Шах королеве. Пастушка королевского двора - Маурин Евгений Иванович. Страница 70

Если с головы Луизы де Лавальер упадет хоть один волосок, если будет произведено хоть малейшее покушение – кем бы то ни было, хотя бы лицом, совершенно к вам непричастным! – на ее жизнь, здоровье или безопасность, то герцог и герцогиня Орлеанские будут высланы на безвыездное житье в один из провинциальных замков под надзор специального коменданта, графиня де Суассон окончит дни свои в Бастилии, а граф де Гиш и маркиз де Вард будут публично и позорно казнены на Гревской площади рукой палача.

Эта моя воля непреклонна, это мое решение ни при каких обстоятельствах ни малейшему изменению не подлежит. Я сказал!»

Людовик дописал последнее слово, подписался и, с немым изумленьем посмотрев на скромно стоявшую Беатрису, сказал:

– Но вы чертовски умны, милая барышня! Да вы ведь превосходнейшим образом выводите меня из самого запутанного положения! Я, право, не знаю, что бы я делал без вас! Нет, одними предками я не расквитаюсь с вами. И, если вы так богаты, что не хотите от меня иной награды, то это не помешает мне наградить вас иным путем! Ну да об этом потом. А теперь пойдем кончать нашу трапезу. И вы непременно должны рассказать мне, как вы устроили всю эту хитрую механику и овладели всеми тайнами заговорщиков!

– Но, ваше величество, – ответила Беатриса, снова занимая свое место против короля, – все это так просто, что я боюсь, что вы будете разочарованы!

Вслед за тем она кратко, но обстоятельно посвятила Людовика в историю, которая уже известна читателям по предыдущему.

– Да, не скрою, случай был особенно благосклонен к вам, – сказал король по окончании рассказа. – Но ведь и то сказать – кому хоть раз в жизни не представляется счастливый случай? Только все дело в том, что один человек умеет использовать благоприятный момент, а другой – упускает его и потом уже не встречает второго такого же. Но все-таки мне еще не все ясно. Почему же вы с первого дня не сказали мне всего? Мы написали бы точно такое же письмо, и дело обошлось бы без риска!

– Как знать, государь? – возразила Беатриса. – Прежде всего ведь моей конечной целью было дать вам и Луизе полное счастье, а себе – предков. Между тем не встречая иных препятствий, кроме целомудренного упорства Лавальер, вы могли бы утомиться ее сопротивлением, государь. То, что вам готовили в виде хитрой ловушки их высочества, могло бы случиться само собой. Тогда Луиза, потеряв ваши симпатии, осталась бы беззащитной, с нею все равно свели бы счеты, вы, ваше величество попали бы в расчетливые объятия какой-нибудь лживой и коварной красавицы, а я так и осталась бы ни с чем. Это – одно. А другое: чем бы вы объяснили свое предупреждение, государь, если бы у вас не было никаких доказательств? Ее высочество хитра, она сумела бы убедить ваше величество рядом ловко подтасованных фактов, что я – или лгунья, или хитрая обманщица. Да и я часто слышала, что замысел, разрушенный вначале, не производит такого потрясающего действия, как, если все идет сначала, по-видимому, превосходно, и вдруг все рушится в тот момент, когда, казалось бы, стоит только руку протянуть и сорвать взлелеянный плод. Вот почему я предпочла, чтобы по наружному виду план герцогини протекал без помех. Подумать только! Такой сложный, хитрый, искусно задуманный план! Сколько трудов, работы, стараний ушло на его осуществление! И вдруг, когда все обещало успех, план провалился? Это так поразит герцогиню, что на время она отвлечется от планов мести, а там, дальше, она вообще охладеет и забудет… Но вот существует одна особа, которая внушает мне большие опасения. Это – графиня де Суассон. Прекрасная Олимпия неукротима в злобе. Пожалуй, никакие угрозы, ни даже боязнь подвести всех остальных под гнев вашего величества не остановят ее. Поэтому я желала бы, чтобы эта особа чем-нибудь вывела ваше величество из себя, чтобы ее можно было под другим предлогом подвергнуть высылке под надзор.

– О, за этим дело не станет! – весело воскликнул король. – Олимпия Манчини действительно неукротима, и только из уважения к прошлому я щадил ее до сих пор. Но вызвать ее на какую-нибудь выходку – пустое дело, и могу почти с уверенностью сказать, что, вернувшись из поездки в Блуа, вы не застанете при дворе графини де Суассон! Ну-с, а теперь мы, пожалуй, действительно обо всем переговорили, и, так как час поздний, нам обоим, я думаю, не худо будет посоветоваться каждому со своей подушкой! А? Вы, кажется, того же мнения, по крайней мере, ваши быстрые глазки делаются все туманнее. Ну, не буду задерживать вас! До свидания, милая мадемуазель… Впрочем, извините… – король взял из рук Беатрисы ее свежеиспеченную родословную и с пафосом прочел: – До свидания, высокочтимая девица де Конта, виконтесса де Перигор де ла Грэ дю Бонтаржи!

XXI

– Милый Ренэ, – сказала Беатриса, когда (это было на следующее утро после получения ею узаконенной родословной) герцог д'Арк явился к ней, вызванный ее запиской, – я должна уехать по личному делу на несколько дней и хотела попросить вас, чтобы вы посторожили без меня мою Луизу. Я очень опасаюсь, что в это время на нее будут произведены покушения, а д'Артиньи легко теряется и ненаходчива.

– Приказывайте, Беата! – коротко ответил Ренэ. – Я готов все сделать для вас, но, боюсь, что моя помощь в этом отношении не будет очень существенной. Служба у короля занимает все-таки достаточно времени…

– Да нет, Ренэ, я конечно и в мыслях не имела требовать от вас, чтобы вы стояли на часах у дверей Лавальер! – перебила его молодая девушка. – Единственное, чего я прошу у вас, это – чтобы вы время от времени проверяли, находится ли прислуга на своих местах, а если вечером или ночью вздумаете спуститься в парк и прогуляться, то пройдитесь также около окон Луизы и понаблюдайте, не крадется ли кто-нибудь туда. Конечно, легко может статься, что что-нибудь произойдет именно тогда, когда вас не будет поблизости, но, я думаю, если вы будете проверять прислугу, то она подтянется и уже не пропустит ничего подозрительного.

– Это я обещаю вам. Беата, – произнес Ренэ. – Так вы, значит, едете? Когда?

– Сегодня.

– А… надолго?

– Дней на пять, на шесть.

– Вот как? – в голосе Ренэ послышалась нотка огорчения. – Мне будет очень не хватать вас, Беата, – тихо прибавил он. – Я привык к вам в это время и сам не ожидал, что весть о разлуке причинит мне такую боль!

– Вот как? – с нервным смешком воскликнула Беата. – Друг мой, вы неосторожны! Вы способны внушить мне, что вы… что я… Впрочем, о чем тут говорить! Ведь у меня нет предков, а значит…

– Беата, к чему действительно говорить о том, что невозможно! – с глухой болью произнес Ренэ.

– Ну, к чему всегда говорить только о возможном!? – возразила девушка. – Отчего иной раз и не помечтать? Я любила в детстве сказки, люблю их и теперь… Мало того – верю, что и теперь порой сказка становится действительностью.

– О, если бы сказки осуществлялись и теперь! – скорее простонал, чем выговорил Ренэ. – О, если бы…

– Что было бы тогда? – чуть дрожавшим голосом спросила Беатриса.

– Не все ли равно, раз это «если бы» так и останется пустым «если»?

– Но я хотела бы знать, Ренэ! Я уже сказала вам: я до сих пор люблю сказки! Ну, так что же было бы тогда?

– Не мучьте меня, Беата! – простонал Ренэ. – Для вас – все шутки и смешки, а между тем я так страдаю!

Видит Бог, если бы я смел распоряжаться своей судьбой, если бы над моей жизнью не тяготели заветы дома герцогов д'Арк… Порой я дохожу до безумия, готов стать изменником родовым традициям. О, к чему судьба была так жестока ко мне? К чему она послала мне… Но нет, я не смею даже говорить об этом…

– Ну не смеете, так и не будем говорить, – с деланной небрежностью произнесла Беатриса. – Кстати, там, на бюро лежит интересный документ. Загляните-ка в него, милый Ренэ!

Герцог равнодушно подошел к бюро, машинально взял лежавший там сверток пергамента, развернул его, мельком заглянул. Вдруг он вздрогнул, словно от испуга. Как бы не веря своим глазам, он приблизил пергамент к самому своему лицу, лихорадочно перелистал, опять заглянул на надпись первого листа.