Несбывшаяся любовь императора - Арсеньева Елена. Страница 19

Он осекся. Варя смеялась – от души смеялась, даже слезы выступили на синих глазах:

– Петенька! Я не хочу играть! Я не хочу быть актрисой! Меня Бог от этой стези отвел!

Каратыгин присмотрелся. Опытный актер всегда отличит игру от правды… Ну просто потому, что в этой среде искренние слова и чувства не так уж часто встретишь.

Он вздохнул. Прелестная фигура, нежный, за душу берущий голос, улыбка, от которой дрожит сердце, синие глаза, сияние которых было бы видно даже из последнего ряда галерки… Ах, как жаль, что девушка бесталанна! А еще больше жаль, что она ненавидит сцену. С такой внешностью ну просто не могла бы испортить любую роль!

И вдруг – ну, бывают же такие вещие мгновения в жизни! – он вспомнил, как Варя сказала: «Меня Бог от этой стези отвел!»

И почему-то подумал: «Как отвел, так и привести может!»

Николай Дмитриевич Шумилов никогда не сомневался в том, что смертен. Все люди смертны! Именно на этом зиждилось его богатство – на смертности человеческой. О нет, он не был гробовщиком. Не был он также и лекарем-шарлатаном, загоняющим людей в могилу силою своего невежества, однако до последней минуты вселяющим в них призрачную надежду на исцеление. Просто-напросто он получил одно за другим два наследства подряд, что и стало основой его благополучия, преуспеяния и состояния. Первое наследство досталось ему от отца, промышленника, разработчика и собственника медных рудников, Шумилова-старшего, превеликого труженика. Таков же оказался его компаньон, Василий Петрович Полевой. Шумилов-отец взял в компаньоны еще и сына. Будь сын у Полевого, название их делового сообщества выглядело бы так: «Полевой и сын, Шумилов и сын». Однако сына Бог Полевому не дал, имелась у него одна только дочь – Наталья. Дмитрий Николаевич и Василий Петрович были людьми прозорливыми, понимали, что дело их будет шириться и процветать еще долгие годы, десятилетия, а глядишь, и до конца столетия доживет… Да и почему б ему не дожить, как, например, дело уральских Строгановых?! А коли так, было бы очень разумно капиталы и недвижимость в виде знаменитых копей и рудников объединить для потомства, чтобы они стали залогом богатства не только компаньонов, но и семьи. Поскольку у Полевого была дочь, а у Шумилова – сын, Василий Петрович смирился с тем, что потомки будут носить фамилию Шумиловых. Единственное, что выговорил он себе, когда компаньоны судили да рядили о грядущем, это непременное условие: пусть всякий старший сын в семье всегда зовется Василием – в память о Василии Полевом. Дмитрий Шумилов согласился. Не такое уж тяжелое условие, если взамен его любимый и единственный сын Николай станет одним из некоронованных королей горнорудной российской промышленности. Конечно, не вся власть будет ему принадлежать, как его тезке, государю императору Николаю Павловичу, однако Шумилов-старший знал: поставь перед ним некий искуситель большую власть или большие деньги – на выбор! – он выбрал бы деньги, потому что деньги и дают власть. Именно поэтому он с легкой душой ударил по рукам с другом и компаньоном, даже не подумав о том, что не только покупает, но и продает. Причем продает не какую-то малость, а жизнь и свободу своего единственного сына.

Впрочем, Шумилов-старший был совершенно убежден, что действует во благо: очень уж большим шалопаем произрастал его наследник, повелся шляться по театрам, буйно кутить, да все не со своими, петербургскими, какой-никакой мир повидавшими и с европейской манерой вести дела знакомыми негоциантами, а со старомосковской братией купеческой, которая одно знала и понимала: от пуза наесться, до одури напиться, а заключая сделки, предпочитала бить по рукам и заверять честным словом. Как будто в наше время можно чьему-то слову верить! Шумилов-старший даже своим собственным обещаниям мало веры давал – понятное дело, ежели они не были самым законным образом скреплены по закону бумагами и печатями, а также подписями свидетелей. Сколь слышал Шумилов, эта московская братия, наезжая в Северную столицу, словно бы задавалась целью всех споить до смерти. Театральное искусство они ценили весьма высоко, а это значило, что первым удовольствием им было не только ладоши отбивать на театре, но и премьера удостоить чести напоить в своей компании до бесчувствия, а премьерше сделать непристойное предложение. Впрочем, Шумилов не сомневался, что девки эти размалеванные ничего иного и не заслуживают. Однако в том, что сын его достоин лучшего, чем таскаться по актеркам, у него никакого сомнения не было. Именно поэтому он лишь ухмыльнулся снисходительно, когда узнал, что Николай в числе прочих своих собутыльников усердно спаивает знаменитого актера Александра Яковлева – бывшего москвича купеческого звания, однако разъярился, аки тигр бенгальский (Шумилов слыхал, что ни один зверь так не свирепствует, сколь оный), прознав, что отпрыск, на коего вся отцовская надежда, связался с какой-то актрисулькой… да и та не слишком высокого полета. Конечно, талия там, говорят, такая – двумя пальцами обхватишь, однако старший Шумилов проку в этом никакого не видел. Не станешь ведь всю жизнь женину талию мерить – лучше, пальцы растопырив, мерить пачку ассигнаций, которые ей определены в приданое.

Само собой, никакого приданого у актрисулек не бывает. А Николаша, чувствуется, недалек был от тайного венчания с этой, как ее там… После такого венчания, Шумилов-старший понимал, ему только в петлю… Ну, или от сына отрекаться. А сын-то единственный! Ну как от него отречешься? При проклятии у самого язык отсохнет!

И тогда Шумилов сделал самую простую вещь – воззвал к сыновнему разуму. Нет, он не грозил, не стращал. Он просто раскрыл перед Николаем все карты. Швырнул их на стол, пошел ва-банк, напомнив о старинном сговоре между их семейством и Полевыми. Будет этот сговор нарушен – Василий Петрович в любую минуту может свои капиталы из дела изъять. Как же тогда Шумиловым быть, и сыну, и отцу? Они по сравнению с Полевыми – муравьи рядом с горой. И их равноправное участие в деле лишь из старинной родовой дружбы Шумиловых да Полевых исходит, дружбы, которую Василий Петрович намерен в веках продолжать. И залогом сего должно стать бракосочетание Николая Шумилова и Натальи Полевой.

Сын, конечно, это и сам раньше знал, однако Шумилов пошел еще дальше. Рассказал, что они с Василием Петровичем закрепили будущий союз своих детей также и завещаниями. Если кто-то из них договор нарушает, лишается капитала. Но если, Господи помилуй, старший Шумилов еще до свадьбы сына Богу душу отдаст, на другой же день после свадьбы все управление делами переходит в руки Николая, Василий Петрович от дел вовсе отстранится. Ну и, само собой, после смерти будущего тестя Николаю все будет принадлежать.

Выражение, которое появилось на лице сына после разговора с отцом, иначе, как ужасом, не назовешь. Чудилось, разверзлись пред ним бездны преисподние. Шумилов начал было вскипать – решил, глупец-де этак из-за актрисульки своей страдает, ну и счел сие недостойным, однако Николай тихо спросил:

– Батюшка, я невесту будущую раз или два видел и, хоть сердце мое к ней не лежит, не могу не признать, что красавица она редкостная. Но скажи на милость, не утаи, Христа ради, что ж она такого натворила в свои младые года, что к ней мужа нужно златыми неподъемными цепями приковать?!

И отец не нашелся, что ответить…

Николай эту минуту на всю жизнь запомнил, прежде всего потому, что подобного выражения на враз суровом и добром лице отца он никогда не видел. Выражение это звалось – растерянность. Сразу стало ясно, что ответа на сыновний вопрос старший Шумилов не только не знал, но даже и не задумывался ни разу над ним. А теперь – призадумался…

Ответа, впрочем, отец так и не успел узнать – умер вскоре, не успев ничего выведать у компаньона. Однако Николай был уверен – дай Бог отцу жить втрое дольше, он все равно бы не задал такого вопроса Полевому, потому как чуял – сей вопрос был из тех, на которые ответ дать трудно, а то и невозможно, да и опасно.