В ожидании Романа - Душа Глафира. Страница 42

...Сереге исполнилось четырнадцать, когда он впервые ступил на путь, по которому шел до сих пор. Он возвращался домой с тренировки. Вроде и не поздно. Было шесть, начало седьмого, но в ноябре темнеет рано... Недалеко от его дома на лавочке лежал пьяный. Спал. Причем не бомж какой-нибудь, Серега сразу понял. Бомжи грязные, вонючие, в обносках... Этот был, видно, из работяг. Зарплату, наверное, получил. Вот и выпил на радостях. На нем была куртка более-менее приличная и даже перчатки. Он спал, похрапывая, подложив под голову какой-то сверток или пакет, Серега не разглядел. Зато увидел торчащие из кармана купюры.

Повинуясь то ли любопытству, то ли желанию убедиться, что это действительно деньги, он протянул руку к карману спящего и вынул пачку денег.

Не считая, не оглядываясь, не задерживаясь более ни секунды, Сергей продолжил свой путь домой. В подъезде пересчитал. Денег было много. Наверное, и вправду зарплата.

Сердце колотилось. Руки горели. Он ощутил такой мощный прилив радости, такой колоссальный восторг, что ему хотелось обнять весь мир! Вот она – удача! Жизнь дала ему шанс – подкинула пьяного на дороге, а он этот шанс не упустил! Ура! Как оказалось просто – никто не погнался за ним, никто его не искал. Это его удача! Это его заработок! То, что такое действо является воровством, возможно, и пришло ему в голову, но никоим образом не изменило настроения. Что значит воровство? Он ничего не взламывал, не вторгался ни на чью территорию. Он просто взял то, что само просилось в руки. Глупо было бы не взять.

Денег хватило, чтобы купить себе специальные шипованные альпинистские ботинки. Родителям сказал, что это ему ребята из секции отдали. Кому-то оказались малы, вот ему и перепало. Но, честно говоря, родители к тому моменту им не очень интересовались, поскольку находились в процессе развода и постоянно выясняли, кто виноват и что делать дальше.

Кроме того, они вечно спорили, кому что достанется: дача, машина, квартира, мебель, посуда...

Серега был далек от этих проблем. Его интересовали высота, риск, покупка обмундирования. Тренер обещал взять его в секцию уже летом, хотя пятнадцать ему только через год. В виде исключения, учитывая столь явное стремление и серьезную физическую подготовку. Летом можно попробовать выехать с группой в горы. Пока на правах наблюдателя, в качестве легкой тренировки. Пока никаких восхождений. Но это было здорово! Предчувствие опасного путешествия заводило его, заставляя напрягаться все тело, держа его в постоянном тонусе.

Трюк с пьяным ему настолько понравился, что он стал сознательно приглядываться, примериваться к подобным ситуациям. Ему удавалось то с лотка на рынке незаметно стянуть платок, то в метро у задремавшей рядом тетки вытащить из сумки коробку конфет и беспрепятственно выйти из вагона. Все проходило для него на редкость удачно и безнаказанно. Это не просто грело. Это давало чувство превосходства. Мало того что он сильный, ловкий, смелый. Он еще и удачливый! В этом скрывался для Сереги какой-то высший смысл. Ему казалось, что он избран свыше для выполнения какой-то особой миссии. Какой именно, он еще не мог осознать. Но ведь не просто же так все удается, все получается...

С пацанами не делился, не рассказывал ничего. Да и чего с пацанами связываться! У них на уме пиво, да сигареты, да гитара. А у Сереги – здоровый образ жизни, спорт. Ему не до глупостей.

Родители кое-как договорились друг с другом, развелись, разъехались. Маме с Серегой осталась квартира. Отцу – дача и машина. Отношения разладились окончательно. Мать вечно жаловалась Сереге на отца и на свою загубленную жизнь. Отец звонил крайне редко, и с сыном они практически не виделись...

Сергей жил своей жизнью – мечтами об альпинизме, удовлетворением, которое приносили удачные похищения, и воспоминаниями о Леночке из параллельного класса. За столько лет он так и не открыл ей своих чувств. Хотя мог бы... Тем более что часто они встречались глазами, и в ее взоре он видел вопрос. Не равнодушие, а именно вопрос и еще – готовность к разговору. Так ему казалось... Но не решался.

Когда первый раз попал в горы, то «заболел» ими серьезно. «Заболел» – в смысле был покорен, восхищен... Но самое главное – чувство опасности, в котором он находился постоянно. Всегда внутренне в боевой схватке, всегда готовый к борьбе, к капризам погоды, к сюрпризам природы. Это настолько его организовывало, дисциплинировало и держало в напряжении, что покой и расслабление были лишь подготовкой к новому усилию над собой. И лишь в таком приподнятом состоянии боевой готовности он испытывал удовлетворение и кураж.

Что интересного в размеренности, в каждодневном, известном заранее расписании, в жизни по режиму? Что интересного в безопасности? В комфорте? Это расслабляет, дезорганизует, лишает острых ощущений. А без острых ощущений – разве жизнь?! Так, жалкое существование!

Однажды он все же решился подойти к Леночке. Они учились уже в выпускном классе и готовились к последнему звонку. Кто-то организовывал праздничную линейку, кто-то отвечал за поздравления учителям, родительский комитет собирал деньги на цветы, а Серега взялся пригласить ребят-альпинистов с гитарами, чтобы они устроили концерт, спели известные бардовские песни, что-то из Высоцкого.

Все волновались, носились по актовому залу, украшали сцену, передвигали стулья, репетировали речи и стихи. За кулисами Сергей и Лена случайно столкнулись, и оказалось, что они одни в этой комнате за сценой. Как они оказались рядом, никто из них не понял. Память Лены потом какими-то урывками возвращала ей некоторые мгновения того внезапного уединения. Вот она стоит, прижавшись к стене, а Серега – почти вплотную к ней. Вот у нее подкашиваются колени, и она начинает медленно сползать. Он подхватывает ее, прижимает к себе, держит крепко и смотрит в глаза. Вот он, одной рукой продолжая обнимать ее, другой запирает дверь гримерки на ключ и начинает ее целовать. Дальше она не помнит совсем. Потом вспоминает, как стучат в дверь, зовут их, ищут. Они не откликаются... Потом тишина актового зала, синяя темнота раннего весеннего вечера, Серегино могучее, сильное, трепетное тело и свои обессиленные руки, запрокинутая голова и небывалое чувство блаженства...

...Ну, вот. Вылетает их несколько человек. Все, как и он, мародеры. Так они себя, естественно, не называют. Работа. Ну, не стандартная, прямо скажем, однако, работа. В своем кругу они не очень-то озадачиваются определениями. У всех четкая специализация. Кто чем занимается... Из Москвы, как правило, летят группой, а там, на месте, рассредоточиваются. Работы в местах стихийного бедствия всегда много. Но это для одних бедствие, а для других... Есть же поговорка: «Кому война, а кому мать родна». Так это про них. Кто по магазинам, кто по квартирам. У одних экстремальные съемки, у других – фото и репортажи. Серега специализировался на золоте, деньгах и пластиковых картах. Его интересовали квартиры. Именно там – в полуразрушенных домах, в разоренных стихией городах, в покинутых жилищах – он обретал кайф. То есть для него – и в этом он признался себе уже давно – были важны даже не деньги, не само воровство как способ заработка, не удовлетворение каких-то нереализованных притязаний, а именно выброс адреналина, именно напряжение нервов до состояния звенящей струны, именно дрожь под коленками, которая неизбежно возникала и которую непременно надо было преодолеть...

Он работал один. Заходил в квартиру, цепко охватывал ее взглядом, почти безошибочно угадывая места хранения денег и драгоценностей. Брал не глядя, не считая, не перебирая. Пластиковые карты очень любил. Ему нравилось в них все – и тайна суммы, и миниатюрные размеры, и безболезненность провоза через таможню...

А дома, в Москве, вопросы использования этих карт у него были решены. В ближайшем крупном супермаркете одна из девушек-кассирш всегда принимала у него любые известные кредитки, не спрашивая паспорта и не сверяя подписи. Он, естественно, оплачивал ее услуги. И в паре больших универмагов он также смог наладить подобные отношения. Всех все устраивало. Карт у него за это время скопилось колоссальное количество: он часто работал за границей, а там очень в ходу безналичные расчеты. Радовало и то, что на многих из них деньги не кончались. Какие-то карты быстро закрывались. Значит, хозяева, вернувшись в свои дома и обнаружив пропажу, блокировали финансовые операции. Такие он выбрасывал. А про другие хозяева либо забывали, либо их уже не было в живых. А он пользовался. Так что карточки Серега любил и подумывал, не перейти ли ему на охоту только за ними. Однако пока продолжал брать и другие материальные ценности. Как правило, ребята-ювелиры – так он их называл – ждали его в аэропорту в день возвращения. Сев в машину, они бегло оценивали добычу, сразу платили наличными и исчезали. Крупные камни Серега отдавал неохотно, пытаясь оставлять у себя бриллианты. Но в последнее время само по себе золото ценилось все меньше и именно камни интересовали ювелиров. Поэтому или отдавать все, или вообще этим не заниматься. Серега, как правило, отдавал. Хотя оставлял у себя иной раз часы дорогие и серьезные украшения. Но ни носить, ни дарить их не мог. Всегда чувствовал какую-то неприятную волну, какой-то негатив, тяжесть... Ну, казалось бы, подумаешь, часы. Какая разница, кто носит? А вот надевал и ощущал такой дискомфорт, такой разлад во всем теле, что избавление приходило только тогда, когда снимал. Выходит, какой смысл оставлять? Все равно не носит, не дарит, не использует. Пробовал сам продавать. Но тогда ведь ж надо по ломбардам, по скупкам, по комиссионкам таскаться, что совсем не по его части. Это ему никакого адреналина не добавляет. Значит, и незачем. Так и лежало все непроданное богатство никчемным грузом...