Пленница былой любви - Махмуди Бетти. Страница 35

А вдруг за эту неделю представится какая-нибудь счастливая оказия, и мы с Махтаб вырвемся на свободу!.. Мы могли бы пробраться на какой-нибудь корабль, переплыть Каспийское море и оказаться в…

В России!

Неважно где! Лишь бы выбраться отсюда.

Все эти размышления привели меня к ужаснейшему выводу. Я поняла, что с каждым днем впадаю все в более глубокий пессимизм, разочарование, панику. Муди тоже нервничал. Возможно, это была подсознательная реакция на мое угнетенное состояние.

Я боялась, что если в ближайшее время не произойдет ничего хорошего, то может случиться что-нибудь плохое.

Вилла шаха, как я и предполагала, оказалась совершенно разграбленной. Все, что напоминало о западной цивилизации, исчезло, включая мебель. Когда-то дом, наверное, производил большое впечатление, сейчас же от него осталась лишь оболочка. После ужина все улеглись спать на полу. Поскольку с нами были мужчины (возле меня спал сам ага Хаким), мне следовало всю ночь быть одетой в обязательную униформу, и я старалась как-нибудь уснуть в застегнутом пальто и платке.

Через открытые окна с моря дул холодный ветер весенней ночи. Мы с Махтаб дрожали и ворочались с боку на бок, в то время как наши иранские родственники спали сном праведников.

Утром мы узнали, что во всей округе засуха. Большую часть дня в целях экономии не подавали воду, в результате первое утро своего «отпуска» я вместе с другими женщинами провела во дворе за мытьем овощей и салатов в единственной бочке с холодной водой. Мужчины допоздна спали, а потом сновали по двору, присматриваясь к нашей работе.

После завтрака мужчины отправились на конную прогулку. Женщины же прогуливались по пляжу, когда-то, должно быть, прекрасному, а сейчас заваленному мусором и всяческими нечистотами.

Неделя длилась немилосердно долго. Возникали все новые неудобства и множились унижения. Мы с Махтаб каким-то образом выдерживали это, понимая, что выхода нет. Мы уже привыкли.

Приход весны принес одновременно и оптимизм, и депрессию. Скоро с гор сойдет снег. Сможет ли знакомый Рашида переправить нас в Турцию? Мягкая погода создавала возможности действовать. Но наступление новой поры года отчетливо напомнило мне, как давно мы очутились в заключении. Мы с Махтаб находились в иранской западне уже более семи месяцев.

По возвращении в Тегеран Муди узнал, что ему предоставили работу в клинике. Он был настолько возбужден, что целый день бегал по дому, шутил с Махтаб и со мной, что случалось редко, пылал нежностью и любовью, которые когда-то (так давно!) привлекли меня.

– Правда, нет еще некоторых документов, – признался он, – они примут меня на работу. Им нужен анестезиолог. Когда бумаги будут в порядке, они заплатят мне за весь период работы.

Но к концу дня его энтузиазм угас. Он задумался. Я безошибочно читала его мысли. Как он мог пойти на работу и одновременно караулить меня? Я оставила его одного, пусть подумает. Режим работы в клинике не был напряженным. Муди будет занят не каждый день, и даже в случае его отсутствия я все равно остаюсь под контролем. Насерин будет докладывать, когда я ухожу и прихожу. Я должна была возвращаться сразу же после окончания уроков Махтаб, чтобы присматривать за Амиром, потому что Насерин уходила в университет. Исключением в этом расписании были мои занятия по четвергам. В этот день Насерин приходилось заниматься Амиром самой.

Я чувствовала, что у Муди просто раскалывается голова. Можно ли мне верить? Но ничего другого не оставалось. Иначе ему пришлось бы забыть о работе.

– В четверг ты должна возвращаться домой сразу же после лекции по Корану, – сказал он. – Я буду проверять.

– Хорошо, – пообещала я.

И он еще раз порадовался мысли, что будет снова работать.

Я злоупотребляла предоставленной мне свободой лишь тогда, когда действительно необходимо было рисковать. Я знала, что Муди, будучи достаточно коварным, может поручить слежку за мной своим родственникам. Возможно, он приказал им время от времени контролировать мои поступки. Иногда он сам делал это. Когда у Муди был свободный день или он раньше приходил с работы, он появлялся в школе и забирал нас домой. Все время держал меня под стражей.

Поэтому я скрупулезно придерживалась установленного расписания занятий, отступая от него лишь тогда, когда это имело смысл.

Однажды в школе, когда дети играли на перерыве, одна из учительниц робко вошла в канцелярию и села возле меня на скамейку. Я знала ее лишь с виду. Она всегда приветливо улыбалась. Мы поздоровались.

Она оглянулась, чтобы убедиться, что за нами никто не следит, а потом шепнула уголками губ:

– Нагу. [8] Нагу Ашар.

Я согласилась, кивнув головой.

– Я говорить мой муж о тебе, – сказала она, с трудом справляясь с чужими словами. – Она хочет тебе помочь.

В персидском языке нет категории рода. Иранцы всегда путают местоимения «он» и «она». Учительница опустила глаза, глядя на свои колени. Почти неуловимым движением она вынула руку из-под свободного платья и придвинулась ко мне. Убедившись еще раз, что на нас никто не смотрит, она быстро коснулась моей руки, оставляя в ладони обрывок бумаги. На нем был нацарапан номер телефона.

– Ты звонить, – прошептала она.

Спеша с Махтаб домой, я все же рискнула забежать на минутку в магазин Хамида. В трубке послышался женский голос. Женщина назвала себя Алави и приветствовала меня на английском языке. Она пояснила, что работает у мужа учительницы и тот рассказал ей и ее матери о моем положении.

– Он спросил меня, могу ли я чем-нибудь помочь, потому что знаю английский язык, я училась в Англии. Я обещала.

Это было еще одним доказательством того, что иранцев нельзя огулом относить к категории фанатичных врагов Америки. Алави была абсолютно искренней и, разговаривая со мной, возможно, рисковала жизнью и уж определенно свободой.

– Как мы могли бы встретиться? – спросила она.

– Я должна подождать, пока представится случай.

– Как только вы сможете встретиться со мной, я сделаю себе перерыв на ленч и приеду в указанное вами место.

– Хорошо.

Бюро, в котором она работала, было далеко от дома Маммаля, далеко от школы Махтаб и даже от мечети, где проходили лекции по Корану. Трудно было организовать встречу так, чтобы у нас обеих в один день было достаточно времени и свободы для более близкого знакомства. Меня интересовало, какими мотивами руководствуется Алави, но я не сомневалась в ее надежности. Ее слова звучали искренне и сразу вызвали доверие.

Дни тянулись мучительно долго, проходили недели, а я все искала безопасный способ организовать встречу. Со времени начала работы Муди я почувствовала усиление контроля за собой. Насерин стала еще более подозрительной.

Но рано или поздно у меня неминуемо должна была появиться возможность для встречи с Алави. В четырнадцатимиллионном городе Муди не мог уследить за мной.

В один из дней я застала Насерин нетерпеливо ожидающей моего прихода. Ей позвонили, что состоится какое-то чрезвычайное собрание в университете, и она должна оставить Амира со мной. Она быстро собралась и ушла. Муди был на работе, Реза и Эссей навещали родственников.

Я позвонила Алави.

– Я могу с вами встретиться сегодня, сейчас?

– Уже еду.

– Как я узнаю вас? – спросила я.

– На мне будет черный плащ, черные брюки и платок. Я в трауре. У меня недавно умерла мама.

– Примите мои искренние соболезнования.

– Спасибо. Все в порядке, – ответила она.

Я оставила записку Муди. Рано утром у него была операция, но он не знал, когда освободится. Он мог не вернуться до одиннадцати часов вечера, но мог появиться в любую минуту.

«Дети просто невыносимы, – написала я, – иду с ними в парк».

Махтаб и Амир всегда радовались, когда случалось выйти в парк. Я могла полностью доверять Махтаб, а Амир был еще слишком маленький, так что у меня не было опасений со стороны детей. Меня лишь беспокоила реакция Муди на то, что я вышла из дома без сопровождения и без его разрешения. Я очень надеялась, что мы успеем вернуться домой до его возвращения.