Пленница былой любви - Махмуди Бетти. Страница 25

– Не волнуйтесь, – успокоила она меня. – Рашид уже в курсе. Он будет осторожен в разговоре с вашим мужем. Рашид знает, чем его занять, так что мы можем свободно поговорить.

Юди ознакомила меня с дальнейшим планом действий. Через несколько дней свекровь собирается устроить для нее и детей прощальный прием. Юди уже побеспокоилась, чтобы нас тоже пригласили. Она взяла пишущую машинку, так что я смогу перепечатать письмо Муди для Али. Юди надеется, что в общем замешательстве на приеме у меня появится возможность поговорить с Рашидом наедине.

– Он знает тех, кто вывозит людей через Турцию, – сказала она.

Следующие два дня мне показались вечностью. Я с нетерпением ждала приема.

Я решила воспользоваться Юди как почтальоном и передать письма родителям, Джо и Джону. Я писала о своей любви к ним и о том, как мне тоскливо без них, подробно описывая, в каких условиях мы находимся. Перечитывая свои письма, я понимала, что они полны печали и отчаяния. Я чуть было их не порвала, но передумала. Они отражали мое душевное состояние.

Еще одно письмо адресовалось моему брату Джиму и его жене Робин с изложением определенного плана. Я объясняла им, как для Муди важны сейчас деньги: мы истратили здесь очень много, а он постоянно без работы; все наши сбережения остались в Америке. Возможно, Муди нужен только какой-то предлог, чтобы вернуться. Я попросила, чтобы Джим позвонил нам и сказал, что отцу стало хуже и что мы должны приехать домой навестить его. Джим мог бы сказать, что близкие собрали деньги и оплатят наши билеты. Может быть, Муди польстится на бесплатное путешествие?

Прием у свекрови Юди был пышным. В доме звучала американская музыка, и мы увидели что-то необычное: мусульмане-шииты танцевали рок-н-ролл. Женщины, одетые по-европейски, позабыли о чадре или русари. Гости невольно оказались в числе моих сообщников. Они так радовались доктору из Америки, что Муди тотчас же оказался в кругу внимательных слушателей. Он купался в почестях, которые оказывали ему присутствующие, и Юди с его разрешения увела меня в спальню, чтобы я перепечатала на машинке письмо. Там уже ждал Рашид.

– Мой приятель перевозит людей в Турцию, – сказал он. – Это стоит тридцать тысяч долларов.

– Меня не интересуют деньги, – был мой ответ. – Я хочу выбраться вместе с дочерью.

Я знала, что мои близкие и друзья помогут и, наверное, как-нибудь соберут требуемую сумму.

– Как скоро мы сможем уехать? – спросила я с нетерпением.

– Он сейчас в Турции, а погода скоро ухудшится. Не знаю, сможете ли вы выехать зимой, пока не сойдет снег. Позвоните мне, пожалуйста, через две недели.

Я зашифровала и записала номер телефона Рашида в книжку.

Рашид вышел из комнаты, а Юди оставалась со мной еще долго после того, как я перепечатала письмо.

Я отдала Юди письма, которые написала своим. Она согласилась выслать их из Франкфурта. И пока я помогала ей в приятном и в то же время таком горьком для меня занятии – упаковывании вещей, – мы все время разговаривали об Америке. Ни она, ни я не знали, что ей удастся сделать для меня. Не знали мы также, сможет ли приятель Рашида перевезти меня и Махтаб в Турцию, но Юди была полна решимости сделать для нас все, что будет в ее силах.

– У меня есть еще знакомые, с которыми я свяжусь, – пообещала она.

Муди был в восторге от вечера.

– Рашид предложил мне работу в клинике, – радостно сообщил он.

Было уже поздно, когда мы стали прощаться. С Юди мы расставались со слезами на глазах, не зная, встретимся ли когда-нибудь еще.

Амми Бозорг привыкла, что все родственники собираются в ее доме в пятницу, в праздничный день, но Муди, все более охладевая к своей сестре, объявил ей однажды, что у нас на пятницу другие планы.

Услышав это, Амми Бозорг в четверг вечером тяжело расхворалась.

– Мама умирает, – сообщила Зухра Муди по телефону, – ты должен приехать и провести с ней эти последние минуты жизни.

Муди прекрасно знал коварный характер своей сестры, но тем не менее забеспокоился. Он поймал такси, и мы поехали. Зухра и Ферест торжественно проводили нас в спальню матери, где Амми Бозорг возлежала на полу. Голова ее была закручена разными тряпками, а сама она была укрыта двадцатисантиметровым слоем одеял и то и дело вытирала выступавший на лбу пот. Она извивалась, как в агонии, и беспрерывно стонала: – Умираю, умираю!

Возле нее сидели Маджид и Реза; другие родственники были уже в пути.

Муди тщательно обследовал сестру, но никаких признаков заболевания не нашел. Он шепнул мне, что она вспотела не от температуры, а от одеял. Однако она по-прежнему стонала, говорила, что у нее болит все тело, что она умирает.

Зухра и Ферест приготовили куриный бульон. Они принесли его в комнату умирающей, и все семейство умоляло Амми Бозорг хоть немного поесть. Младший сын, Маджид, сумел донести до ее рта ложку бульона, но Амми Бозорг сжала губы и не желала разомкнуть их.

В конце концов Маджид упросил ее проглотить хотя бы одну ложку. Когда она совершила это, в комнате раздался триумфальный возглас облегчения.

Всю ночь и весь день продолжалось дежурство возле умирающей. Баба Наджи не очень часто заглядывал в комнату, потому что большую часть времени у него занимали молитвы и чтение Корана.

Муди, Махтаб и меня все сильнее раздражала эта очевидная симуляция. Мы с Махтаб хотели уйти, но Муди снова разрывался между нами и родственниками, почитание которых в конце концов взяло верх над здравым рассудком. Амми Бозорг оставалась на ложе весь вечер в пятницу.

Наконец, доверившись воле Аллаха, она встала со своего матраса и заявила, что немедленно отправится в паломничество к святому городу Мешхеду, на северо-востоке страны, где находится мечеть, известная своей оздоровительной силой. В субботу весь клан проводил вполне бодрую Амми Бозорг в аэропорт и посадил ее в самолет. Растроганные женщины плакали, мужчины перебирали четки и молились, чтобы свершилось чудо.

Муди играл свою роль до конца, исполняя свои обязанности, но, когда мы остались одни, он проворчал:

– Она все это придумала.

Наступил ноябрь. Утренние заморозки в непрогретом помещении предупреждали, что зима в Тегеране может быть столь же докучливой, как и знойное лето. Мы приехали сюда совершенно не подготовленными к зиме. Для Махтаб необходимо было купить теплое пальто. К моему возмущению, Муди усомнился в необходимости этой покупки. Я поняла, что у него произошел новый сдвиг на почве денег.

План с моим братом Джимом не удался. Он позвонил недели через две после отъезда Юди и выполнил все мои инструкции, сказав Муди, что отец очень болен и что близкие собрали деньги нам на билеты.

– Высылать их вам? – спросил он Муди. – Какую дату поставить?

– Это хитрость! – рявкнул Муди по телефону. – Она никуда не поедет, потому что я не пущу ее.

Он бросил трубку и выместил свою злобу на мне.

Мы яростно ссорились из-за денег. Обещание работы в клинике Рашида так и не реализовалось. Я подозревала, что это было лишь ничего не значащее предложение, та'ароф.

Диплом Муди продолжал почивать в ящике стола, а сам Муди твердил, что не может устроиться на работу по моей вине.

– Я должен сидеть дома, чтобы стеречь тебя, – говорил он, и его придирки становились все более бессмысленными. – Для тебя нужна опекунша. Из-за тебя я не могу сделать ни шага. CIA следит за мной, потому что ты сделала что-то и твои родственники начали искать тебя и Махтаб.

– Почему ты думаешь, что меня ищут родственники?

Его взгляд был красноречивее ответа. Когда он поверит и вообще поверит ли, что я не буду пытаться бежать? Разве что, избивая, поймет, что я окончательно смирилась.

Муди обманом затащил меня в Иран, но сейчас он не знал, что со мною делать.

– Я хочу, чтобы ты написала в Америку своим родителям, – потребовал он, – и попросила их выслать сюда все наши вещи.

Как трудно мне было писать такое письмо! Мучительно еще и потому, что Муди заглядывал через плечо и читал каждое слово. Мне оставалось только надеяться, что мои родители этих желаний не выполнят.