вышел из кабинета генерал, дружески обнимая фон Мерка за плечи. Только теперь, связав воедино все странности поведения своего недавнего друга, я понял, сколь жестоко заблуждался на его счет! Все это время барон вел свою игру, обхаживая Кашина и играя по отношению ко мне роль двусмысленную и откровенно подлую, даже подлую вдвойне, так как великолепно знал о моем отношении к Полине. Читатель, вы можете еще раз упрекнуть меня в низости, но тогда я ничуть не жалел о содеянном неблаговидном поступке, ибо только так я смог открыть истинное лицо барона, тщательно маскируемое им до сей поры!

Проводив позднего гостя, Матвей Ильич, насвистывая какой-то бодрый марш, победно прошествовал мимо моего укрытия по коридору, скрипнула дверь, и все затихло окончательно. Пора было действовать! Перекрестившись, я вышел из-за пыльного своего укрытия и на носках подошел к двери Полины. Ничего поначалу не слыша, я собрался было заглянуть внутрь, как оттуда донесся голос моей богини: «…Прошу вас, не мучьте меня! Это невозможно, и вы сами знаете почему!» Ответом ей были чьи-то неразборчивые слова, произнесенные, впрочем, достаточно звучным, не лишенным приятности мужским голосом. Я открыл дверь и вошел.

При неясном свете свечного огарка перед моими глазами предстала следующая картина. Полина полулежала в постели, закутанная по самую шею в одеяло, лицо ее было искажено страшною мукой, по лицу текли слезы, а рядом с нею у изголовья сидела высокая мужская фигура, облаченная в длиннейший черный сюртук с глухим воротом — именно ее я видел давеча у дверей генеральского кабинета. Оборотившись на звук отворившейся двери, незнакомец вздрогнул, но затем невозмутимо-зловеще протянул:

— Ага, вот и господин Толмачев! Признаться, не ожидал от вас этакой прыти! — и вперил в меня пронзительный взгляд своих жутковатых белесых глаз.

— Полина Матвеевна, это и есть тот Демус? — стараясь держаться нагло, спросил я, борясь с подкатывающей волною ужаса. — Впрочем, я и сам вижу теперь, каков ваш мучитель!

— Да здесь, похоже, сговор! — вставая во весь рост, зловеще произнес Демус. — Полина, надеюсь, ты понимаешь, чем это чревато для тебя и твоего друга.

— Как позволите трактовать ваши слова? — Я приблизился к нему ближе, разглядывая своего противника. — Уж не угрожаете ли вы Полине Матвеевне, а, заодно, и мне? Вы, имеющий дерзость являться сюда как вор по ночам и запугивать ни в чем не повинную девушку!

Демус тихо издал пугающий шипящий звук — очевидно, это был смех.

— Обещаю вам, сударь, если вы тотчас уберетесь отсюда раз и навсегда, наша встреча не будет иметь для вас никаких последствий, — молвил он, не сводя с меня жуткого взора. — Вы не представляете, с кем имеете дело, да и лучше вам и не знать никогда.

— Предпочитаю, чтобы это сделали вы, — твердо сказал я, как зачарованный не отводя глаз от его бледного лица. — Но только, в отличие от вас, не обещаю, что оставлю ваши проступки без последствий.

— Павел, прошу вас, вы не знаете его! — с мольбою протянула ко мне обнаженные руки Полина.

— Будь по-вашему… сегодня… — отступил вдруг Демус в темноту угла и… исчез! До последнего момента, признаться, я считал-таки незнакомца каким-то проходимцем, одновременно принимая на веру рассказ Полины и не веря ему полностью, но, клянусь, я видел его исчезновение собственными глазами! Он попросту растворился в темноте, как будто его и вовсе не было. Никогда еще ни до этого, ни тем более после я не сталкивался ни с чем подобным.

— Благодарю вас, Павел Никитич, — всхлипывая, уже успокаиваясь, произнесла Полина Матвеевна, — но, боюсь, теперь все станет только хуже. Он не оставит меня в покое.